как заветренная и давно сорванная черешня, тёмных глаз приковался к руке, на которой и сиял перстень, подаренный Радославом. – Откуда ты добыла такое кольцо? – спросила она, в упор глядя Ландыш в глаза.
– Мне его подарил один человек. Так кажется. Или же мне отдал его Кук? Вообще же, я плохо помню, – ответила Ландыш.
– Какой Кук? Это-то кто? И что не так с твоей памятью? Ты же молодая совсем, – въедливая старуха почти подползла к Ландыш и Валерию, забыв о голове Ифисы. Та скатилась по склону обратно в пруд, и это дало время ребятам, чтобы немного прийти в себя от натиска габаритной старухи. Старая вскрикнула и кинулась за головой. Она вынула её из воды и тщательно протёрла серебристым подолом, оставляя на ткани зеленовато-грязные разводы от водорослей. – Паршивка! – ругалась она, адресуя свою ругань, вероятно, безответной голове. – Из-за вас платье испачкала.
– Из-за нас? – добродушно уточнил Валерий, удерживаясь от откровенного смеха над манипуляциями бабки с никчемным останцем от разбитой давно статуи. Женщина в тюрбане частично размотала своё помпезное сооружение на голове и кончиком ткани стала со скорбным выражением лица оттирать следы запустения на каменном лице и причёске той, кого Рамина звала Ифисой.
– Из-за всего. Ах, ты моя бедняжка! Мало того, что и ту, кого ты изображала, жизнь била – не добила, так и тебя взяли безголовые негодники и раскурочили вдребезги! А как ты была хороша, моя незабвенная юность! Как любил тебя тот, кому ты и напоминала об утраченной, или вернее, раскуроченной его же руками, невозвратной любви… – Она встала во весь рост, гордо выпрямилась, прижав каменную голову к своему боку, как мяч. Но на физкультурницу она мало походила.
– Так выходит, коллекция Рамины была собрана вами? – мягко, боясь ввести старуху в повторный гнев, спросила Ландыш. – Поэтому Рамина и пренебрегает той красотой, что переливается на её стеллажах. Она подарила мне две фигурки.
– Ты разве видела мою коллекцию? Ты была в этом доме? Рамина – твоя знакомая? Да. Когда я тут жила, я любила развлечь себя тем, что напоминало мне об утраченной карьере танцовщицы. А я подавала большие надежды. Да всё пошло по ветру. Давно же это и было! Покажи мне то, что она тебе подарила.
Ландыш послушно достала куколки из рюкзака Валерия. Глаза старой женщины увлажнились. – Все они изготовлены на мой личный заказ, – сказала она. – Я уже и забыла, как они выглядели. И пруд этот выкопали специально для того, чтобы я тут купалась во время жарких дней. Для меня! – крикнула она. – Тут плавали разноцветные крошечные рыбки и цвели редчайшие надводные и прибрежные цветы. Я и сама была таким шедевром, что ради того, чтобы увидеть меня тайком, окрестные мужчины подбирались незаметно, когда я купалась, и окаменевали от потрясения моей красотой. На время, конечно. Но я любила только того, кто и построил для меня этот павильон, создал сам сад и пруд ради меня. Павильон был как драгоценный кристалл. Он сиял разноцветными стёклами окон и перламутровой отделкой, он был украшен рукотворными цветами из минералов внутри. А моя постель стояла там как гигантская раскрытая голубовато-розоватая раковина, устланная невесомым белоснежным облачным бельём, в котором и спала диковинная жемчужина. Я!
– Вы поэт, бабушка Ифиса! – смутился от её самовосхваления Валерий. Ландыш же была буквально потрясена пафосом ностальгирующей и не отличающейся ни возрастной, ни общепринятой скромностью бабушки.
– Ты знаешь моё имя? Откуда? Да. Я прежде писала книги, чтобы ты знал. Но давно уже утратила к тому интерес. Чего ради стараться для грубых невежд? Кому оно надо? Теперешние люди стали нечувствительны к тончайшим переживаниям, утратили саму способность к любви, к высшим смыслам. Они живут как черви в трупе прежнего и разрушенного миропорядка. Они сыты, а это главное.
– Это всегда главное, – не согласился с нею Валерий. – Наряду с прочим и тоже не маловажным. Никакого трупа я тут не вижу. Нормальная жизнь вокруг. Труп прошлого внутри вас. Вам следовало бы похоронить призраки прошлого. Жить настоящим и прозревать с возрастной умудрённостью образ будущего на горизонте. Конечно, вам лично туда не дойти, но другие-то, молодые, туда обязательно прибудут.
– Ишь! Как всё объяснил бестолковой старухе! А без тебя я до такой мысли и не дотянула бы! Тебе бы надо наняться пропагандистом в ведомство Сэт-Мона, мужа моей дочери. Ты бы сделал там отличную карьеру. Уж очень убедительно ты плетёшь о будущих горизонтах. – Пристально рассматривая сбоку лицо Валерия, она выглядела не совсем здоровой умственно. – Как светлы твои глаза, как красиво твоё ясное лицо, и как необычен ты, парень! Твоя одежда меня не обманет!
– Я не собираюсь тебя обманывать, – Валерий стал давать знаки Ландыш, чтобы им уйти отсюда прочь, отвязавшись от навязчивой душевнобольной бабки.
– Значит, я не ошиблась? Это перстень Нэи? А где она сама? Так выходит, что вы не все покинули нашу планету? Значит, кое-кто из вас тут остался до сих пор? Но ведь подземный город уничтожен, и входы в него завалены давно. Или же вы вернулись? Но почему никто о том не знает? – поток вопросов, содержащих немалую информацию о том, что старуха вовсе не простая прохожая и не выжившая из ума бабка, ностальгирующая о своём прошлом, заставил онеметь и Ландыш и Валерия.
– Я и не жду от вас ответов, поскольку их и не будет, – остановила их старуха. Цепкими руками она ухватила Ландыш за одну из бесчисленных оборок на её платье. – И всё же. Только скажи мне одно. Жива ли та, кому и принадлежал перстень?
– Я не понимаю тебя, милая бабушка, – ласково обратилась к ней Ландыш. – С чего ты взяла, что моё кольцо кому-то принадлежало?
– Мне всё ясно. Конечно, её уже нет в живых. Она никогда бы не рассталась с Кристаллом, будь она жива. – Старуха свесила голову в размотанной наполовину чалме. В больших туфлях со стоптанными задниками, в одеянии, похожем на какой-то архаичный халат-тунику, она напоминала старого джина, вылезшего из неведомо какой лампы. – Но почему через такое малое количество астрономических лет она умерла? Или же то было несчастным случаем? Ведь Нэя была моложе меня. Неужели моя и её жизнь были на самом деле, а не являлись чьей-то бездарной выдумкой? И опять я не жду твоего ответа, поскольку ты ничего мне не скажешь. – Та, кого звали Ифисой, рассматривала голову, отломанную от исчезнувшей статуи, и вновь напоминала сказочного персонажа, кого-то вроде принца Гамлета, вопрошающего череп «бедного Йорика» о вечных загадках беспощадного времени. Поскольку со стороны, не знай Ландыш,