Читать интересную книгу Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

Пару раз Ефрожину пытался образумить Владислав, откровенно говоря той, что ему не по нраву то, что она творит, и что происходит в Замке. Но она видела в этом только попытки оградить ту, что делила с ним постель, от неминуемого удаления из Замка. Нет, Ефрожина не боялась призрака бывшей нареченной, пусть и шептались по углам холопы и некоторые из шляхты, что пан ординат не забыл ее. Она боялась женщин из плоти и крови, потому и старалась избавиться от возможных соперниц.

Слишком поздно Ефрожина поняла, что опасаться следует не юных невинных паненок ее свиты, а замужних пани или вдовиц. Слишком поздно поняла, что сама толкнула супруга на то, в чем так долго подозревала и упрекала его. Мудрость приходит с опытом, когда уже набита шишка от собственной ошибки, усмехнулась пани Заславская, еще теснее сплетая пальцы.

Еще в конце весны 1612 года от Рождества Христова стало известно, что в Московии собирают войско, чтобы выгнать поляков из стольного града, чтобы освободить страну из-под руки короля соседнего государства. Вначале эти вести никто не принял всерьез — уже несколько раз появлялись рати, объявлявшие себя «освободителями земли русской», но либо королевское войско их било, либо собственные соотечественники. Слыханное ли дело, чтобы какой-то мясник {2}, пусть даже с помощью князя, одолел доблестную армию Речи Посполитой?

В этот же раз дело приняло совсем другой оборот. В конце серпеня {3} армия польского короля под командованием гетмана Ходкевича была разбита под Москвой, и тому пришлось отступить, оставляя в стольном граде гарнизон на произвол судьбы. В Варшаву летели грамоты одна за другой, призывая Сигизмунда прийти на помощь или этот город, а затем и вся страна могли ускользнуть из-под руки короля.

Король отчаянно просил сейм выделить средства на отражение этого удара, но шляхта осталась глуха к мольбам Сигизмунда, и тому ничего не оставалось, как выйти практически без армии в Московию, надеясь на остатки войска, что стояли в русской стороне. Правда, позднее часть шляхты устыдилась своего отказа и нагнала короля около Вязьмы. Среди них в Московию уехал, несмотря на все мольбы Ефрожины, и Владислав.

Она поняла, что он присоединится к этому походу, как только тот опустил грамоту, пришедшее от пана Януша, что писал к зятю из Варшавы. Ефрожина уже видела, как горит в нем предвкушение от этой авантюры, каким блеском загорелись его глаза. Мужчин невозможно удержать при себе, ей часто о том говорил отец. Но видит Бог, отпускать мужа в эту дикую страну она не желала!

Владислав молчал о своем решении до самой охоты, на которую выехал вместе со свитой замка в ближний лес. Только там он, взяв поводья лошади Ефрожины, увез ее в сторону от остальных и снял с седла.

— Ты уезжаешь, — сказала она, не в силах скрыть злые слезы, прозвучавшие предательски в голосе. — Ты уезжаешь сражаться с этими варварами!

— У меня земли недалеко от Смоленска, ты же знаешь. Я взял их в прошлый поход на Московию, — как и нечто другое, подумалось вдруг с тоской ему. Вернее, кого-то другого, который в свою очередь отобрал у него самое важное, что только есть у человека — его душу. — Я должен идти с королем. И потом отсидеться в землях своих, когда королевство ведет войну…

— Не надо! Не стоит говорить о том, — оборвала его Ефрожина. — Я ведаю, что тебя, мой пан, тянет туда иное.

А потом вдруг скользнула вниз, опустилась на колени одним грациозным движением, захватив его ладони в плен. Ее карие глаза умоляюще смотрели на него снизу вверх.

— Умоляю тебя, Владислав! Откажись от своего решения, не ходи с Жигимонтом! Я боле ни слова тебе не скажу поперек, я стану смирной и тихой, каковой все мужи хотят видеть своих жен. Я никогда боле не буду такой, как ныне, стану, как прежде! Прошу тебя, не ходи! Московия — варварская страна, неизвестно, что ждет тебя там. Я умру… я просто умру, коли с тобой худое случится!

