— Мистер Болто! — восклицает он в восторге, покачиваясь на стуле и хлопая ручонками, как будто ждал этого дня всю свою жизнь. — Что мы можем для вас сделать?
— Я ищу кое-какие сведения.
— Это я понял. Но что привело вас в СИС? И к Майклу Мак-Маллину? Как вы поняли, его здесь сейчас нет.
— Мы кое-что нашли.
— Вот как?
— Я думаю, что Мак-Маллину что-то известно об этом.
— Неужели? И что же вы нашли?
— Мистер Уинтроп, — говорю я преувеличенно вежливо, — давайте не будем заниматься ерундой.
— Простите, что?
— Мы оба умные люди. Но плохие актеры. Давайте не будем играть в игры.
Его настроение претерпевает не очень большое, но все-таки ощутимое изменение.
— Все в порядке, мистер Болто. — Его голос стал деловым и подозрительным.
— Вы знаете, конечно, кто я?
— Преподаватель университета в Осло. Норвежский контролер на раскопках профессора Ллилеворта.
— И вы, конечно, знаете, что мы нашли?
Он поежился. Уинтроп не из тех, кому нравится, когда на него давят. Я помогаю ему:
— Мы нашли Святой ларец.
— Я так и понял. Какая прелесть!
— Вы можете рассказать мне о Ларце Святых Тайн?
— Боюсь, что знаю не слишком много. Я — астроном, а не историк или археолог.
— Но вы слышали эту легенду?
— Как часть Договора. Ларец Святых Тайн? Послание? Манускрипт? Не более того.
— Но вы, конечно, помните, что Ллилеворт искал именно Ларец Святых Тайн.
— Мистер Болто! СИС не занимается суевериями. Ллилеворт вряд ли мог надеяться найти именно этот предмет.
— А если речь идет не о суеверии? А, например, о золотом ларце?
— Мистер Болто! — Он вздыхает и протестующе поднимает вверх обе связки сарделек. — Вы взяли с собой артефакт? Сюда? В Лондон?
Я отрицательно пощелкиваю языком.
— Надеюсь, он находится в надежном месте?
— Естественно.
— Дело ведь в деньгах, не так ли? — начинает он издалека.
— В деньгах?
Иногда я соображаю медленно. Он смотрит мне в глаза. Я — ему. У него серо-голубые глаза и очень длинные ресницы. Я пытаюсь прочесть его мысли.
— Сколько вы собираетесь попросить? — спрашивает он.
И тут я вспоминаю, где я слышал этот голос. Я разговаривал с ним по телефону. Два дня назад. Когда он назвался доктором Розерфордом из Королевского Британского института археологии.
Я начинаю смеяться. Он растерянно смотрит на меня. Потом присоединяется ко мне со своим клоунским смехом. Так мы сидим и хихикаем, нисколько не доверяя друг другу.
Позади нас, в противоположном конце Вселенной, открывается дверь. Вплывает ангел с серебряным подносом, на котором стоят две кружки и фарфоровый чайник. Не говоря ни слова, разливает чай и исчезает.
— Прошу, — предлагает Уинтроп.
Я опускаю в чай кусочек сахара, но не трогаю молока. Уинтроп поступает наоборот.
— Почему вы отказываетесь вернуть артефакт? — спрашивает он.
— Потому что это собственность Норвегии.
— Послушайте, — раздраженно произносит он, — мистер Болто, ведь профессор Арнтцен — ваш начальник?
— Да.
— Почему же вы не подчиняетесь распоряжениям вашего начальника?
Распоряжения, предписания, декреты, приказы, законы, правила, инструкции, повеления… большинству британцев всяческие указания придают уверенность в жизни. У меня же они вызывают только протест.
— Я ему не доверяю.
— Вы не доверяете своему отчиму?
По спине у меня бегут мурашки. Даже это им удалось выяснить.
Уинтроп подмигивает и прищелкивает языком. Глаза хитрущие.
— Скажите, мистер Болто, у вас, случайно, нет мании преследования?
Меня не удивит, если окажется, что он читал мои медицинские документы. И дневник. Иногда и параноики бывают правы.
— Что находится в ларце? — спрашиваю я.
— Я уже говорил, мистер Болто, и позвольте напомнить вам еще раз: вы обязаны вернуть то, что вам ни в коей мере не принадлежит.
— Я верну…
— Великолепно!
— …как только выясню, что находится там внутри и почему так много людей жутко заинтересовано в нелегальном вывозе ларца из Норвегии.
— Мистер Болто, позвольте!
