затруднительном положении, работая с подразделением, которое специализируется на чем-то другом, чем его собственная область знаний.
Роль лодочной роты в основном заключается в доставке личного состава эскадрона на берег с надводных кораблей с помощью резиновых надувных лодок типа «Джемини» с подвесными моторами. Все они являются опытными аквалангистами и при проведении разведывательных мероприятий работают под водой. Среди них есть несколько высококвалифицированных специалистов по подводным минно-подрывным работам, которые должны быть очень искусными, поскольку подводные взрывы — самые опасные из всех.
Мобильная рота использует специально модифицированные длиннобазные «Ленд Роверы», которые довольно сильно напичканы оружием. Их дополняют несколько мотоциклов, которые используются для ведения разведки, организации связи между транспортными средствами в движении, а также для разведки подходящих маршрутов для роты или эскадрона. Каждый военнослужащий должен уметь ездить на мотоцикле, а также водить «Ленд Ровер», все проходят базовую подготовку в качестве автомехаников. Но среди бойцов мобильной роты есть опытные механики, прошедшие специальную подготовку, позволяющую им разбирать и ремонтировать автомобили и мотоциклы в самых ужасных условиях. Неважно, какая проблема, неважно, в каком месте, — эти ребята могут ее устранить, на ощупь и в кромешной темноте, если это необходимо. Кроме того, всех военнослужащих обучают вождению при необходимости в течение длительного времени, на местности и в условиях, которые не под силу мулу, а также вождению ночью с использованием пассивных очков ночного видения (ПОНВ)[41],поскольку патруль САС на секретной операции не может использовать фары.
Одна из основных задач горной роты — поднять всю роту на скалу или на другое препятствие с помощью стационарного альпинистского снаряжения. Они идут первыми, свободно взбираясь на скалу или скальный склон и закрепляя зажимы и якоря для веревок на поверхности, чтобы за ними мог следовать эскадрон. Тренируясь на Эвересте и других вершинах Гималаев, в высоких Андах Южной Америки, Швейцарских и Французских Альпах, все военнослужащие роты являются опытными альпинистами и лыжниками. Их учат действовать в самых неблагоприятных погодных условиях, а во время снежных заносов они зарываются в глубокие снежные норы, чтобы выжить, пока не утихнет снежная буря. Некоторые из ребят принимали участие в британской экспедиции на Эверест в 1976 году, а также в экспедиции 1984 года, во время которой один военнослужащий Полка погиб под лавиной. Как будет видно далее, при освобождении Южной Георгии в 1982 году горному отряду эскадрона «D» предстояло испытать себя на пределе.
Получив назначение в роту, военнослужащий САС, как правило, остается в ней, однако при определенных обстоятельствах человек может переходить из подразделения в подразделение, от одной дисциплины к другой, что делает его обладателем двойной специализации или даже многопрофильным специалистом, а значит, еще более ценным для Полка. Следует, однако, признать, что иногда это не срабатывает — как, например, было со мной и с затяжными прыжками.
Я испытал себя в этом деле, когда был штаб-сержантом. После двух-трех часов наземной подготовки мы поднялись на борт C-130 Королевских ВВС, — знаменитого транспортного самолета, которого обычно называют «Геркулес», и одна эскадрилья которых была постоянно задействована в специальных операциях, в основном для обеспечения работы САС. На высоте 13000 футов открылась задняя рампа, и я спустился на край. Инструктор ВВС, который должен был прыгать со мной, был очень опытным. Одну минуту он смотрел мне в глаза и показывал большой палец вверх, а в следующую мы оба уже падали в небо. Потом, когда мы мчались вниз, он вдруг оказался рядом со мной, поправляя мои лямки.
Я уже говорил, что не люблю высоту, а теперь обнаружил, что оказался худшим из всех парашютистов, кто когда-либо поднимался в небо. Меня переворачивало на спину столько раз, что я начал чувствовать себя блином. Всякий раз, когда мне удавалось стабилизировать положение, я начинал вращаться, а затем меня снова переворачивало в другую сторону.
Любое движение руками или ногами во время свободного падения на скорости 120 миль в час вызывает ответную реакцию. Чтобы показать вам, что я имею в виду, высуньте руку из люка автомобиля, движущегося со скоростью 80 миль в час, — давление ветра отбросит ее назад к заднему краю проема. А теперь представьте, что вы едете со скоростью 120 миль в час — 176 футов в секунду — и эту силу ощущает все ваше тело. Малейшее движение выводит вас из равновесия. Хотя другие достаточно быстро осваивают свободное падение — и многие из них начинают его любить, — я так и не смог разобраться в себе, в результате чего оказался совершенно бесполезен.
Примерно за четыре дня я совершил восемь прыжков, после чего инструктор сказал мне, что в небе я представляю опасность не только для себя, но и для окружающих меня людей. Честно говоря, его слова прозвучали музыкой в моих ушах, поскольку это означало, что у них было мало шансов использовать меня для затяжных прыжков.
Три года спустя, во время учений в Иордании, я развлекал себя тем, что подшучивал над военнослужащими авиадесантной роты, что они должно быть сумасшедшие, чтобы любить прыгать с самолета. В ответ они подшучивали над моим, ставшим почти легендарным, отсутствием навыков свободного падения с парашютом. Все было довольно добродушно — за исключением того, что однажды они вдруг спросили меня, собираюсь ли я прыгать с ними на следующее утро. Они рассчитывали, что я скажу: «Та ну его нафиг!» — и просто уйду, но этого не произошло. К их удивлению — и своему тоже — я ответил: «Да», сразу же пожалев об этом. Но, поставив на кон свою гордость, у меня не оставалось иного выхода, кроме как пройти через это.
Дальше стало еще хуже. Джон, инструктор по прыжкам с парашютом и сам высококвалифицированный специалист по затяжным прыжкам, сказал мне, что прыгать я буду с парашютом прямоугольной формы типа «крыло»: «Это все, что у нас есть с собой», — сообщил он. До этого я прыгал только со стандартными парашютами с круглым куполом — с ними у тебя никогда не бывает проблем. Тебя могло закрутить, они не очень хорошо управлялись, но они всегда гарантированно доставляли тебя вниз. Парашюты прямоугольной формы очень хорошо управляются и поэтому гораздо более полезны для людей, которые хотят приземлиться в точном месте, но если у тебя перехлестывало стропы, то требовалось отрезать парашют, потянув за два зажима на плечах, затем вернуться к свободному падению и открыть запасной парашют.
Когда Джон объяснил мне все это, я уже начал сомневаться. Заметив это, он просто сказал: «Хорошо, пойдем в связке». Он имел в виду, что, когда