Читать интересную книгу Том 5. Дар земли - Антонина Коптяева

— Где ты видел розы?

— В Баку на кладбище. А когда я про те пески думаю, у меня дыхание останавливается от ненависти…

Помолчали, каждый по-своему переживая то, о чем говорил Алексей.

— Я хотел бы умереть только с оружием в руках, — сказал Щелгунов.

— И я! — подхватил Семен.

— В бою — это счастье, — согласился Груздев.

— Многие в труде чувствуют себя, как в бою. Похвалили человека — и он может горы своротить, — задумчиво продолжал Щелгунов. — Мы руководителями стали теперь — значит, нам надо по-хорошему использовать трудовую гордость людей.

Семен широко улыбнулся, обнял Груздева за плечи.

— Чувствуешь, руководитель? Ни разу не похвалили меня за мое старание! Минуты свободной не имею! Все я: геолог, чертежник, изобретатель, даже токарь и слесарь, а хоть бы лишним бубликом отметили!

На площадке в это время шла подготовка к подъему керна. Буровой мастер, явно недовольный приездом инженеров, отсыпая из банки пригоршню дробленого фарфора, искоса поглядывал на них. По мнению опытных буровиков, мелкие стеклышки, застряв между стенками колонковой трубы и цилиндром керна, заклинивают его и не дают ему потеряться при подъеме.

— Опять изоляторы со столбов сбили, — упрекнул мастера Щелгунов, заглянув в банку, которую тот, заботливо прикрыв, поставил возле насоса. — Ну какие вы, право, зловредные! Это преступление! Разорите телеграфные столбы, а я отвечай за вас!

Мастер заискивающе улыбался.

— Для дела ведь! Ну где чего взять?! Только грамм сто и засыпал стеклышка. Иначе нельзя: потеряешь, а потом прорабатывай по керну.

Багровый от неловкости, он стал завертывать крышку клапана на промывочном насосе, в который засыпал злополучное стеклышко.

— Надо усовершенствовать кернорватели, — сказал Семен. — Так мучаются люди…

— Еще как мучаемся-то! — обрадовался поддержке бригадир. — До всего своей головой доходим.

— Плохо доходите, если изоляторы со столбов сбиваете, — не сдавался Щелгунов и вместе со всеми направился в контору. — За все приходится отвечать, — говорил он по пути, — и за то, что нефти не оказалось в найденной структуре, и за то, что лекция сорвана на селе! Я в прошлом году принимал участие в раскулачивании, так теперь замучили выступлениями. Плохо, что языка местного не знаю. Христине моей легче: она татарка и запросто объясняется с жителями.

— Где она сейчас? — спросил Груздев, с дружеской симпатией относившийся к Хатире — жене Щелгунова, которую по-русски называли Христиной.

— В районную больницу увез вместе с сынишкой. Второго степняка родила моя учительша. — Лицо Щелгунова просияло в неудержимой, гордой и застенчивой улыбке. — Хоть и трудно с детишками, а интересно. Ждать лучших условий нам не приходится. У разведчиков вся жизнь на колесах.

39

Покружив по району, друзья вернулись на щелгуновский хутор. Вечером долго сидели во дворе у костра: пекли в горячей золе картошку, обломав с нее белые, немощные ростки, обсуждали со структурщиками, где закладывать новые буровые точки. Лежа на сеновале рядом с мгновенно уснувшим Семеном, Груздев смотрел сквозь пролет под тесовой крышей на звезды и думал: есть ли на других планетах разумные существа? Неужели и там ищут нефть и так же сбивают фарфоровые изоляторы со столбов, чтобы заклинить керн? Или не похожи на людей жители этих планет, иные у них страсти и заботы?..

Рано утром, когда лучи солнца коснулись стропил сеновала, во дворе поднялась шумная, как на пожаре, суматоха: крики, топот бегущих, скрип и хлопанье дверей.

В общем гомоне выделился крик:

— Щелгунова убили!

Алексей вскочил, разом очнувшись от сна, бросился к лестнице.

Дверь в тесовые сени была широко распахнута. Раздвигая толпу людей, набежавших в горницу, Алексей пробился вперед. У перевернутого стола, среди разметанных, залитых кровью бумаг лежал Денис, запрокинув обострившееся, странно побелевшее лицо.

— Видно, сонного они его… — сказал буровой мастер, которого Щелгунов пробирал накануне за сбитые изоляторы. — Вздремнул, сидя за столом, а сзади вдарили.

«Вот тебе „с оружием в руках!“ А у Хатири второй ребенок родился… — Груздев вспомнил смущенную улыбку Щелгунова. — Не успел порадоваться на детишек».

Семен Тризна, упав на колени, приподнял отяжелевшую голову Щелгунова.