— Я был контролером на раскопках!
Уинтроп причмокивает:
— Совершенно справедливо. Но ведь никто вам не рассказывал, что, собственно говоря, было предметом поисков?
Я выжидаю. Догадываюсь, что он хочет сделать меня соучастником истории, которую мне не положено знать. Но понимаю и то, что он подсунет мне хорошо обдуманную ложь, заманчивую дорожку, ведущую в тупик.
— Карта кладов? — предполагаю я.
Его брови приобретают форму двух перевернутых букв V.
— Карта кладов, мистер Болто?
— Вы недавно были в Рене-ле-Шато?
— Где? — Он глядит на меня невинными глазами. Я произношу отчетливо:
— Рене-ле-Шато! Ну знаете, средневековая церковь? Карта кладов?
— Мне очень жаль. Я действительно не понимаю, что вы имеете в виду.
— Расскажите мне, что же такое они искали?
Поежившись, он понижает голос:
— У них была теория.
— Теория?
— Ничего другого. Всего лишь теория.
— Которая гласит, что?..
Уинтроп делает странную гримасу. Возможно, она должна была отразить всю глубину его мыслей, но в результате осталась лишь странной гримасой. Он говорит:
— Разве не удивительно, что древние цивилизации были вовсе не так примитивны, как мы о них думаем?
— Возможно.
— Они обладали знаниями в области техники и философии, которых у людей на этом этапе развития, вообще-то, не должно было быть. Они знали Вселенную лучше, чем многие современные астрономы-любители. Они были знакомы с высшей математикой. Были замечательными инженерами. Владели основами терапии и хирургии. Умели точно устанавливать расстояния и пропорции.
Я испытующе смотрю на него. Стараюсь прочитать по выражению его лица и глаз то, что он пытается от меня скрыть.
— Вот один пример. Вы когда-нибудь размышляли, зачем были построены пирамиды? — спрашивает он.
— По правде говоря, нет.
— Но вам это известно?
— Ради погребальных камер? Для прославления фараонов в веках?
— Представьте себе пирамиду Хеопса, мистер Болто. Зачем примитивная цивилизация начала такое грандиозное строительство почти пять тысяч лет назад?
— Им больше нечем было заняться в своей пустыне, — пытаюсь я сострить.
Он вознаграждает меня смешком.
— Выдвинуто много теорий. Возьмем самую известную из роскошных погребальных камер. Естественно, это захоронение в пирамиде Хеопса, высота которой составляет сто сорок четыре метра. Археологи и древние грабители в поисках сокровищ обнаружили залы для погребения фараона и царицы, шахты, галереи, узкие проходы. В совокупности установленные пустоты составляют около одного процента от общего объема пирамиды. Понимаете?
Я понимаю.
Он наклоняется ко мне над столом:
— Ученые с помощью современных технических средств начали просвечивать пирамиды. Они вскоре установили, что пустот гораздо больше, чем было замечено ранее. В действительности их там до пятнадцати процентов от всего объема.
— Ничего странного.
— Да, это так. Но ведь пятнадцать процентов, мистер Болто, — это очень много. И это еще не все: высокоточное оборудование выявило большой металлический предмет семью метрами ниже основания пирамиды.
— Клад?
— Я вижу, вас интересуют только клады. Вы, конечно, можете возразить, что все содержимое пирамиды, по определению, является кладом. Присутствие металла в египетской пирамиде, вообще-то, никого не удивляет. Но здесь ведь речь идет не о саркофаге из золота или какого-нибудь сплава. Размеры металлического объекта оказались таковы, что исследователи были вынуждены несколько раз проводить повторные измерения, чтобы избежать ошибок. Они сумели установить общий вид металлического объекта. То есть его очертания.
— И что же это такое?
Уинтроп понимается и подходит к шкафу, в который вмонтирован сейф. Он набирает код. Дверь с шумом открывается. Уинтроп вынимает черную папку и направляется к письменному столу.
— Это контур объекта, обнаруженного под пирамидой, — сообщает он.
Листок лежит внутри прозрачной пластиковой папочки, которую он протягивает мне. С первого взгляда рисунок напоминает космический шаттл.
Потом я прихожу к выводу, что это действительно шаттл.
Удлиненный корпус, небольшие крылья, хвостовые рули.
Я бросаю быстрый взгляд на Уинтропа.
— В прошлом году мы дошли до галереи, в которой находится этот корабль, — говорит он.
— Но что это?
— Вы не видите?
— Похоже на шаттл.
— Это космический корабль.
— Космический корабль?
— Именно так.