Баро громко, недовольно хмыкнул, решительно встал с кресла и набрал номер телефона, давно заготовленный для него Форсом.
— Алло. Господин Астахов? Вас беспокоит Зарецкий.
— Слушаю вас, господин Зарецкий.
Что значит хорошая аппаратура! Качество звука было таким, что даже Форс слышал каждое слово Астахова.
— Когда я передавал вам вашу барсетку, я просил, чтобы вы мне позвонили в пять часов.
Астахов замешкался.
— Простите… но мне об этом ничего не говорили.
— Тогда повторяю. Нам нужно встретиться.
— По поводу барсетки?
— Да.
Николай Андреич замешкался еще больше.
— Я вам очень благодарен за документы. И готов увеличить вознаграждение…
Баро разозлился — да что он мелет, этот Астахов!
— Какое вознаграждение? За кого вы меня принимаете?
— Извините, я не хотел вас обидеть.
— Так мы можем с вами встретиться?
— Да, конечно.
— Жду вас завтра вечером в ресторане «Волга»! Баро положил трубку на рычаг, не слабо так, с чувством.
Форс грустно улыбнулся:
— Ну так что, Баро? Правильно я его описал или как?
— Похоже, что так. Спасибо тебе. Хоть знаю, с кем имею дело.
* * *
Естественно, одним чаем дело не обошлось. Какой чай, когда разговор о любви зашел. Палыч достал из маленького холодильничка, пристроенного в углу уютно обжитой котельной, открытую чекушку. Разлил. Аппетитно разложил на столе нехитрую закусь: грибочки соленые по-деревенски, проложенные травами лесными, папоротником. И капустку. А вот колбаска — заводская. Точнее, цеховая, зубчановская. Спасибо цыганам, они производство наладили. И, конечно же, черный хлебушек. Для ядрености — с чесноком и луком. А чего беречь благовоние — интимных свиданий сегодня явно не ожидается.
Выпили по первой, крякнули, закусили.
После этого даже огонь в печке загудел более душевно.
— Так вот тебе, Максимка, байка. Она же — быль, о любви цыганской. С приятелем одним моим знакомым случилось. Жил-был русский парень. Высокий, светловолосый, голубоглазый — в общем, вот такой, как ты.
— Тогда еще и умный.
— Да, правильно, умный. Не без этого. Армию отслужил, домой вернулся. Приснилась ему однажды цыганка молодая. Пришла во сне и говорит: «Я — твоя Судьба». Проснулся он утром. Что за наваждение такое! Никак девушка из головы не выходит. Нарисовал ее по памяти. А уж после этого совсем свихнулся. Ни на кого больше смотреть не мог. Каждый день на портрет этот глядел, встречи ждал. И, стало быть, дождался. Ну чего, по второй?
— По второй! — решительно ответил Максим и вспомнил Антона: «Теперь никогда его за это дело осуждать не буду!»
Палыч разлил. Опять выпили, опять крякнули.
— Как-то однажды рядом с их деревней табор цыганский прикочевал, ну остановился то есть. А в таборе том оказалась девушка ну точь-в-точь как на портрете. Слова он ей не сказал. И она ему тоже. Просто глаза их встретились, и земля из-под ног уплыла. Так полюбили друг друга… После этого виделись друг с другом на базаре. Он к ней как бы гадать ходил. Она ему как бы гадала. А сама возьмет за руку и держит. И все…
Максима вдруг осенило:
— Слышь, Палыч, ты так душевно рассказываешь. Это, случайно, не о тебе?
Палыч притворно рассердился:
— Цыц! Не вмешиваться в творческую лабораторию сказителя!.. Франциска, небось, ассизяне не перебивали. В общем, так они за ручку держались. Каждый день, практически. И даже встретиться наедине не могли. Уж больно у этих цыган порядки строгие. Дочек своих стерегут, хуже, чем лошадей. А тут пришло время уходить табору из места этого. Бросился парень к цыганам. Так, мол, и так. Жить, мол, без нее не могу. Но у семьи цыганки этой, видно, свои планы были. Родители строгие — просто ужас! В общем, замуж за него ее не отдали. И решил тогда парень Судьбу свою из табора выкрасть… Ну, по третьей!
Третья прошла совсем быстро и незаметно.
— Выкрал. За ним погнались, догнали. Очень сильно били. Парень отбивался, как мог, и случайно, отмахиваясь, убил брата своей любимой. Тут милиция объявилась… После этого жизнь вся его поломана оказалась. А любовь не состоялась… Сгинул тот табор, исчез.
Помолчали, как приличествует случаю.
Максим, проявляя юношеский оптимизм, заговорил первый:
— Нет, Палыч, это случай нетипичный.
А Палыч ответил, тоже с оптимизмом, только старческим:
— Конечно, нетипичный. Парень ведь жив остался…
Глава 10
Утро у Максима получилось тяжелым. Не помнил, как в гостиницу добрался, не помнил, как заснул.
Зато как проснулся… Ох и тяжело же. А тут еще и шеф позвонил с утра пораньше. Сказал на работу приехать, не задерживаясь. С чего бы это?
Астахов вообще всех поднял на уши. Прежде всего, Тамару расспросил, как так вышло, что вокруг барсетки столько всего накручено, а он не в курсе. Она отвертелась: знать ничего не знаю. Что было — все рассказала.
И Тамара встревожилась. Зря она визитку сожгла, поторопилась. Только в семье все налаживаться начало. А теперь из-за этого цыганского барона опять в тартарары полететь может.
Утром подстерегла Максима у входа в офис:
— Макс. Мне с тобой поговорить нужно.
— О чем?
— Пошли в мой кабинет. Там скажу.
В кабинете была сама любезность, сварила Максиму лучший кофе. Подала с французским коньяком и швейцарскими конфетами.
— Максим, знаешь, я так хотела, чтобы Антон с отцом помирился… Поэтому сказала всем, что это он барсетку нашел, а не ты. Это ведь не страшно.
«Да нет, — подумал Максим. — Не страшно. Маленькая ложь — во благо». А вслух сказал:
— Да какая разница, кто принес? Главное, что вернули!
— Вот, — обрадовалась Тамара. — И я так считаю. Но на всякий случай прошу: не выдавай Антона. Он не хотел… Это я заставила его соврать…
— Не вопрос.
Еще выпили коньячного кофейку, даже шутя чокнулись чашками.
Напоследок, пробросом, Тамара сказала:
— Да, и вот еще… Если барсетку не ты забрал, то получается, что и Зарецкий ничего тебе не говорил, чтоб Астахов перезвонил ему. Ведь так?
Максим с похмелья не сразу понял. А когда понял, кивнул головой. Про себя же подумал: «Вот тебе и маленькая ложь. Не успел глазом моргнуть, как по уши заврался…»
Только поздно уже. Ничего не поделаешь. Сказано — не вернешь.
— Хорошо, — медленно проговорил Максим. — Только на самом деле, напоминаю, цыган этот, Зарецкий, сказал: если Астахов с ним не встретится, беда будет. Так что вы уж там как-то что-то сделайте.
Все — Тамара, Антон и Максим, собрались в кабинете у Николая Андреевича. Тот еще раз выспросил все заново. Но вся допрошенная троица дружно держалась прежней версии.