Горе и волнение Ефрожины были неподдельны, в глазах застыли невыплаканные слезы, и сердце Владислава не могло не дрогнуть. Он ласково провел по щеке жены, а потом легко потянул ее на себя, принуждая встать с холодной и мокрой от дождя минувшей ночью земли, с пожухлой осенней травы.

— Не ходи, — прошептала Ефрожина. А потом добавила. — Ради сына, которого я ношу.

Глаза Владислава вспыхнули радостным огнем, он горячо поцеловал ее пальцы, которые по-прежнему держал в руке. Но после его лицо снова будто окаменело, надежно скрывая все эмоции, что скрывались в его душе. И она поняла, что не смогла умолить его. Он уедет. А ей останется только ждать его и носить его наследника в своем чреве. И это должен быть мальчик в этот раз!

И Ефрожина осталась в замке, изо всех сил стараясь стать истинной женой пана ордината, ведь она так хотела, чтобы он ей гордился. Потекли довольно скучные и однообразные дни, и только короткие письма Владислава вносили в их скуку тонкий лучик радости. Пан Януш также писал к дочери, едва узнавал последние вести из Московии. Именно от отца Ефрожина узнала о том, что мечты короля владеть русскими землями потерпели крах в начале Адвента, и только она порадовалась, что Владислав вернется домой, как пришла весть об осаде некоего Волока {4}, на которую вдруг решился Жигимонт.

Прошел Адвент, миновало Рождество, а затем и пора святых праздников. На Сретение {5} Ефрожине вдруг стало плохо, озноб бил все тело, сильная боль крутила мышцы. Ее тотчас уложили в постель, но ни покой, ни снадобья, которыми ее стал лечить лекарь от неведомой хвори, захватившей в полон тело, не помогли — в ту же ночь у нее случился выкидыш. И это действительно был мальчик, как она и молила Господа.

В начале Великого поста, что начался в конце студзеня {6} в Заслав вернулся Владислав. Ефрожина не встретила его на дворе, как представляла себе ранее, думая о его приезде. Она отдыхала, набираясь сил после болезни, категорически запретив кому-либо из слуг или свиты беспокоить ее. Потому Владислав и прошел в детскую к дочери, что уже пыталась встать на тонкие ножки и тянула ручки к каждому, кого видела, словно умоляя взять ее на руки. Она довольно скоро перестала плакать, перепугавшись сперва его виду — высокому росту и широким плечам, а потом заинтересовалась цепью, что висела у него на груди, под его смех пыталась попробовать ее на вкус, как и аграф его плаща.

Именно по этому громкому смеху и отыскала Ефрожина мужа в домашних покоях, недовольно хмуря лоб при виде этой идиллической картины. Ей была непонятна и даже немного раздражала эта странная любовь отца к дочери, когда превыше всего ценились дети мужского пола, а не девицы. И ее неприятно кольнул тот факт, что Владислав пошел прежде сюда, в эту небольшую комнатку, к маленькой Анне, предпочтя ей свою жену, при том недавно потерявшую его сына.

Владислав, конечно, был огорчен случившемуся несчастью. Он был заботлив и ласков с ней, выполнял все ее причуды и капризы, как потакал во всем своей маленькой дочери. Но этого было мало Ефрожине. Она видела, что будучи подле нее, целуя ее ладони, он мысленно вовсе не с ней. Такое выражение глаз у него было всегда и со всеми, и только, когда он был с Анной, теплели его темные глаза, смягчались черты лица. А она хотела, чтобы это происходило и при виде на нее, Ефрожину, его супругу.

Вскоре Ефрожина сообщила мужу радостную весть: она снова тяжела, и судя по приметам, у нее непременно должен родиться в этот раз наследник, долгожданный сын Владислава. А потом снова неудача — не успела она относить и пары месяцев, как тело скинуло дитя, не пожелав удержать того во чреве до положенного срока.

После этого события постель Ефрожины надолго опустела. Началось все с простого разговора, который состоялся у нее с мужем.

— Лекарь сказал мне, что нам не стоит пока делить постель, Ефрожина, — пояснил Владислав, гладя ее по волосам, словно неспокойную лошадку. — Он всерьез опасается за твое здравие, и мы должны последовать его совету, пани жена. Очередная попытка затяжелеть губительна для тебя. Твое тело не способно выносить дитя.