— Как-то, когда погода немного прояснилась, я поехал в замок Шафтли, чтобы поговорить с леди Шафтли о ее племяннице. До этого я не мог заставить себя побывать в тех краях. Но, как выяснилось, напрасно. Родители Доротеи уехали в Рим к своим итальянским друзьям — наверное, там они надеются хоть немного отойти после страшной утраты. Сегодня утром я получил письмо от леди Шафтли.
Он бросил письмо Арчи, чтобы тот просмотрел его. Разумеется, скорбящую мать удивило и слегка покоробило внезапное решение Эсмонда жениться на ее племяннице. Она и ее муж сочли бы себя оскорбленными, сообщала она, если бы не понимали, что именно королева настаивает на том, чтобы Эсмонд прекратил носить траур. Она писала, что полностью одобряет его выбор, хотя и не понимает, почему он решил жениться на ее юной племяннице. Кроме того, леди Шафтли высказывала надежду и пожелание, чтобы ему не пришлось об этом пожалеть. Мол, бедняжка Магда всю жизнь прожила в глуши и вдоволь хлебнула горя и испытаний. Леди Шафтли писала:
«У моей сестры Джейн ужасно беспокойный характер, а кроме того, она вечно больна. Сэр Адам, ее муж, по правде говоря, не слишком заботится о благополучии своей семьи. Я видела Магду полгода назад, она приезжала в Шафтли вместе с родителями и показалась мне не в меру застенчивой. Кажется, она чувствует себя счастливой, только когда выезжает верхом… Удивительно, что Магда так хорошо держится в седле после несчастного случая, о котором ты, я надеюсь, знаешь».
Однако закончить письмо леди Шафтли постаралась на радостной ноте, от всей души пожелав post scriptum им с Магдой удачи и счастья.
— Хорошо, что я сохранил дружбу с Шафтли, — сказал Эсмонд. — Их есть за что уважать.
Сент-Джон оторвался от письма.
— Значит, у тебя необщительная и застенчивая жена. Это, в общем, неплохая черта для женщины. Но о какой такой печальной жизни и каком еще несчастном случае она пишет?
Эсмонд пожал плечами.
— Не знаю. Но если на долю Магды выпали тяжелые испытания, ей будет легче понять и мою печаль… Она будет уважать мои чувства. А что касается верховой езды, так это вообще здорово. Если она хорошо сидит в седле, мы сможем вместе ездить на охоту.
— Конечно, Эсмонд, я очень надеюсь, нет, я просто уверен, что все у вас будет хорошо, — сердечно произнес Сент-Джон.
Эсмонд добавил:
— Знаешь, меня так порадовали письма Магды, которые я получал, когда жил в монастыре. А ее последнее письмо из Уайлдмарша еще сильнее меня заинтриговало. Она пишет, что готова стать мне преданной и нежной супругой и что я уже стал дорог для нее. Наверное, теперь я даже не смогу придумать, о чем с ней говорить при встрече.
Сент-Джон засмеялся и покачал головой.
— Клянусь, такого эгоцентризма я еще не встречал. А ты сам, что ты можешь ей предложить, ты подумал, Эсмонд?
— Все, что можно купить за деньги, — невозмутимо ответил Эсмонд. — Я уже решил, что выделю своей жене значительную сумму и даже посоветовался со своим юристом, как это лучше сделать. Да и родителям ее надо помочь, они ведь совсем обнищали. У меня так много денег, что я просто не знаю, куда их тратить. Только что мне с того, в душе я, поверь, беднее последнего нищего… Это даже хорошо, что Магда не привыкла капризничать. Значит, она не будет требовать от меня невозможного, чтобы я полюбил ее. У нас с ней получится самый настоящий брак по расчету.
Арчи помрачнел. Предстоящая женитьба не сулила счастья ни Эсмонду, ни Магде. У Сент-Джона были совершенно другие представления о семье и о женщинах вообще. Даже прекрасная Доротея казалась ему теперь скучноватой, теперь, когда он встретил в Эдинбурге пылкую красотку по имени Элисон, юную дочь шотландского дворянина. Своей искренностью и страстью она поразила сдержанного молодого дипломата в самое сердце. В ближайшее время он собирался поехать в Эдинбург и начать за ней ухаживать.
Утром друзья выехали из Лондона в карете Морнбьюри и уже в самый канун Нового года добрались до Годчестера. Великолепный парк возле усадьбы был укрыт ослепительным снежным ковром. Стояла странная, неправдоподобная тишина, как будто в округе вымерли все птицы. Хотя и сама свадьба, по замыслу Эсмонда, должна была пройти тихо и без лишних глаз. Приглашались только близкие родственники и лучший друг.
В этот морозный вечер перед свадьбой Эсмонд словно прощался со своей свободой. Пил больше обычного, хотя и старался не слишком напиваться. Переодевшись ко сну, сразу отпустил камердинера — разве сможет этот молокосос Вильямс заменить его старого верного Вилкинса! Потом еще долго сидел на краю кровати и пристально вглядывался в миниатюру с портретом Магды.
Какие чувства она вызовет у него, когда они останутся наедине? Он попытался представить, как Магда выглядит на самом деле. Большие глаза, румянец на щеках, красивый небольшой подбородок, стройная фигура. Всего этого вполне достаточно, чтобы вызвать в мужчине страсть. Невинная и действительно застенчивая. Такая, какой описала ее леди Шафтли. Наверное, уединенная жизнь в Уайлдмарше была ей не по вкусу. Бедная девочка… Он постарается быть добрым с ней. Он должен радоваться, что остепенился. Ведь усадьбе Морнбьюри нужна хозяйка. Пусть ею станет родственница Доротеи, это будет лучше всего…
Неожиданно Эсмонд нахмурился и с подозрением посмотрел на овальный портрет. Почему-то ему пришла в голову мысль, что изображенная на нем девушка не могла писать таких писем к нему. Она была совсем ребенком, ведь ей только-только исполнилось семнадцать, а в письмах она рассуждала на удивление зрело и мудро и демонстрировала прямо-таки блестящую эрудицию. Лицо девушки на миниатюре было не столько умным и волевым, сколько просто милым. Сколько ни старался, он не мог себе представить, как она скачет во весь опор на лошади… Эти противоречия будоражили его любопытство. «Ну и головоломку я сам себе сотворил. Ладно, завтра все выяснится», — подумал он и усмехнулся. Затем положил портрет в шкатулку, лег в кровать и задул свечи.
А тем временем в Уайлдмарше Магда переживала последние двадцать четыре часа перед отъездом. Для нее они были лишь продолжением кошмара, в котором она так долго прожила. Впрочем, то, что в последнее время с ней так нянчились, отчасти облегчало тяжесть на сердце.
Она уже смирилась с этим нелепым спектаклем под названием «замужество», хотя и знала, что больше всего боли оно принесет одному человеку — ей самой. Она долго шла к этому решению и теперь не собиралась его менять. И тем не менее страдала, потому что это было ужасно — так обманывать Эсмонда Морнбьюри.
К душевным ее страданиям примешивались еще и физические, так как отчим не останавливался ни перед чем, стараясь изменить ее внешний вид.