остальных на курсах. Рассказывала она очень просто, понятно и как-то так, что её слова как сами по себе укладывались в памяти. Доктор Юра говорил о ней: «сильный клиницист». Клиницист – это который лечит… Вера Ивановна встала.
– Примемся за работу, Крис.
– Да, мэм, – пробормотал он, уступая ей дорогу.
Вера Ивановна работала методично, её руки двигались неспешно, но очень точно, и потому всё получалось быстро. Крис так старался ни в чём не ошибиться, что все мысли о Люсе, об этом удивительном индейце, вообще обо всём куда-то улетучились.
– Ну вот, когда мы уверены в своих тылах, – Вера Ивановна улыбнулась, и он ответил ей улыбкой, – обойдём палаты.
– Сначала тяжёлых, – объясняла она по дороге, – лёгкие, с хорошим самочувствием уже спят, в эти палаты лучше вообще не заглядывать, чтобы случайно не разбудить.
Крис кивнул и попробовал осторожно высказаться:
– Когда разбудишь, потом трудно засыпают, да?
– Правильно, Крис, – кивнула Вера Ивановна. – А вот сюда надо зайти.
Крис удивился. Этого номера не было в перечне назначений, но Вера Ивановна показала ему на выбивающуюся из-под двери световую полоску.
– Нарушение режима, – вырвалось у него по-русски.
– Совершенно верно, – с этими словами Вера Ивановна решительно открыла дверь палаты.
Двое мужчин повернулись к входящим.
– Так, – строго сказала Вера Ивановна по-русски. – Михаил Аркадьевич. Как следует охарактеризовать человека, нарушающего режим и понуждающего к аналогичному нарушению другого?
– Виновен, – Михаил Аркадьевич встал и, к крайнему изумлению Криса, поцеловал Вере Ивановне поочерёдно обе руки, но не ладони, а тыльную сторону. – Виновен, но заслуживаю снисхождения безоговорочным признанием своей вины. Не правда ли, Никлас?
Никлас приглушенно рассмеялся.
– Разумеется, Михаил Аркадьевич.
– Разумеется, Михаил Аркадьевич, – повторила чуть насмешливо Вера Ивановна. – Извольте пройти в свою палату, – и перешла на английский. – Крис, отведите больного.
– Слушаюсь, мэм, – кивнул Крис.
– Не смею спорить с превосходящими силами, – развёл руками Михаил Аркадьевич. – Спокойной ночи, Никлас.
– Спокойной ночи, Михаил Аркадьевич.
Крис посторонился в дверях, пропуская, и пошёл следом. Михаил Аркадьевич улыбчиво покосился на него.
– Вы так серьёзно относитесь ко всем поручениям, Крис?
– Да, сэр, – сразу ответил он.
– Похвально, – Михаил Аркадьевич сказал это так серьёзно, что Крис улыбнулся. – А что за суматоха была днём?
Крис сразу насторожился и неопределённо пожал плечами.
– Ничего особого не было, – сказал он осторожно, но Михаил Аркадьевич, остановившись у двери своей палаты, молча ждал, и Крис понял, что придётся отвечать. – Привезли одного парня, он… из наших, его посмотрели, и… его увезли.
– Краткость – сестра таланта, – улыбнулся Михаил Аркадьевич, – но только сестра.
– Я не понял, сэр, – твёрдо ответил Крис.
– Это очень интересно, – просто сказал Михаил Аркадьевич, – хотелось бы знать подробнее.
– Зачем это вам, сэр? – сдерживаясь, спросил Крис. – Вот ваша палата, сэр. Мне надо работать.
– А почему вы не хотите, чтобы я знал об этом… инциденте? – стал серьёзным Михаил Аркадьевич.
Крис пробурчал что-то неразборчивое. Михаил Аркадьевич терпеливо ждал. Крис тоскливо посмотрел на удалявшийся по коридору халат Веры Ивановны. Вот это влип! Ведь от него не отвертишься. Цепкий. Ну… ну так получай:
– Вы же одного не накажете, а другого не спасёте.
