чтобы спасти мою бессмертную душу. «А сейчас, — со слезами на глазах произнес он, — доктор Линь повторил его, чтобы спасти твою жизнь». Мысли все еще путались, и я смогла пробормотать только: «Мне показалось, что я увидела привидение». Глупое оправдание. Потом я вдруг поняла, что мы не одни. Рядом стояли Линь, его жена, другие прихожане, и все на меня смотрели! Я тут же пришла в себя. Мне было ужасно стыдно, потому что все видели меня в этом платье с проеденной молью дыркой на плече.
Я так и не сказала Джимми, что доктор Линь — тот мужчина, за которого я могла выйти замуж. Вернее, сначала выйти за него, а потом уже за Джимми Рассказала только об этом словечке «чешется» из языка, который объединял меня с Линем в далеком прошлом.
И конечно, в следующее воскресенье Джимми с гордостью проинформировал Линя, что я родом из того же местечка в Китае, острова Чунминдао, которое его жители называли Речным Устьем. Мне тут же захотелось вмешаться, добавить, что я могу ошибаться и это совсем другой остров. Я очень боялась, что Линь воскликнет перед всеми прихожанами:
— А, так значит, ты и есть та самая девушка, которая отвергла мою семью?
Но Линь только улыбнулся и сказал:
— Выходит, мы оба родом из далекого прошлого, да, сестренка?
Возможно, доктор поступил так из вежливости — ведь и во всем остальном он вел себя безукоризненно.
А может, он и сам тогда не хотел на мне жениться.
Нынешняя его жена была красавицей. Не исключаю даже, что в мужья мне предназначался вовсе не он: я слышала, что в семье Линь не один сын. Правды я так и не узнала. Мне было страшно ее узнавать. Да и что бы она мне дала?
Поэтому я не стала задавать вопросов, но с того самого дня начала смотреть на свою жизнь будто с двух точек зрения: что случилось и что могло бы случиться.
По ночам, когда муж и дети спали, я думала, что, конечно же, не жалею о браке с Джимми Лю. Я люблю мужа и ждала пять лет, чтобы выйти за него.
Я даже приехала в эту страну, чтобы жить здесь с ним.
Я очень этого хотела, очень. И это настоящая любовь, а не привязанность, которая появляется из-за того, что жена кормит своего мужа и растит его детей.
Я не думала о Лине, о красивых нарядах его жены и их большом бассейне. Да кому это все нужно? Так я говорила себе.
Но потом, ближе к утру, я сожалела, что не вышла в свое время за Линя. Потому что тогда не вышла бы за того, другого мужчину, и не превратилась бы в жену, которая молится, чтобы японцы убили ее мужа. Не стала бы матерью, которая не оплакивает своих детей. Не сводила бы себя с ума тщетными попытками найти способ вырваться, не истязала бы себя каждый день. А еще не сокрушалась бы о том, что у меня не осталось почти ничего для второго мужа, что я испытываю горячую благодарность, но не способна почувствовать себя счастливой.
После смерти Джимми мне было не отделаться от мысли, что если бы я вышла замуж за Линя, то не встретила бы Джимми Лю, не стала бы его женой и не тосковала бы потом по нему. Глаза мои не метались бы в поисках его лица, кожа не томилась бы в жажде его прикосновений. Я бы никогда не изведала этой боли, от которой нет лекарств. Нельзя же тосковать по кому-то, если ты даже имени его не знаешь, а мы с Джимми, скорее всего, вообще бы никогда не познакомились.
И вот совсем недавно я снова об этом подумала.
Если бы я вышла замуж за Линя, я бы все еще была за ним замужем. Хелен не узнала бы самых страшных моих тайн, и мне не пришлось бы позволять ей помыкать собой. Я подумала об этом потому, что вчера вечером, за тем самым рыбным обедом, Хелен сказала, что некий Линь, вдовец, который раньше жил во Фресно, только что присоединился к нашей церкви в Сан-Франциско.
— Он — доктор, а положил в корзину для пожертвований всего пять долларов.
Увидев потрясение на моем лице и думая, что читает все мои мысли, она продолжила:
— Да, можешь себе представить? Что же это за человек такой?
Я не стала говорить Хелен, что это хороший человек, который мог стать моим мужем. Неужели нашему браку помешал злой рок? Или дело в том, что я не знала, что у меня есть выбор? Вот я и промолчала о том, что совершила ошибку, такую простую ошибку, отказав одному и дав согласие другому. Это все равно что выбирать рыбу в аквариуме. Откуда мне знать, какая рыба хороша, а какая нет, пока я ее не попробую?
Даже если бы я рассказала обо всем Хелен, она бы не поняла. Мы слишком по-разному думаем. Головой она все еще пребывает в Китае. Когда она купила на обед ту самую камбалу, я спросила:
— Эй, ты знаешь, что происходит с рыбой, когда она теряет свежесть? Когда ей исполняется три дня?
И Хелен сразу ответила:
— Ну да, она уплывает в море.
Почти сорок лет я говорила всем, что Хелен — моя невестка. Но это неправда.
Я говорила, что она — жена моего брата Куна, погибшего во время войны, но и это ложь. Я лгала не для того, чтобы кого-то обмануть. Просто правда слишком запутанна. Никто бы меня не понял, даже если бы я попыталась все объяснить.
Что касается моего убитого брата, то он был мне не родным, а сводным, и связывали нас не кровные узы, а родительский брак. Он был сыном второй жены моего отца, той, которая умерла, освободив место моей матери. К тому же мы с братом никогда не были близки.
Кун погиб вовсе не во время войны. Задолго до нее ему отрубили голову в Чанша за то, что он продал три узла одежды революционерам. Это было в 4638-м году по китайскому календарю, в год Лошади, когда люди топают ногами и становятся безрассудными. Какой это был год по западному календарю, уже не помню. Может, 1929-й, а может, 1930-й или 1931-й, в общем, это было до того, как мы с Хелен познакомились.
Но раз уж я начала рассказывать, то должна уточнить, что мой сводный брат не был никаким революционером. Да,