далеко, не согласилась она. — Это пятьдесят миль отсюда. Другой телефонный код города.
— Но это все равно не так уж и далеко.
Она все не унималась:
— Достаточно далеко! Тебе же приходится платить за каждую минуту разговора. И говорить долго тоже не можешь.
— А может, и не надо долго разговаривать, — ответила я. — Нам тоже. Вань Генри спит. — И я указала на ее уставшего мужа, который, широко раскрыв рот, спал на диване. — Пора мне домой, наверное.
— Генри, проснись! — крикнула Хелен. Она толкала мужа в плечо, пока не раскрылся один глаз под насупленной бровью. Потом ноги Генри медленно зашаркали по полу, по направлению к спальне.
— Ну вот, — сказала Хелен, как только муж ушел. — А у меня для тебя хорошие новости. — И она улыбнулась.
— Какие новости?
Она улыбалась. Она потягивала чай. Даже вытащила из рукава салфетку и высморкалась. Потом снова попила чаю и поулыбалась. Ну почему она из всего делает буддистскую церемонию?
— Тебе больше не придется прятаться.
— А я и не прячусь. Я вот она.
— Нет, нет. Ты всю свою жизнь пряталась. Но теперь ты можешь перестать.
Хелен вскочила с места и пошла за своей сумочкой, вернее, огромной сумищей, сунула в нее руку и стала что-то искать. Я видела, что она очень спешит. Она вынула и положила на стол апельсин, две упаковки с арахисом, которые дают на борту самолетов, зубочистки в ресторанной индивидуальной упаковке и второй кошелек, тот, что для грабителей. Потом Хелен перевернула сумку набок и вывалила из ее недр содержимое. Наверное, она собрала все это на случай внезапной войны — вдруг нам придется бежать в том, в чем вышли. Там были две короткие свечи, ее американские документы о принятии гражданства в пластиковой папке-файле, китайский паспорт сорокалетней давности, маленькое мыло в отельной упаковке, маленькое полотенце, по паре капроновых гольфов и новых трусов. И это еще не все. Там были ее травяные пилюли от живота «По Чай», микстура от кашля, саше с порошком тигровых костей от боли. И амулет с Богиней милосердия на случай, если весь остальной арсенал не сработает.
— Пу где же оно! — воскликнула Хелен, перебирая вещи снова и снова, пока не заглянула в боковой карман и не вытащила то, что так долго искала. Это было письмо, которое, если его развернуть, становится простым листом бумаги, а в свернутом виде превращается в конверт. Она помахала им в воздухе.
— Всё тут! — торжественно провозгласила Хелен, состроив горделивую мину. — Этот мужчина!
И тут я забеспокоилась за нее. В последнее время она вела себя как ненормальная. Стала все забывать, да и вообще странная какая-то. Может, то падение с крыльца два месяца назад не прошло для нее даром? То самое, из-за которого она считает, что скоро умрет.
— Как можно уместить мужчину в конверт? — осторожно спросила я.
— Что?
— Ты сказала, что у тебя в конверте мужчина.
— А! Да не говорила я этого. Я сказала, что там для тебя хорошие известия. И вот какие: тот мужчина умер. Бетти Вань из Гонконга рассказала мне об этом здесь, в письме. Она недавно ездила в Шанхай. Ну, ты помнишь ее, во время войны мы называли ее «Красотка Бетти». Хотя она больше не так красива, — засмеялась она. — А помнишь, какую швейную машинку я ей отдала? Она устроила себе хороший бизнес, и теперь у нее свой магазин одежды в Коулуне.
В последнее время мысли у Хелен скачут туда-сюда.
— У нее магазин ювелирных украшений, — напоминаю я. — В Коулуне, в галерее отеля «Амбасадор».
— Нет, магазин одежды, — трясет она головой. — Все для женщин. Дисконт.
Я не стала больше спорить. Зачем говорить Хелен, что память ее подводит? События запоминаются ей более приятными, чем на самом деле. К тому же она забыла, что это я отдала швейную машинку Красотке Бетти.
— Так какой мужчина умер? — спрашиваю я, указывая на письмо.
— А, ну да, мужчина! — А потом она вздохнула, делая вид, что теряет со мной терпение. — Тот мужчина. Тот самый. Ну, ты его знаешь. Да как же ты не догадываешься! — потом она наклонилась ко мне и прошептала: — Тот плохой мужчина.
У меня остановилось дыхание. Я сразу представила его, этого плохого мужчину, Вэнь Фу, моего первого мужа. Того самого, о ком я строго-настрого велела Хелен не упоминать.
— Никогда не произноси его имени. Никогда никому о нем не рассказывай.
Я снова увидела его густые волосы, ломаные брови, гладкое лживое лицо, умный рот. Я не видела его уже сорок лет. И сейчас от одного упоминания о нем я ощутила его дыхание у меня на шее, вспомнила его смех и услышала его голос: он наконец меня разыскал, чтобы утащить назад, и мне ничего не поделать.
— Не бойся, — сказала Хелен. — Это правда, его больше нет. Прочитай сама.
Я взяла из ее рук письмо и стала читать. И узнала, что даже сорок лет спустя Вэнь Фу сумел посмеяться мне в лицо. Потому что в письме не говорилось, что он умер двадцать, тридцать или сорок лет назад. Нет, он умер в прошлом месяце, на Рождество.
Я бросила письмо со шлепком.
— Ты можешь себе представить? — спросила я. — Даже в самом конце он нашел способ испортить мне жизнь! Он умер на Рождество!
— Да какая разница, когда он умер! — сказала Хелен. Она ковырялась во рту зубочисткой, поэтому казалось, что она улыбается. — Он мертв и больше не может найти тебя и достать. Это самое главное.
— Он уже достал меня! — воскликнула я. — Он уже пробрался мне в голову! И теперь я буду все время вспоминать о нем на Рождество. Как мне петь «Тихая ночь» или «Возрадуйся», когда захочется кричать от радости, что он мертв? Неправильные мысли, он выбрал не тот день!
— Тогда тебе стоит подмести полы — и вымести его прочь из головы, — сказала Хелен, делая широкой жест рукой. Можно подумать, это так легко!
Я поняла, что она говорит о старинной китайской традиции: в канун Нового года вымети прошлогоднюю пыль и избавься от старых страхов и плохих мыслей.
Да что эта Хелен знает о подметании полов? Взглянешь на пол ее кухни — и сразу видишь комки пыли размером с мышей да черные пятна, со временем заполированные до блеска. Им, поди, уже лет по двадцать. Она думает, я их не замечаю!
— Вот я об этом и подумала, — тем временем продолжила Хелен. — Что нам пора вымести всю ложь из нашей жизни. Сказать всем правду. О том, как