К запахам здания примешивался еще один — не менее различимый, запах Севера. Смесь из стирального порошка, шлейф туалетной воды и чего-то мятного. Он шел рядом.
Других шагов я не слышала, значит парни нас оставили. И чем больше проходило времени, тем сильнее внутри все сжималось от страха.
А потом он снял с моей головы повязку, и я наконец смогла осмотреться. Не имея ни малейшего понятия, куда меня привезли. Узкие зеленые коридоры и двери… камер?
Я поежилась, пытаясь сглотнуть ком в горле.
Север молчал, а я гадала, почему он ведет себя так спокойно. Только когда остановился у одной из металлических дверей, и повернулся, я увидела, как под ледяной маской блеснула ярость.
— Смотри, — сказал он, грубо подталкивая к крошечному окошку в виде решетки. Я встала на цыпочки, чтобы видеть.
По ту сторону двери находился парень, совсем молодой. Свернувшись на койке, он смотрел в стену. Под его глазами залегли тени, а лицо настолько исхудало, словно бедняга не ел пару дней к ряду. Что-то подсказывало, так и было.
— Наркология, — произнес Север. — Вот этому девятнадцать. Я привез его десять дней назад.
— Что? Нет! — помотала я головой, отступая. — Не может быть.
— Там, где крутятся большие деньги, всегда следом появляются и наркотики. Своего рода закон.
— Так значит, вот почему они пропадают? — прошептала я, все еще не веря в происходящее.
Понимание обрушилось на голову словно небосвод.Вдруг все стало таким простым и логичным. Как в детских загадках, когда тебе заранее известен ответ. Вот же он — лежал на поверхности.
К горлу покатила тошнота. Я отошла на два шага, опираясь на холодную стену. Дрожа, как осиновый лист, все еще сжимая в кулаке кусочек красного картона, угодивший в рукав блузы. Теперь я смотрела на него совершенно иными глазами.
— Красная для тех, кто когда-то был пойман с дурью, — словно поняв, о чем я думала, ледяным тоном ответил Север. Я зажмурилась, до белых кругов под глазами, ненавидя себя за то, какой была глупой все это время. — Они попадают сюда. Кого надо лечат, но большинство удается поймать на первой паре доз, когда еще нет зависимости. И тогда я помогаю им узнать, какие непередаваемые ощущениях их ждут, если не уйдут в завязку.
— И работает? — прошептала я.
— Еще бы. Поприбираешь пару недель чужую блевотину, насмотришься на корчащихся на полу от ломки, желание закинуться надолго пропадет. Обычно они остаются здесь на три недели. Помогать. Большинство не возвращается. Те же, кто решается — молчат. В своих интересах.
Парень в камере обхватил себя руками, словно его бил озноб. Я вся сжалась. Глядя на это место, даже меня начало ощутимо ломать и захотелось убраться отсюда. Да поскорее.
— А черная? — спросила я, повернувшись.
Лицо Севера, итак не блещущее здоровым румянцем, еще сильнее потемнело.
— Для таких, как твой парень, — сдержанно произнес он.
— Он не мой...
— Плевать. Черная для тех, кто толкает наркоту, легкую травку. Посредники.
— Боже, Пашка, — прошептала я. На голову словно вылили ушат воды. — Он не мог оказаться замешан в подобном.
— Святая наивность, — процедил Север, а потом скомандовал: — Идем. — И я трусливо подчинилась, молча следуя за ним к машине.
Когда мы выехали от диспансера, все же решилась спросить:
— Что с ним теперь будет?
— Лучше тебе не знать, — отделяя каждое слово, произнес он. — Прими как факт, что ты его не увидишь больше. По крайней мере в академии.
Север молчал, а я все еще пыталась уложить в голове произошедшее. Работа его системы с карточками была настолько выверена, что становилось понятно, она создана давно. В курсе руководство, преподаватели, даже работники больницы не смотрели на нас как на посторонних.
Сколько слухов родилось и умерло в стенах Карточной долины. Одни абсурднее других. Вот только сейчас в голове впервые не укладывалось, зачем Северов делает это. Грязная работа. Никем не ценимая. К тому же неблагодарная. На его месте, я бы давным давно оставила мажоров разбираться с их пагубными привычками самостоятельно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вот только Пашка…
Как он мог так глупо повестить на легкие деньги?
