- Я сейчас, я мигом!
Пётр Иванович кивнул головой и уселся на лавочке.
Действительно, я оделся в один миг.
- Не забудь выпить молоко с хлебом и взять с собой бутерброды,- сказала мама.
Ах, это несносное молоко! В такую рань спросонья его пить вовсе не хочется. Но делать нечего. Иначе мама в другой раз не пустит. Пью одну и даже вторую кружку, больше сил нет. Надеваю курточку, в карманы сую бутерброды. Ну, теперь всё. Ура, можно идти! Выбегаю на крыльцо.
Какое утро! Ни облачка! Солнце ещё очень низко. Его лучи просвечивают через зелень соседнего сада. Светят точь-в-точь как вечером на закате, но только совсем с другой стороны.
Трава мокрая от росы, и пыль тоже росой прибита. Она вся в тёмных влажных кружочках. В воздухе пахнет отсыревшими лопухами, укропом и яблоками.
Я здороваюсь с Петром Ивановичем. И мы отправляемся в путь по спящим улицам городка.
Громкое щёлканье пастушьего кнута и мычанье
коров нарушают предутреннюю тишину. Навстречу нам пастух гонит стадо. Тут и там распахиваются калитки, и заспанные женщины выгоняют всё новых и новых коров, которые присоединяются к идущим. Коровы идут медленно, поминутно наклоняясь и срывая с земли листья подорожника. От коров уютно попахивает навозцем и тёплым хлевом.
Стадо скрывается в переулке. Мы выходим на мост. Внизу река. По ней плывёт голубоватый туман. Из тумана, будто всклокоченные спросонья головы, выделяются старые ветлы. Под одной из них уже сидит рыболов.
За мостом луг, а дальше - хлебное поле. Воздух над ними как-то особенно чист и по-утреннему прохладен. И оттуда, из этой прохладной синей глубины, звеня и переливаясь, доносятся песни жаворонков. Из города на разные голоса отвечают им петухи.
- Вот и пришли! - сказал Пётр Иванович, когда мы миновали росистый луг и очутились на краю поля.- Теперь посидим здесь да послушаем.
Пётр Иванович снял со спины мешок, развязал его и вынул оттуда кусок старой клеёнки. Он расстелил его на земле:
- Садись, сынок.
- А вы как же?
- Мне не надо, я привычный. Для тебя только подстилочку захватил, чтобы мамаша не тревожилась.
Мы уселись и стали слушать.
В вышине по-прежнему пели жаворонки, а на лугу кто-то надрывно кричал, будто раздирали на части туго натянутую материю.
- Кто это? - спросил я.
- Коростель, его ещё дергачом зовут,- ответил Пётр Иванович.- Сидит в густой траве да поскрипывает. Подойдёшь к тому месту-его и след простыл, убежал куда-нибудь. Постоишь послушаешь, а уж он в стороне опять свою музыку заведёт. Так и гоняйся за ним сколько хочешь, редко когда его увидишь. Если только где-нибудь в кустах прижмёшь, деваться некуда - ну, тогда он вылетит, а то так и будет с места на место в траве бегать. Он ух какой проворный, быстрее мыши в траве между стеблями бегает.
- А какой он с виду? - спросил я.
- Да так, рыженький, бесхвостый. Ноги длинные. На цыплёнка похож, когда тот из пуха в перо ходит... Стой, слушай, сынок! - прервал сам себ5 Пётр Иванович.
Я прислушался. Где-то в поле, невдалеке от нас, звонко закричал перепел. Он будто выговаривал: "Пить-перпить, пить-перпить!" Его голосок я давно уже знал.
Пётр Иванович быстро и совсем неслышно встал с земли, сунул руку в мешок и вытащил оттуда свёрнутую сетку.
Я хотел ему помочь её развернуть, но он знаками показал, чтобы я сидел на месте. В один миг он расправил сеть и ловко раскинул на поле перед нами. Тонкая сетка, как паутинка, легла на головки хлебных стеблей, только едва-едва их наклоняя. Затем мы перебрались на межу и улеглись там с таким расчётом, чтобы сеть очутилась как раз между нами и кричащим где-то впереди перепелом.
Затем Пётр Иванович вынул из кармана какую-то кожаную трубочку, всю в складках, вроде гармошки. Один конец её был забит пробкой, а к другому привязана тонкая полая косточка - свистулька.
Пётр Иванович взял кожаную трубку в одну руку и стал тихонько постукивать по ней пальцами другой руки, Из свистульки послышались негромкие звуки - будто кто-то еле слышно насвистывал: "Трю-трю-трю-трю".
- Так самочка-перепёлка кричит, петушка к себе подзывает,- шёпотом пояснил мне старичок.- Слушай, он сейчас к нам подаваться будет.
Действительно, не прошло и минуты, как я услышал ответный крик перепела. Он слышался уже гораздо громче, чем в первый раз.
Пётр Иванович ещё поманил своей дудочкой. И перепел снова ответил, ещё громче.
Он бежал к нам на зов невидимой курочки-перепёлки.
