Читать интересную книгу Российская империя 2.0 (сборник) - Ольга Елисеева

А потом, оборотясь ко мне, добавил:

– Сядьте-ка в коридоре и молитесь. Сейчас будет решаться ваша судьба.

Мимо меня в кабинет прошествовал сухопарый коротышка с майорскими знаками различия, седенький и, наверное, близорукий – щурятся так, как он, именно близорукие люди. Военюрист был до крайности раздражен, судя по взгляду, доставшемуся на мою долю. Амбал (о нем я уже знал от дежурного) сел напротив меня и тоже оглядел беглого лейтенантишку со строжинкой. Потом откинулся в кресле, упер макушку в стену и, кажется, задремал. Во всяком случае, на лице у него появилось сонное выражение.

А я, по всей видимости, был краснее вареного рака. То и дело утирал платком пот со лба. Мысли лезли мне в голову – одна другой дурнее. Сначала я злился, отчего седенький типус осмелился посмотреть на меня с таким осуждением? Да что он знает про меня?! Про мою личность?! Потом я прикидывал, справлюсь ли с амбалом, если… ну, если… Тьфу, глупость какая. Тогда я, по совету Сманова, принялся молиться.

За дверью тем временем происходило форменное Бородино. Оттуда слышались возгласы: «Послушайте, господин, майор!» – «Нет, это вы меня послушайте, господин майор!» – «Я вижу, уважение к уставу здесь отсутствует начисто!» – «Мы здесь делом занимаемся, а не…» – «А не что? Кабак, истинный кабак! Распустились!» – «Да как вы сме-ете! Боевую часть…» – и тому подобное.

Я тревожно огляделся, прощаясь со стенами казармы, к которым начал уже привыкать. И тут мой взгляд упал на амбала. Он, оказывается, улыбался, прислушиваясь к музыке майорского дуэта. Заметив, что я смотрю на него, капрал ободряюще подмигнул. Дескать, не робей, бывает хуже.

«Вот дуралей», – подумал я.

Наконец, дверь… нет, не открылась она… расхлопнулась, хоть и не существует такого слова. Бам! – ударила ручка о стену. Военюрист величественно удалялся.

– Идем, Ваня.

Амбал, ни слова не говоря, поднялся из кресла и последовал за ним. Я чуть было не спросил: «А что ж со мной-то?» – но вовремя придержал язык.

Вышел Сманов. Устало опустился в то же самое кресло. Вздохнул.

– Никак вы меня отбили, Максим Андреевич?

– Результат таков, лейтенант: Сырцов считает, что сможет убедить трибунал пересмотреть ваше дело. Вместо года дисбата – полтора в нашей глуши, притом без права выезда в губернский город.

– В какой губернский город?.. – еще не веря удаче, нелепо переспросил я.

– В любой, лейтенант… Плюс выговор мне лично. Ну да знал я, чем занимаюсь, иного и не ждал. В общем, он оставил вас на заставе… Только моей заслуги в том нет. Ни малейшей.

Он опять горестно вздохнул.

– Не понимаю, Максим Андреевич.

– Он решил дело еще до того, как полетел к нам, грешным. Заранее. Одному государю служим, лейтенант, одной стране. Неужто хватило бы у него совести забрать боевого офицера с нашего участка? Как бы он порядочным людям в глаза потом глядел? Сырцов – человек чести.

– А… – не осмелившись сформулировать свои впечатления от перебранки Сманова с военюристом, я просто ткнул пальцем в направлении кабинета.

– Ах это… Необходимая часть ритуала. В армии должен быть порядок.

Неделю спустя я вовсю ходил в караул, дежурил по части, словом, приступил к исполнению обязанностей… Да еще, как велел мне Сманов, вел усиленные занятия по боевой подготовке. «Не пропадать же втуне осназовским твоим талантам…» – сказал майор.

Когда я попал на землю Барятинского, там в разгаре был сухой сезон. Жара и влага. В полуденную пору – смертная тоска. Люди раздеваются догола, обматываются мокрой простыней и только так могут переждать время зноя. Потом наступило межсезонье, преддверие холодных дождей. Дни все равно оставались как жерло раскаленной печи, полегчало ненамного; зато ночи сделались ледяными. Нормально жить можно было только утром и в сумерки…

Первый раз, заступив караульным офицером в межсезонье, я замерз смертно, бегая с солдатами по горкам и ложбинам. Холод вошел мне в плоть, заразил каждую клеточку. Я сменился, а холод не покидал меня. Напился горячего чаю – не помогает. Игнатьев поднес пару стопок настоечки на плодах дынного дерева – рецепт был величайшим сокровищем Сани, – но и это не пробрало. Хотел было сходить к врачу, однако явился Сманов, глянул на меня и произнес только два слова:

– Баня. Быстро.

