— Мы совершим то, что задумали, с открытыми глазами, — твёрдо сказал он. — Мы используем неблагословенное оружие, чтобы достичь благословенной цели.
Эрлиак напряжённо выпрямился.
Каудрай поразмыслила, обрывая лепестки своих гирлянд. Печаль проглянула в её чертах, и Арге подумалось — вот сестра своего брата.
— Хорошо, что ты понимаешь это… — проговорила она и велела: — Эрлиак, останься здесь. Мы с Аргой немного пройдёмся. Кое–какие слова предназначены только для его ушей.
Эрлиак приподнялся, он хотел что–то возразить, но промолчал и смиренно кивнул. Каудрай встала. Арга подал ей руку, и она опёрлась на его локоть. Осторожно Арга повёл её по узкой тропинке между цветущих кустов.
Когда беседка скрылась за деревьями, Каудрай сказала:
— А ты похож на него.
— На Фрагу?
— Нет.
Арга понял, о ком она, и поперхнулся.
— Вот уж не хотел бы я… — пробормотал он.
— Что тебя смущает? — Каудрай улыбалась.
— Мне говорили, что я похож на Фрагу, как кровный сын. Теперь я принял его штандарт. Все сравнивают меня с ним. Это тяжело. Если меня будут сравнивать ещё и с прадедом…
— Мало осталось тех, кто помнит твоего прадеда, Арга. Пройдёт время, и нас не останется вовсе. Вряд ли ты услышишь это от кого–то, кроме меня.
— Достаточно и тебя, мэнайта!
Каудрай тихо засмеялась.
— Если тебе так легче, считай, что ты похож на него только внешне. Правда, он всегда был тощим, а ты большой, как коневолк.
Арга смутился.
— Такие же тёмные волосы и глаза, а кожа совсем не загорает, хоть целыми днями бегай под солнцем… — задумчиво говорила Каудрай. — Он тоже носил волосы до плеч, потому что короткими они завивались в кудри. Он считал, что это выглядит глупо. Он не был мраморной статуей, Арга, он был человеком с простыми человеческими слабостями, твой прадед. У него было доброе лицо, оттого он часто напускал на себя суровый вид. Но стоило посмотреть ему в глаза, и всё становилось понятно… Знаешь, куда мы идём? В часовню.
— Святые предки!
— Да–да, именно так.
Каудрай отпустила руку Арги и зашагала быстрее. Они обогнули купу белых берёз. За ними показалась садовая часовня. Двери её были распахнуты. Сумрак внутри расцвечивали косые лучи, падавшие от витражей. Часовня была тесной, — туда не вместилось бы и десяти человек, — но высокой, как башня. Следуя за Каудрай, Арга переступил порог.
Его объяла прохлада. Снаружи припекало позднее осеннее солнце, но согреть камень оно уже не могло. Тихо журчала вода в двух фонтанчиках. Доносился душный и сладкий аромат роз. Разноцветные пятна света лежали на белом мраморе; они скользнули по белому одеянию Каудрай, когда та сделала шаг. Искусной работы витражи повествовали о деяниях святых предков.
Арга сплёл пальцы и уставился на них.
— Неблагословенное оружие… — произнесла Каудрай. — Его первый меч не был благословенным. Дешёвый и скверный меч бродяги, чуть лучше, чем просто железный прут. В должный час он пустил его в ход. Все думают, что именно тогда он стал тем, кем стал. Но это не так. Впереди были ещё долгие, долгие годы, многие сомнения и решения, слова и деяния, которые привели его к правде. И с ним — всех нас.
Арга неловко осенил себя знаком цветка.
— Ты возьмёшь чёрный меч, Арга, — продолжала Каудрай. — С этой минуты начнутся долгие годы твоего собственного пути. Помни — он смотрит на тебя.
Каудрай коснулась плеча Арги, легонько подтолкнула его вперёд и повторила:
— Он смотрит.
Арга поднял взгляд.
С высоты трёх человеческих ростов спокойными каменными глазами на него смотрел мудрейший из мудрых, святейший из святых — Ториян Лага Фадарайта.
Прадед.
«Чёрный меч, сказала она», — думал Арга. Он шагал вслед за начальником стражи к чугунным воротам, за которыми начинался путь в подземелья. Несколькими словами Каудрай успокоила в нём одни сомнения и растревожила новые. «Чёрный меч…» — пока стражники перекликались, Арга огляделся. «Он недолго пробудет в моей руке, — мысли казались острыми, как ножи. — Но есть решения, которые определяют всю жизнь человека. Колдун умрёт. Прикосновение тьмы — останется. Стереть его невозможно, забывать о нём нельзя. Вот что она хотела сказать мне. Или нет?..»
Белая Крепость строилась не для обороны. Её возвели в самом центре города, и окружали её пышные храмовые сады с прудами, фонтанами и статуями. По большей части сады славили Пресветлую Фадарай, её святых и её воинов. Однако были в них и изваяния других богов; им весенние не поклонялись, но отдавали дань уважения. Среди цветов высились Джандилак Справедливый, Миранай Труженица и милосердная их дочь Джурай. И сощуренными глазами смотрел на Белую Крепость Искуситель Элафра, тёмный близнец Пресветлой.
Белый камень Крепости напоминал Арге о белом мраморе часовни святого. Крепость была символом; каждое строение в ней было словом. Число её башен равнялось числу Великих домов. Сама Крепость воплощала силу духа Людей Весны, её чистый цвет означал стойкость в правде, а сады вокруг олицетворяли щедрые дары богини. Так Фрага учил названого сына.
Ещё он говорил, что священники Аттай могут рассказать про особое значение всех беседок, дорожек и сортов роз в садах, но это уж они придумали от безделья.
— Будем осторожны, — сказал Эрлиак. — Закон Прощения сделает колдуна безопасным, но до того…
Арга не ответил.
В чугунных воротах открылась дверца.
…Десять лет минуло. Многое изменилось в мире за этими стенами. Владения Людей Весны расширились втрое. Лакенай Золотая стала Убийцей Чумы, и благодаря ей княжество Рангана обрело Цветение в мире и радости. Элевирса потеряла южные колонии, а теперь в страхе ожидала весенних армий. Даян Фрага ушёл в свой последний бой. Ториян Арга принял штандарт вождя.
Здесь, казалось, не изменилось ничего.
Даже мрачные стражники в освинцованных доспехах были словно бы те же самые… «Может, и вправду те же», — подумал Арга.
По каменным ступеням глухо грохотали латные сапоги.
Внизу Аргу встретил знакомый неживой свет. Бередя воспоминания, дохнул неестественный запах — не вонь темницы, где заключено живое, пусть и злобное существо, а горький аромат ядовитого растения. Арга зябко повёл плечами: кое–что всё–таки изменилось… Теперь магические светочи Маррена двигались свободней. И их стало больше. Они медленно плыли причудливыми дорогами, пробирались сквозь решётку камеры и висели, покачиваясь, в коридоре у потолка. Арга молча выругался. Несколько десятилетий колдун провёл в оковах, едва способный двигаться. Он не видел ничего, кроме цепей и решёток. И сорок лет вся мощь его непревзойдённого разума была направлена на то, чтобы рассчитывать заклятия — с поправкой на тяжесть свинца. «Что, если бы мы не пришли за ним сейчас? — задался вопросом Арга. — Он не стареет. Ещё сорок лет. Ещё сто. И Белая Крепость рассыпается в порошок, а колдун выходит на свободу безо всяких Законов…» Понимал ли Фрага, что сила Маррена растёт — медленно, но неуклонно? Рано или поздно его нужно либо использовать, либо убить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});