Читать интересную книгу Огненные письмена - Маркус Сэйки

Каждая плитка была покрыта белой эмалью и имела множество мелких отверстий. Через них в клетку проникал ровный, белый и никогда не меняющийся свет, источник которого находился где-то за ними. Изменение происходило, только когда со всех направлений одновременно в его клетку начинал поступать газ. Он неожиданно оказывался в бурлящем тумане, словно пролетал сквозь освещенное солнечными лучами облако.

Когда это случалось, у него не оставалось выбора – только ровно дышать и ждать.

Дважды в день сквозь щель в дверях ему просовывали поднос с мутным супом из протеинов и аминокислот. Поднос был прикреплен к двери, а единственным столовым прибором ему служила широкая бумажная соломинка. Отходы его жизнедеятельности принимал пластиковый унитаз в углу. За ним несомненно велось наблюдение, его жизненно важные показатели регистрировались чуткими датчиками, спрятанными за металлическими плитками.

Впервые газ подали после того, как он несколько раз подряд отказался принимать пищу. Он проснулся на своей койке (две плитки в ширину и четыре в длину) все еще голым, с саднящим чувством в горле от трубки, которую ему, вероятно, вводили для искусственного кормления. В нескольких других случаях его явно мыли. А не так давно после одного такого отключения он обнаружил у себя на запястьях и щиколотках небольшие потертости и пришел к выводу, что его фиксировали, пока он был без сознания, и, возможно, куда-то увозили, хотя уверенности у него не было.

Сорен бóльшую часть жизни искал свое ничто. Но голая и неменяющаяся клетка ничуть не походила на ничто. Она стала физическим воплощением его проклятия. Океаном времени, в котором легко утонуть. Ни книг, ни окна, ни посетителей, ни даже паука, в которого он мог бы превратиться. Его воспоминания в основном были связаны не с убежищем, где он мог бы обрести покой. В его жизни случилось несколько мгновений истинного удовлетворения или даже счастья, и он бережно хранил их, пытаясь во всех подробностях вспомнить шахматную партию с Джоном или то, как солнечный лучик высвечивал мягкую впадинку на шее Саманты. Но эти умозрительные ролики просматривались им столько раз, что уже начали тускнеть, и он опасался, как бы совсем не потерять их. Он мог делать зарядку, медитировать, мастурбировать, но подавляющую часть времени ему нечем было себя занять.

И поэтому он считал.

Сумму можно было рассчитать: отверстия в плитке располагались сдвинутыми рядами общим числом 48, а значит, число отверстий на плитку составляло 2304. На 182 плитках число отверстий равнялось 419 398. Минус 3456, перекрытых его койкой. Таким образом, в остатке он получал 415 872.

Само по себе это число не имело никакого смысла. Его назначение состояло в том, чтобы стать началом для дальнейших размышлений. Способом признать, что он ошибся, где-то пропустил отверстие или одно посчитал дважды. В таком случае можно было вернуться к началу. Сизифов труд – бессчетное число раз закатывать камень на гору в царстве Аида, бессчетное число раз видеть, как камень падает вниз, и бессчетное число раз начинать все сначала.

Камю писал, что Сизифа нужно признать счастливчиком, потому что его абсурдный труд отражал попытки человечества найти смысл существования бессмысленного мира, а потому должно быть достаточно и одного сизифова труда. Но Камю никогда не сидел в клетке. Ни в реальной клетке, ни в той, что существовала в голове Сорена, где его проклятие превращало одну секунду в двенадцать. Поскольку дни и ночи были теперь неразличимы, он не мог сказать, сколько уже находится здесь, но предполагал, что около двух недель «реального» времени.

Для него – почти шесть месяцев. Шесть месяцев, проведенных за подсчетом числа отверстий.

И потому, когда дверь начала открываться, он даже не поверил этому. Галлюцинации случались у него и раньше. Но когда он повернул голову и посмотрел в ту сторону, дверь не закрылась с беззвучным щелчком. Нет, она продолжала открываться. Прошло почти двадцать его секунд, прежде чем он увидел человека, стоявшего за дверью. Целую минуту его времени они просто смотрели друг на друга.

Потом Ник Купер сказал:

– Привет.

* * *

Купер пытался подготовиться.

Обычные люди, говоря «подготовиться», имели в виду набрать в грудь побольше воздуха и сжать кулаки. Но вся штука состояла в том, что требовалось нечто гораздо большее. Детально рассмотреть все вероятности, как плохие, так и хорошие. Визуализировать их на манер астронавтов. Готовясь к выходу в открытый космос, они проводят недели, рассматривая предполагаемые действия, на случай если вон то уплотнительное кольцо даст протечку или если откажет этот клапан. Такой метод хорошо служил ему в прошлом – давал возможность войти в комнату, заранее зная, что он там увидит и как на это реагировать.