Я прикрыла лицо руками. К тому же сама, выходит, его поимке поспособствовала. И кто теперь ему поможет?
— Север… — но ответом послужило привычное молчание. Он был зол. Я много раз выводила его из равновесия, но никогда не видела таким. — Пожалуйста, — взмолилась я. — Дай ему шанс. Я поручусь. Он хороший парень, правда. Просто у него мама болеет. Вот увидишь, он исправится.
Но не успела договорить, машина резко затормозила у обочины. Я впилась руками в ремень, в поисках хоть какой-то защиты.
— Я скажу один раз, — произнес Север серьезно и без эмоций. — Никогда не пытайся торговаться со мной. Тем более сейчас.
Я вжалась в кожаное сидение. Было страшно. Но страшнее оказалось думать о том, что случится с Пашкой.
— Дай мне поговорить с ним, — попросила я. — В последний раз.
— Нет.
Сдвинутые брови напротив явно говорили, что мольбы мои — бесполезны, но попробовать все же стоило. Сделать хоть что-то.
— Зачем? — вдруг спросил Север. — Ты ему уже не поможешь, так какой смысл?
— Я просто до сих пор не могу поверить. Вдруг это ошибка?
Он закатил глаза.
— Вдруг его подставили и на самом деле он не виноват? Вдруг…
Север перебил:
— Ладно. Только не реви потом, что тебя не предупреждали. — И машина двинулась с места.
Я не знала, куда мы приехали. Вокруг был лес, сквозь который проглядывали едва протоптанные тропинки. Север шел молча. И когда остановился, я увидела бетонную коробку. Склад, или большой гараж, без окон и с одной единственной дверью в центре. Жуткий и своим видом наводивший ужас.
— Это вообще законно? — спросила я.
Он бросил на меня уничтожающий взгляд сверху вниз и открыл скрипучую металлическую дверь.
— Ровно настолько же, насколько торговля наркотиками. Ставки равнозначны, не находишь?
Я глубоко вдохнула, шагнула внутрь, но так и застыла у порога.
Север подтолкнул в спину.
В центре комнаты на старом деревянном стуле сидел парень. Его руки и ноги были привязаны. Лампы чадили, освещая лишь часть комнаты тусклым светом.
Сначала он показался незнакомым, но чем больше глаза привыкали к полумраку, тем явнее становилось понимание — он, тот самый, с родинкой на щеке.
— Привет, Лапуль, — раздалось сбоку. Только тогда я поняла, что в комнате еще двое.
Макс широко улыбнулся. Происходящее его нисколько ни пугало, ни тревожило. Скорее вдохновляло. А еще я могла почувствовать, как гордость за то, что ему доверили что-то настолько важное, буквально сквозила из всех щелей.
Страж же стоял молча, сложив на груди руки. Что выражало его лицо, я не знала, ведь его глаза всегда были скрыты темными стеклами.
Незнакомец поднял взгляд.
На его лице багровели следы ушибов. Совсем свежие. Я поморщилась, не желая даже думать о том, каким именно образом ребята с ним «беседовали» до нашего приезда.
Пока пыталась взять себя в руки, Север снял пальто, перебросив на сиденье свободного стула, одной рукой поднял другой, на вид не менее потрепанный, и, поставив спинкой вперед, сел перед парнем.
— Приятно познакомиться, — произнес он. — Думаю, представляться нет необходимости.
Парень сглотнул. Его кадык нервно дёрнулся.
Я не знала, что собирается делать Северов, но в глубине души уже жалела, что пришла. Мной двигало желание увидеть Пашку, а оказалась я на самом настоящем допросе.
— Правила просты, как и обычно. — Север достал из кармана черные кожаные перчатки и принялся надевать. Палец за пальцем. — Я задаю вопросы — ты отвечаешь.
— Пожалуйста, — от паники, сквозившей в голосе незнакомца, хотелось заткнуть уши руками. — Я ничего не сделал. Честное слово. Позвольте мне вернуться. Я ничего не расскажу. Клянусь. Клянусь.
Он столько раз повторил это слово, что даже мне захотелось заклеить ему рот, лишь бы не видеть эти полные ужаса глаза и не слышать мольбы.