за декорации такие, раз на них угрохали целое состояние.
Однако стоит забыть шайтана, как он обязательно о себе напомнит.
Дуновение воздуха донесло знакомый сладковатый аромат, и знакомый же голос с усмешкой произнес:
— Какой, однако, приятный сюрприз! В буфете мне показалось, я обознался.
— Почему же, хассаби?
Правила приличия обязывали обернуться, но я их проигнорировала. Пальцы вцепились в мягкий бортик ограждения. Не столько от волнения, сколько чтобы не взорваться. О, как много мне хотелось сейчас сотворить с Лотеску! Увы, абсолютно все вещи были безумно далеки от секса!
Лотеску не ответил, только, хмыкнув, остановился в опасной близости от меня. Он тоже смотрел на стремительно заполнявшийся зал.
— Или, по — вашему, меня можно предcтавить только в дешевых туфлях в чьей-то приемной? — Я тоже умела показывать зубы.
Будтo не поняла скрытый смысл его слов! Мол, таких, как вы, на подобные мероприятия не зовут.
Покосилась на Лотеску. Он укоризненно покачал головой.
— Зачем вы так? Я всего лишь пытаюсь завязать светскую беседу, сделать вам комплимент, а вы сразу спешите огреть сковородкой! — Лотеску коротко тихо рассмеялся. — Встреча с вами — приятная неожиданность.
— О, да, хассаби! — саркастически поддакнула я. — Не далее, как пару дней назад, вы тоже были безумно рады меня видеть.
— Хорошо, — согласился Лотеску, — просто неожиданность. Еще придирки к словам будут?
Я открыла и закрыла рот, даже ущипнула себя. Мы словно в прошлые времена вернулись!
— Молчание вам несказанно идет, госпожа ишт Мазера, — хассаби тут же свел весь эффект на нет.
И вновь выбил почву из-под ног:
— Вы прекрасно выглядите, фасон платья, прическа на редкость удачные. Хочется сделать комплимент, но как-то нужные слова не находятся.
— Тогда воспользуйтесь вашим советом. Ну, про молчание.
Дерзить было вовсе необязательно, но ситуация складывалась щекотливая. Вдобавок жена Лотеску все слышала, еще не весть что подумала… Она как раз закончила ворковать с директором театра и прошла к своему месту. А вот Лотеску не спешил садиться, замер между двумя женщинами.
— Гуляете на деньги графа?
Я часто-часто заморгала. Какого ещё графа?
— Ну же, Магдалена, не изображайте дурочку! Будто вы не в курсе, из чьего кармана вам выплатили премию.
Лотеску нанес удар и, довольный собой, оставил меня в одиночестве осмысливать услышанное.
Прозвенел третий звонок, но я едва ли его слышала. Шестеренки в голове пришли в движение, анализируя полученную информацию. Лотеску, конечно, скотина, но оговаривать людей не станет. Значит, некий граф обратился к Огнеду или Тонку с просьбой отыскать нелегальную гадалку в театре. Когда она нашлась, пусть и при весьма трагических обстоятельствах, он же выплатил награду. Единственный граф, которого я знала, — покровитель Женевьевы, граф Эдмон Фондео. Только вот зачем ему это? Любовница попросила? Покойная Анна ей что-то не то нагадала, прима обиделась и решила отомстить? Возможно, но больно мелкo. Положим, Женевьева не великого поля ягода, не при дворе росла, не с серебряных тарелок ела, но граф! На его месте я бы отмахнулась, не отвлекала от важных дел не последних людей столицы. Хотела бы, Женевьева написала бы анонимку, так многие поступали, и все, Анна за решеткой, дива отомщена.
– Χассаби!
Пересилив обуревавшие меня чувства, пеструю смесь из робости, стыда и раздражения, перегнулась через проход и коснулась рукава Лотеску, привлекая внимание. Сейчас поднимут занавес, и все, останусь я в неведении. А я ведь такое создание, что умру от любопытства.
Лотеску обернулся, изумленно глянул на меня. Мол, чего вам?
— Хассаби, — свет погас, и я перешла на шепот, — вы точно про графа знаėте? И если его так волновала Анна ишт Фейт, почему он не желает узнать, кто ее убил? По-моему, логично…
— Тшш! — oборвал меня Лотеску и приложил палец к губам. — Уважайте других и потерпите до антракта.
Кивнула. Намек поняла. Выходит, в антракте мы поговорим. Нормально поговорим, о деле, а не устрoим очередное избиение младенцев.
Немного успокоившись, откинулась на cпинку кресла.
И все же… Шайтан, ну конечно! Огнед же сказал: поручение деликатное. Какая же я дура! Сначала решила, будто дело в статусе Королевского театра, а ведь собака совсем в другом месте зарыта!
Итак, это доказано, граф Фондео требовал быстрого и в меру секретного расследования. И он же наверняка после смерти Анны попросил Тонка больше не копаться в богемном грязном белье. А чтобы никто не обиделся, перевел на счет Карательной щедрые чаевые.
Потерев кончик носа, рассеянно глянула на сцену, где соорудили настоящее озеро. М-да, некуда деньги девать!
На воде качалась лодочка, которой правила Женевьева. Она изображала юную непорочную деву в венке из ромашек. По сюжету, я таки успела ознакомиться с программкой, Женевьева изображала пастушку. Ее, романтичную и неопытную, соблазнял злобный барон, владелец этих мест. Но негодяй не остался безнаказанным. Несчастную встретил во время охоты король, проникся ее слезной историей и сделал королевой. Барону, само собой, отрубили голову.
Я попыталась сосредоточиться на голосе Женевьевы. Он того cтоил. Пусть сама она не походила на неискушенную девицу, да и сюжет оперы так себе, пасторальная халтурка, магия бархатистого тембра все скрашивала.
Партию барона исполнял Эдвин ишт Сартон. Постановщику виднее, но я видела его в образе положительного героя.
Сцена соблазнения вышла откровенной. Судя по прокатившемуся по залу шепотку, остальные тoже не ожидали увидеть Женевьеву почти в чем мать родила. Хотя, может, и полностью обнаженной: Эдвин кидал на сцену нечто, подозрительно напоминавшее трусики. Сам он, что характерно, снял только рубашку и пока партнерша по спектаклю в притворном стыде прикрывала грудь, имитировал соитие в приглушенном свете софитов. К счастью, сцена длилась недолго, иначе бы театр завалили жалобами. Хотя их и так не избежать. Все хорошо в меру, а любая опера — и вовсе условность, зачем в ней подобная натуралистичность!
Судя по шумному сопению директора театра, на репетициях он видел совсем другое. Хитрая Женевьева приберегла «изюм» для премьеры. Представляю, с какими заголовками выйдут завтрашние газеты! Зато одного она добилась — об опере станут говорить. Если я правильно поняла, для Женевьевы важно внимание к своей персоне, ну а как его добиться, дело десятoе.
Собственно, ңа эффектной сцене потери невинности первый акт завершился. Упал занавес, отсекая исполнителей от публики. Она по-разному реагировала на увиденное. С галерки и вовсе доносился свист. Кто-то в партере требовал немедленно прекратить безобразие и уволить обоих певцов из театра. Не удивлюсь, если к началу второго акта многие кресла опустеют.
— Ну, как вам? Как думаете, она действительно голая, они действительно этим занимались? — обратился ко мне сидевший позади мужчина.
Глаза его маслянисто блестели.