Меня парили часа два, доведя до полуживого состояния. Кажется, ползаставы собралось, чтобы загрузить бедную мою голову доброжелательными советами. Их были тыщи, этих советов, по-моему, они полезли у меня из ушей и ноздрей… Наконец заглянул Сманов, протянул высокий пузырек с вонючей бурой дрянью и произнес только три предложения:

– На ночь в карауле натирайся. Когда закончится, заходи, дам еще. Потом тело к холоду привыкнет.

На следующий раз я натерся смановской дрянью. И впрямь, гибельный ночной мороз больше не донимал меня. Но природные ингредиенты, из которых составлялось чудодейственное средство, вошли с моим телом в особенную, ни в каких учебных программах не описанную реакцию… Полсуток я чувствовал непобедимый восторг, летал, а не ходил, спать не мог. От раза к разу реакция ослабевала, ослабевала и в конце концов сошла на нет. Но ощущения первой ночи запомнились мне навсегда. Была на то достойная причина…

Под утро весь комплекс охранной техники сработал: прорыв системы! Приборы наблюдения показали силуэт человека, не торопясь двигающегося в сторону Синюхи. Контрольно-следовую полосу нарушитель словно бы не заметил.

Воет сигнализация, слышится команда:

– В ружье!

Ночь, я с мобильной группой несусь мерзавцу наперерез на амфибии, в голове – сплошное ликование. Как же! Первый нарушитель! Будет мне значок «Отличная служба в погранстраже», степень третья! Броня грязью заляпана, ветер по щекам хлещет, полное счастье!

Выскакиваем мы из консервной банки, хватаем субчика тепленьким, а он, кажется, и сопротивляться-то не собирался. Я ему свечу фонарем в лицо и, несмотря на ночную темень, вижу, насколько это грязное и заросшее существо. Сержант отшатывается и вскрикивает:

– О! Вшивец опять.

– Знаете его, сержант Мякинцев?

Мнется.

– Извините, господин лейтенант…

– Что – извините?

– Да… господин лейтенант… извините, я не могу обсуждать ваши приказы, только вы… то есть… ну… свяжитесь с начальником заставы, скажите, мол, Вшивца по новой заловили…

Но волшебная мазь одарила меня столь концентрированным восторгом, что со Смановым связываться я не стал. Решил: к чему будить-то его? Какая у нас тут проблема? С утра порадуется. Вместе со мной.

Легкость в мозгах необыкновенная…

Нарушителя мы обыскали и заткнули в амфибию. Ничего подозрительного у него не было. Сержант Мякинцев сел от Вшивца подальше. Я еще подумал: «Кто такой грязи и такой вони не испугается!»

Привезли мы нарушителя на заставу и там заперли в специальном помещении для задержанных.

Как только Максим Андреевич вышел из своего домика и направился в рабочий кабинет, я тут как тут. Взгляните-ка, взяли одного злостного типа! Довожу Сманова до места, открываю перед ним дверь… и он разражается только одной фразой. Зато какой! Сманов, человек сдержанный и воспитанный, до того ни разу при мне не ругался. Он умел добиваться от людей подчинения, не повышая голоса. А тут – все цветы армейского красноречия… Поворачивается ко мне, лицо красное от гнева, губы дрожат. Очень ему хотелось, наверное, обматерить меня последними словами, но воли себе Максим Андреевич не дал.

– Лично, лейтенант, слышите – лично! – отвезете это к броду у Бородаевской щели, сунете в воду и дадите хорошего пинка. Чтобы у этого даже мысли не возникло о возвращении. Немедленно. А потом поговорим.

И по глазам его вижу: не время задавать вопросы.

Я выполнил приказ Сманова буквально. И когда давал Вшивцу пинка, в душе моей звучал реквием по значку «Отличная служба». Вернувшись, я отыскал майора в медпункте. Там вся моя мобильная команда проходила массированную дезинфекцию. Покончив с солдатами, военврач Моисеенко плотоядно ухмыльнулся и потер ладони:

– А за вас, дорогой мой, я возьмусь всерьез…

Пока Моисеенко проскипидаривал мне все штатные отверстия, Максим Андреевич уже совершенно спокойным голосом объяснял, что к чему. Оказывается, полусумасшедшее создание без имени и твердо выраженной этнической принадлежности живет на территории даяков. Время от времени оно пытается перейти границу и добраться до великого шамана и гуру, обитающего на южной окраине поселка городского типа Синюха… Гуру и шаман, дескать, имеет силу избавлять от многочисленных хворей, которыми исключительно богат Вшивец. Его ловят в четвертый раз – после долгого перерыва. По первости, не разобравшись, Вшивца продержали на заставе двое суток. А потом пятеро солдат попали в госпиталь, причем врачи насчитали в этом квинтете тринадцать инфекций разной паршивости, в том числе две – ранее науке неизвестных. Плюс чесотка, поголовно поразившая весь караульный взвод. Следующие два раза, наученные горьким опытом, пограничники сразу выставляли Вшивца вон, не привозя в расположение части. И вот я нарушил эту славную традицию. Ой-ей-ей!