как поверхность скалы в ста ярдах под нею.
С залива пронесся порыв ветра, и рядом со мной встала Энджи. Машина подалась чуть вправо, потом рывком опустилась ниже еще на дюйм.
— О нет, — сказал Джей и засмеялся слабым смехом. — Нет, нет, нет!
— Джей, — сказала Энджи, — я лезу.
— Ты лезешь? — воскликнул я. — Нет. Я же могу протянуть руки дальше.
Она перелезла через ограждение.
— Но у тебя ноги больше, а рука твоя в ужасном виде. Ты хоть пошевелить ею можешь?
Ответа она ждать не стала. Ухватившись за непокоробленную часть ограждения, она стала продвигаться к машине. Я шел вровень с ней, и правая рука моя была в дюйме от ее руки.
Под новым порывом ветра с дождем мост словно покачнулся.
Энджи добралась до машины, и я крепко, обеими руками, ухватил ее за правую руку, когда она наклонилась, присев на корточки в неудобной напряженной позе.
Свесившись с ограждения, она протянула левую руку, и в этот момент до нас издали донесся вой сирен.
— Джей, — сказала она.
— Да?
— Я не могу дотянуться.
Она напряглась изо всех сил, и я сильнее сжал ее руку, чувствуя, как надуваются под кожей ее жилы и как пульсирует в них кровь, но пальцы Энджи не могли ухватить ручку перевернутой дверцы машины.
— Ты сейчас должен помочь мне, Джей.
— Как?
— Ты дверцу открыть не можешь?
Джей изогнул шею, пытаясь найти ручку.
— Мне никогда еще не случалось висеть в машине вниз головой, знаешь ли.
— А я никогда еще не свисала с моста на высоте трехсот метров над водой, — сказала Энджи. — Так что мы квиты.
— Я нащупал ручку, — сказал он.
— Теперь толкни дверь, открой ее и тянись к моей руке, — сказала Энджи, и тело ее слегка качнулось от ветра.
Щурясь от дождя, проникавшего в окошко, он надул щеки, затем выдохнул воздух.
— Мне кажется, что если я двинусь хоть на дюйм, эта хреновина опрокинется.
— Надо рискнуть, Джей! — Ее рука чуть не выскользнула из моей, я сжал ее руку, и пальцы Энджи опять впились в меня.
— Ага, — отозвался Джей, — однако скажу тебе, я…
Машина накренилась, и вся махина моста громко скрипнула; на этот раз звук был пронзительно высокий, отчаянный, как крик, и поврежденный цемент, удерживавший машину, стал крошиться.
— Нет, нет, нет, — сказал Джей.
И машина рухнула с моста.
Энджи вскрикнула и отпрянула от машины, когда покоробленное металлическое кольцо задело ее плечо. Я сжал изо всех сил ее руку и перетащил ее, брыкающуюся в воздухе, через ограждение.
Прижавшись лицом к моему лицу и обвив рукой мою шею, с колотящимся о мои бицепсы сердцем, которому вторило, громыхая мне в уши, мое собственное колотящееся сердце, она глядела вместе со мной на то место, куда рухнула машина Джея, рухнула, пронесясь сквозь струи дождя, и исчезла в темноте.
25
— С ним будет все в порядке? — спросил инспектор Джефферсон у фельдшера, трудившегося над моим плечом.
— У него повреждена скапула. Может быть, перелом. Без рентгена сказать трудно.
— Что повреждено? — спросил я.
— Лопаточная кость, — пояснил фельдшер. — Определенно повреждена.
Джефферсон посмотрел на него сонным взглядом и медленно покачал головой.
— Ну, какое-то время он продержится, а там его и доктор посмотрит.
— Черт, — сказал фельдшер и тоже покачал головой. Он туго перевязал меня, начиная от подмышки, через плечо, ключицу, спину и грудь и вновь заканчивая подмышкой.
Инспектор Карнел Джефферсон не сводил с меня своего сонного взгляда и тогда, когда фельдшер уже кончил со мной возиться. На вид Джефферсону было под сорок — стройный чернокожий парень среднего роста и комплекции, с мягким подвижным ртом, в углах которого постоянно играла ленивая улыбка. На нем был легкий синий плащ поверх рыжевато-коричневого костюма, а незастегнутый ворот белой рубашки был повязан цветастым розово-синим шелковым галстуком, чуть-чуть сбившимся на сторону. Волосы он стриг так коротко, и так плотно они прилегали к черепу, что было непонятно, зачем вообще он не сбривает их окончательно; дождь заливал ему лицо, но он даже не смаргивал капли.
Он казался симпатягой — с таким хорошо поболтать в спортзале, может быть, даже выпить пару стаканчиков после работы. Такие парни обычно души не чают в своих детях, а если и дают волю сексуальным фантазиям, то не иначе как с женой.
Однако мне попадались такого рода полицейские, и надо сказать, что иметь с такими дело не слишком-то приятно. На допросе или в суде, где он дает показания, такой симпатяга, не успеешь мигнуть, превращается в хищную акулу. Чернокожий в южном штате никогда бы не смог дослужиться до инспектора, имей он привычку корешиться с подозреваемыми.
— Итак, мистер Кензи, не правда ли?
— Угу.
— И вы частный сыщик из Бостона? Верно?
— Я вам так и сказал.
— Хм… Хороший город?
— Бостон?
— Да. Хороший город?
— Мне нравится.
— Говорят, осенью он особенно красив. — Губы его сморщились, и он кивнул. — А еще говорят, негров там не очень-то жалуют.
— Дураков везде хватает, — сказал я.
— О, конечно! Хватает. — Он потер ладонью голову и секунду глядел вверх на моросящий дождь, потом сморгнул капли дождя. — Дураков везде хватает, — повторил он. — Ну, коль скоро мы стоим здесь под дождем и тихо-мирно обсуждаем расовые отношения и сколько кругом дураков и все такое прочее, почему бы вам не рассказать о парочке погибших здесь дураков, из-за которых застопорилось движение на моем мосту?
Его ленивые глазки нашли мои глаза, и на секунду во взгляде его мелькнуло что-то от акулы, мелькнуло и исчезло.
— Тому, кто поменьше, я дважды выстрелил в грудь.
Он вздернул брови.
— Я заметил. Верно.
— А моя партнерша пристрелила второго, когда он навел на меня автомат.
Он оглянулся на Энджи. Та сидела наискосок, в другой карете «скорой помощи», и фельдшер протирал спиртом царапины на ее лице, ногах и шее, а коллега Джефферсона, детектив Лайл Вандемейкер, допрашивал ее.
— Знаешь, парень, — присвистнув, проговорил Джефферсон, — партнерша твоя должна быть экстракласс, если может пришить дурака, прострелив ему горло с расстояния в десять метров и под проливным дождем. Удивительная женщина!
— Так и есть, — сказал я. — Она удивительная женщина.
Он погладил подбородок и кивнул своим мыслям.
— Скажу вам, что меня смущает, мистер Кензи. Мне хочется разобраться, кто тут на самом деле дурак. Понимаете, о чем я? Вы вот утверждаете, что дураками