Но в данной ситуации ни одна визуализация не смогла бы его подготовить.

Первым делом на него нахлынул страх. Грубый, первобытный, глубинный страх. На каком-то неподконтрольном уровне его подсознание и все клетки тела признали в Сорене того человека, который убил его, вонзил углеродный клинок в его сердце. И хотя он выжил, хотя нанес ответный удар и даже победил, первоначальный страх хранил свою ужасающую чистоту.

Но быстро на поверхность поднялись другие эмоции. Злость на монстра, который ударил его сына, чуть не убил этого замечательного мальчика, одно из двух его творений, способных – он в этом не сомневался – улучшить мир. Нечистое чувство собственного могущества, щекотавшее первобытную часть его мозга в желании пустить корни, получать удовольствие и главенствовать. Уверенность в том, что Сорен владеет информацией, которая может им помочь. И внутренний голос, напоминавший ему о ставках в игре.

Самое неожиданное и самое неприятное – жалость. Что-то в нем сочувствовало той оболочке, которая стояла перед ним обнаженная и дрожащая.

– Привет.

Он закрыл дверь и поставил стул. Обычный стул со спинкой из перекладин казался в этой бледной тюрьме совершенно не на месте. Отчасти поэтому Купер, конечно, и принес его сюда. Поцарапанный деревянный стул – мебель, которую обычно никто не замечает, – здесь словно обретал особый смысл. Купер провел рукой по перекладинам и сел.

– Ты наверняка не ожидал увидеть меня еще раз, – сказал он.

Сорен молча смотрел на него. Все его манеры имели какую-то рептильную простоту. Благодаря в первую очередь этому он и смог одолеть Купера. Тело любого другого человека выдавало его намерения, но восприятие времени Сореном означало, что намерений у него практически нет.

«Вспомни тот ресторан. Только что ты обедал с детьми, а через секунду – крики и брызги крови. И Сорен, с таким же бесстрастным лицом, анализирует движения второго охранника и вонзает нож так, чтобы нанести максимальный ущерб.

Он убил двух охранников, рассек тебе руку, воткнул нож в сердце, и лишь единственное его действие ты предвидел – удар, погрузивший Тодда в кому».

– Знаешь, где ты?

Ничего в ответ.

– Насколько я понимаю, ты человек не очень общительный, – сказал Купер. – Но все же мы сможем лучше взаимодействовать, если ты начнешь говорить.

Ничего в ответ.

Купер откинулся на спинку и забросил ногу на ногу, рассматривая человека перед собой. Бледная кожа и ровный пульс, хотя и учащенный, судя по показаниям монитора у двери снаружи. Руки не дрожат. Зрачки не расширены.

«Может быть, мы потеряли связь с реальностью? Эта камера вполне могла свести с ума и обычного человека, что уж говорить о Сорене».

На левой голени у него был шрам, заживающий, но все еще сыроватый. Неудивительно: во время их последней встречи Купер наступил ему на ногу с такой силой, что большая берцовая кость треснула и, проколов мышцы и кожу, вылезла наружу.

– Я смотрю, тебя подлечили. – Купер с самодовольной ухмылкой показал на шрам.

Мышцы вокруг глаз Сорена дрогнули, ноздри раздулись. Едва заметная реакция, но достаточная, чтобы Купер ее уловил и стал наращивать свое преимущество.

– А что насчет руки? Теперь дрочишь левой, ведь на правой я переломал тебе все пальцы?

И опять чуть раздувшиеся ноздри, потом снова отсутствие какой бы то ни было реакции.

– Я знаю, ты меня понимаешь, – сказал Купер. – Показывать не показываешь, но до тебя доходит. Так что давай-ка облегчим наше общение. Садись.

Несколько секунд Сорен стоял неподвижно, затем подошел к краю койки и сел. Игра мышц была всегда выверенной, каждое движение было изящным.

«А как иначе? У него на это в одиннадцать раз больше времени, чем у обычных людей».

– Ну, так с чего начнем? – Купер сплел пальцы на затылке. – Ты в Новой Земле Обетованной. Должен тебе сказать, что с каждым днем, после того как я надрал тебе задницу, ситуация в мире улучшалась. Сначала НЗО и Соединенные Штаты пришли к соглашению, и армия отступила, не произведя ни одного выстрела. Потом в качестве жеста доброй воли Эрик Эпштейн привел в действие все свои огромные ресурсы. В прошлый четверг был застрелен Джон Смит – он мертв.