— Ребята, да он еще живой!

Все сразу засуетились: кто совал полотенце, кто, расплескивая, подносил ковш с водой, кто полосовал скинутую с плеч рубаху.

— Перевяжем — и в больницу, к Елене Артемьевне, — говорила Дина.

Глядя, как она с помощью Семена и бурового мастера прикладывала самодельные пакеты к ранам на теле Щелгунова, как бинтовала его, пустив в ход даже подсунутую кем-то пеструю занавеску, Алексей думал: «Вчера яблони погубили, сегодня до хорошего человека добрались».

В районной больнице Щелгунова сразу пронесли в операционную.

Осмотрев его, Елена вышла к Груздеву.

— Есть надежда?

— Раны глубокие, но сердце не задето. — И Елена надолго опять исчезла за дверями операционной.

Алексей остался в коридорчике, ожидая, чем кончится вмешательство хирурга, волновался, тревожно посматривал на часы. Потом он услышал голос Хатири в родильном отделении:

— Пустите меня к нему! Пустите!

— Успокойся. Он будет жить. Так ты только повредишь и себе и ему.

«Это Дина ее уговаривает. Кто успел сообщить Хатире о несчастье? У кого повернулся язык сказать о нем женщине, еще не окрепшей после родов?» Груздев встал, стараясь не топать, вышел на улицу и направился туда, где в воскресные дни шумел базар, а в будни сидели одинокие торговки с крынками топленого молока и лукошками яиц.

Увидев шумное скопище людей, телеги с задранными оглоблями, лошадей, стоявших в сторонке у коновязей, Алексей сообразил, что сегодня как раз воскресенье. Вот потому и собрались со всего района деревенские жители.

Тяжелая весна, голодная. В прошлом году суховей опустошил поля, а излишки хлеба от прежних урожаев кулаки, воюя с новым строем, запрятали в глубокие ямы. Но на базары люди все равно съезжаются: кого нужда гонит, кого неуемная жажда корысти. Там пух и перо в ситцевых наволоках, там беленькие, бочонки, рядом корзины, обливные горшки и корчаги. Старый бабай в рваном бешмете тащит под мышкой такого же старого и обдерганного гусака; мужичок расположился с топорищами — авось наклюнется кто. Старуха сидит в телеге, свесив из-под опавшей на острых коленях холстинной юбки большие ноги в чистых онучах и новых лаптях. Одной рукой придерживает донце с расписанным шестиком для кудели, другой — бочонок с медом.

Возле чернобородый цыган сует гражданину с портфелем комок масла, обернутый в газету, твердит назойливо:

— Ведь это пишша!

Должно быть, дорого заломил, а сбавить жаль, и покупателя отпускать не охота.

Тут — споры о политике, там — бабья свара невесть из-за чего; ребятишки снуют, как чертенята, карабкаются на телеги, оглушают всех глиняными и тальниковыми свистульками.

Алексей покружился в людском водовороте, купил у старухи в новых лаптях стакан меду, у заезжего спекулянта — крендель сдобный, хотя и черствый, да шоколадку-батончик. С этим и вернулся в больницу.

Щелгунова уже перенесли в палату. Огромный, он едва помещался на койке, ступни длинных ног, просунутых сквозь железные прутья, лежали на подставленном табурете. Костлявая грудь тяжело вздымалась.

— Спит. Наркоз еще долго будет действовать.

При виде покупок Алексея Елена оживилась, точно маленькая девочка, ожидающая подарка, но сразу поняла:

— Хатире принес?

— Да. Как она?

— Плачет. Не верит, что Денис будет жить. Пойди поговори с нею. Старшего мальчика мы у больничной сторожихи устроили.

Алексей прошел в родильное отделение. Серые глаза Хатири-Христины, покрасневшие от слез, с боязнью устремились к нему.

— Ничего, жив твой богатырь. Очень рад, что ты ему второго сына родила. — Алексей положил гостинцы на столик, наклонясь, заглянул в деревянную кроватку, вплотную придвинутую к койке матери.

Розовое личико младенца с припухлыми веками и еле намеченными бровками забавно выглядывало из пеленок, туго обвитых свивальником: мальчишка спал, оттопырив крохотную губку, чуть посапывал; пахло от него теплым молоком.

«Эх ты, смешной какой! Нефтяник будущий!»

Пришло на ум, что и у Елены может родиться ребенок. Вот такое же беспомощное существо, а потом оно станет звонкоголосым озорником или девочкой, нежненькой и черноволосой, как Елена.

Алексей снова встретил взгляд измученной Хатири, улыбнулся.

— Надежно починили Дениса. Елена сказала, что он проживет еще лет сто. Значит, и плакать незачем. Говорят, молоко от этого у матерей портится. А хороший какой мальчишка!