Лёжа в траве, я изо всех сил напрягал зрение, стараясь увидеть перепела. Но сквозь густую зелёную массу растений ничего не было видно.
И вдруг совсем близко впереди нас из этой зелёной массы послышались какие-то хриплые странные звуки. "Ва-ва, ва-вай!" - яростно закричал кто-то.
Змея или зверь? Я вскрикнул, вскочил с земли.
В тот же миг почти из-под сетки с треском взлетела серая кургузая птица и полетела прочь.
Пётр Иванович тоже вскочил, испуганно глядя на меня:
-- Ты что, сынок, что с тобой?
- Кто там шипит так? Змея?
Пётр Иванович махнул рукой и добродушно рассмеялся:
- Да какая же там змея? Это же перепел!..
- Нет, не перепел,- перебил я его, с опаской поглядывая на зелёные травяные заросли.- Перепел: "спать-пора, спать-пора". Я знаю. А этот хрипит...
- Да говорю ж тебе - перепел. Он на два тона кричит: и "спать-пора" и "вавакает". Только вава-канья издали не слышно. А жаль - упустили,- покачал головой Пётр Иванович.- К самой ведь сетке подбежал, ещё два шага - и под ней. Взлетел бы вверх, запутался, вот и попался, дурашка. Ну, не беда. Моя вина - я же тебя не предупредил, что он на два манера кричит. А не знамши, услышать, как он зававакает, пожалуй, кто хочешь сробеет.
Мы собрали сеть, положили её в мешок и пошли искать других перепелов. Но охота в это утро так и не удалась.
Скоро солнышко стало уже припекать. Перепела кричали вяло, а потом и совсем замолчали.
- Ну, первый блин обязательно комом,- весело сказал Пётр Иванович,- так всегда бывает. Не печалься, сынок, не вешай носа. Мы этого перепела непременно в другой раз поймаем, а не этого, так другого. А теперь идём-ка домой. Слышишь - погромыхивает? Кабы грозу с дождичком не натянуло.
Действительно, когда мы уже подходили к дому, небо вдруг заволокло тучей и крупные капли стали с силой шлёпаться в мягкую дорожную пыль.
СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ
Михалыч не любил копить деньги. Из-за этого мама с ним частенько ссорилась.
- Пойми,- говорила она,- ну, заболеешь или
мало что может случиться, а у тебя хоть шаром покати. Что заработаешь, то и истратишь. Хоть бы по десять рублей в месяц на всякий случай откладывал.
Михалыч с этим всегда соглашался - и не откладывал ни копейки. Но вот однажды земство выдало ему сто рублей наградных. Эти деньги мама тут же отобрала, купила на них выигрышный билет и заперла в шкаф.
Михалыч поворчал-поворчал и наконец смирился. Потом все мы про этот билет и забыли. И вдруг случилось чудо: билет выиграл, выиграл целых шестьсот рублей! Тут уж Михалыч пришёл в большое волнение. Он говорил, что эти деньги сами с неба свалились и прямо грех не истратить их на что-нибудь интересное. Мама протестовала. Михалыч настаивал. Наконец решено было выигрыш разделить пополам. Половину мама откладывала на какой-то "чёрный день", а половина поступала в руки Михалыча для бесконтрольной траты.
- Ну, брат, что мы на эти деньги купим? - говорил Михалыч, сидя в своём кабинете.
Я даже не мог себе представить - что можно купить на такую огромную сумму.
- А я знаю,- таинственно сказал Михалыч.- Я пока отвоёвывал у Самой нашу долю, давно уже решил.- Он помолчал, глядя на меня сияющими, совсем мальчишескими глазами, и вдруг сказал: - Мы купим на них мо-то-цик-лет! Ну как, одобряешь?
Вместо ответа я издал пронзительный ликующий крик и закружился в диком танце. Даже Михалыч не выдержал, встал с кресла и прошёлся по комнате, лукаво подмигивая и поводя усами, будто царь водяной из "Садко".
На шум прибежала мама взглянуть, не случилось ли что-нибудь, но, увидя, что мы просто танцуем, махнула рукой и ушла, затворив за собой поплотнее Дверь.
Когда танец восторга был закончен, мы сели рядышком около письменного стола, и Михалыч достал из ящика книжку. Называлась она "прейскурант". Это была, пожалуй, одна из самых интересных, самых лучших книг, которые я видел за всю мою жизнь. На толстой глянцевитой бумаге были изображены разные мотоциклеты.
Там были ещё и велосипеды, но на эти страницы мы не обратили внимания.
Нам предстояло решить важное дело: выбрать самый лучший из указанных в прейскуранте мотоциклетов и чтобы он стоил не дороже трёхсот рублей. Выбор машины затянулся до самой ночи. Мама несколько раз входила в кабинет, говоря, что мне давно пора спать, но мы просили в таком серьёзном вопросе нам не мешать.
Наконец мама рассердилась и пригласила на помощь тётку Дарью. Та, как всегда, не захотела слушать никаких доводов.