– Совсем интересно, – Михаил Аркадьевич распахнул дверь своей палаты. – Заходи, поговорим.
– Я должен работать, – упрямо повторил Крис.
– Хорошо, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Когда сделаешь все назначения, придёшь, – и безжалостно добил: – Я буду ждать.
И вошёл в палату. Крис обречённо вздохнул и побежал догонять Веру Ивановну. А вдруг, пока он будет занят, этот заснёт? Вот было бы здорово.
Графство Эйр
Диртаун
Когда камера заполнилась сонным дыханием и похрапыванием, Эркин осторожно повернулся набок, натянул одеяло на голову и, наконец-то, остался один. Ну и денёк, всего нахлебался. Хорошо, закончилось всё. Но прижал его этот беляк крепко, думал: всё, не отбиться. Из последнего держался. Нет, Андрея он ему не сдаст. И никому. Парням, правда, в госпитале, сказал, но… Андрею это уже не повредит. Андрей… За что тебе это? Сегодня сорвался у парней и вдруг сам понял… За что? Из Оврага выбрался, голым в декабре, снег ведь лежал, выжил… а сейчас… Я виноват, я, надо было сразу, ты же мне, дураку, говорил, что рвать надо отсюда, нет, дотянул, досиделся, гирей на тебе повис, без меня ты бы уехал, успел, а я… Ох, Андрей, от того Оврага ушёл, так я тебя в этот загнал, прости меня, Андрей, что ещё я могу тебе сказать, придёшь если ко мне мертвяком, я ничего тебе не скажу, всё от тебя приму, и от Жени…
О Жене он и думать не мог: боль как ножом полосовала тело. Эркин закусил угол подушки, сдерживая рыдания, пересилил себя. Откинул одеяло с лица и лёг на спину. Тусклый свет не мешал ему. В Паласах и распределителях тоже свет в камерах не выключали. Надо спать. Мартин говорил: «Думай о дочери. Ты у неё один. Будешь жить, найдёшь». И этот… доктор Юра, Юрий Анатольевич о том же… Может, и впрямь… работы. Он отработает, найдёт Алису… Надо спать. Он потянулся, распуская мышцы. Однако ж промазали его… не жалеючи, тело гладкое, даже внутри рубашки скользит. И запах приятный. Отвык уже от этого всего, а хорошо… Спать. Как же он устал, а закроешь глаза, и койка дрожит и качается, будто он опять в машине… И он не стал бороться с этой качкой, пусть. Он будет спать. Как тогда. Но тогда машина качалась под ним кроватью…
…На этот выезд их повезли вдвоём. Могучий негр, года на два старше него, был ему незнаком – из другой смены. Они успели только переглянуться, а переговорить не удалось: совсем недолго ехали. Привезли, ввели в спальню. И началось. Такой гонки он не помнил. Ни раньше, ни потом не было такого. Сам не думал, что выдержит. Белокожая, рыжеволосая, она словно дорвалась до них. Спали по очереди, а потом она потребовала, чтобы они работали вдвоём. У него уже всё путалось в голове, иногда он натыкался взглядом на расширенные полубезумные глаза негра и с ужасом понимал, что сам такой же. А она всё требовала от них. Ещё, и ещё, и ещё, и каждый раз по-новому, и хрипела:
– Жёстче.
Спала ли она, он не понимал. Под конец у него закрывались глаза, он засыпал прямо на ней, продолжая работать во сне, и просыпаясь от её ногтей, втыкающихся в его лопатки. И когда открылась дверь и в спальню вошёл надзиратель, они обрадовались.
– Время истекло, миледи.
Прокуренный голос Хрипатого показался ему мягким и красивым. Они оба были в ней, и, чтобы ответить надзирателю, она