Лаис послала слугу за Энджелом. Ожидание тянулось очень долго, словно время вдруг превратилось в патоку. Арчибальд что-то говорил, но Лаис не слышала ни слова. Перед ее глазами стоял Энджел, в костюме ангела и с Мэри в объятиях. Невыносимо!
Наконец Фламбар явился. Как всегда, в черном. Как всегда, прямой и замкнутый.
– Вы звали меня, миледи?
– Да, – вмешался Эшли. – И вы нам нужны, как воздух!
Лаис поморщилась.
– Не уверен, что смогу заменить воздух, – ответил Энджел. Его брови чуть заметно дернулись. Тонкая ирония, вспомнила Лаис. Ну как же.
– Понимаете, наша мистерия под угрозой. Нам нужен ангел.
– Понимаю. – Фламбар повернулся к Лаис. – Решать вам.
– Мне? Решать за вас?
– Нет, за меня решать не надо. Я с удовольствием приму участие в мистерии и помогу всем, чем смогу. Но я работаю у вас. И вам решать, могу ли я тратить свое время на что-то, помимо занятий с мастером Джеральдом.
– О, Лаис! – Арчибальд вскочил с дивана. – Ты же не против?
Лаис сжала кулаки. Нет, это выше ее сил. Слушать, как он поет, видеть его там, в окружении дам. Такого прекрасного и недосягаемого. Можно подумать, что здесь, в этой комнате, он более досягаем и постижим!
– Конечно же, я не против, – ответила она.
– Тогда я к вашим услугам, – поклонился Энджел лорду Эшли.
Ближайшая репетиция мистерии должна была состояться в пятницу, в поместье лорда Эшли. В среду Лаис, не выдержав, вызвала Энджела вечером в гостиную, где уже битый час сидела за клавесином, пытаясь разобраться в своей партии.
Фламбар возник на пороге, как всегда, безупречно выглядевший. Единственный раз, когда Лаис видела его в более растрепанном состоянии, – той ночью на кухне. Ночь отодвинулась, с каждой минутой становилась все дальше, и что произошло между Лаис и Энджелом – делалось все большей загадкой. Графиня думала об этом постоянно.
Ей стало ясно, что Энджел боится того, что произошло между ними, и потому вновь старается держаться подальше от хозяйки. Он, совершенно очевидно, наговорил лишнего – иначе не выглядел бы столь растерянным, прежде чем уйти той ночью. Он говорил о боли. Кого потерял этот человек? Что с ним случилось и где? Возможно, ужасы войны наложили свой отпечаток?
А еще Лаис испытывала острое сожаление, почти жалость к Энджелу. Он не родился аристократом, так что не мог занять места там, где острый его ум и, без сомнения, многочисленные таланты могли быть оценены по достоинству. Почему он не стал актером театра – ведь общеизвестно, что театр – удел мужчин? Лаис бывала на представлениях и в Лондоне, и в Лестере и слышала многих исполнителей – популярных или безвестных. Все они оказывались либо более или менее талантливы, либо абсолютно бездарны. Бездарность не мешала лицедействовать. А Энджел уж точно одарен.
Он мог бы блистать в обществе, только ему никогда не позволят это сделать. Даже Арчибальд, пригласивший Фламбара в свою постановку, смотрел на фехтовальщика снисходительно и разговаривал в определенном тоне – ведь перед ним находился слуга. Где бы и с кем бы ни воспитывался Энджел, какое бы блестящее образование он ни получил, дорога в высшее общество закрыта для него навсегда. А иной путь он отчего-то не стремился избирать. Казалось, Фламбар пренебрегает собственными талантами. Возможно, отчаялся?
Лаис не считала, что быть незнатным зазорно. Господь распределяет роли на земле так, как Ему угодно, и всем ниспосылает разные испытания. И все же в положении Энджела виделась некая несправедливость. Может, стоит все-таки написать лорду Эйвери и спросить у него, отчего столь блестящий молодой человек предпочитает похоронить себя в сельской глуши, зарабатывая на хлеб искусством фехтования? Лорд Эйвери писал, что дружен с Фламбаром, насколько это возможно (Лаис хорошо помнила письмо, которое перечитывала в поисках скрытых подсказок не раз и не два), и если он сможет сообщить какие-то сведения, коих так недостает Лаис… Нет, вряд ли. Во-первых, сомнительно, что дружба Энджела с Ангусом Эйвери простирается столь далеко, что лорду известны о слуге какие-то секреты. Во-вторых, мужчины друг за друга горой: если Ангус и знает что-то, вряд ли поделится.
И вот теперь, глядя на Энджела, почтительно застывшего рядом, Лаис пыталась понять: сможет ли она ему чем-то помочь? Станет ли спектакль в Лестере той отдушиной, которая необходима Фламбару? Ведь он согласился участвовать. Ему явственно хотелось этого. При мысли о том, что начнется в пятницу, Лаис лишь кротко вздохнула и, дабы прогнать неприятные мысли, зашуршала нотами.
– Вы обещали помочь мне, Энджел, если возникнут трудности, – напомнила она.
– Да, миледи. С удовольствием, – сказал он, но не сдвинулся с места.
– Вы так и собираетесь стоять? Возьмите стул.
Фламбар кивнул и выполнил приказание, устроившись рядом с Лаис. Она вновь почувствовала его тепло и близость – как тогда, в кухне. Графиня еле удержалась от того, чтобы положить ладонь на руку Энджела. Это уже слишком. Более очевидного приглашения нельзя и придумать. Более страшной ошибки нельзя совершить.
Лаис закусила губу. Если так будет продолжаться, она с ума сойдет.
– Что ж, миледи, я вижу, в чем сложность. Скорее всего, здесь и здесь, – Фламбар отметил места в нотах. – Позвольте, я подыграю вам, и мы разберем партию.
Лаис слушала его голос, сам по себе казавшийся мелодией.
– Прошу вас. – Энджел начал играть.
Графиня старательно спела. Ей нравились звуки собственного голоса, нравилось, что можно ощутить себя почти неземным созданием – особенно когда удавалось преодолеть трудное место. Когда ария завершилась, Энджел убрал руки с клавиш и улыбнулся. Теперь он улыбался немного чаще.
– Хорошо, что вы чувствуете музыку. – Он откинулся на спинку стула, задумчиво глядя на Лаис. – Как вы ее видите?
– Музыку?
– Да. – Он прищелкнул пальцами. – В вашем голосе есть чувство, есть глубина, полет. Когда вы поете, как вы чувствуете это?
– Я… – Лаис помедлила в замешательстве. – Возможно, это прозвучит излишне романтично, однако… Музыка для меня – нечто вроде свежего ветра в лицо. Если я пою, мне кажется, что я могу летать.
– Удивительно, – негромко промолвил Энджел, – не так ли?
– Да, – кивнула Лаис и почувствовала, что начинает улыбаться – нежно и легко. – Я люблю петь и часто делаю это. Я пела Роберту, когда мы только поженились; мы проводили долгие вечера у клавесина. Роберт тоже чувствовал музыку, хотя и не обладал таким голосом, как вы. – Энджел принял комплимент сдержанно, лишь едва заметно кивнув. – Это было так важно для нас двоих. Мы просто наслаждались тем, что находились рядом… – Лаис остановилась и отвела взгляд. Теперь все это в прошлом. Она не может, не должна говорить с Энджелом о Роберте; новое чувство в ее душе оказалось жгучим и слегка ядовитым. Может ли любовь быть такой? Любовь ли это, или всего лишь иллюзия, которой Лаис предпочла поверить?
После паузы Энджел спокойно произнес:
– Миледи, давайте разберем вот этот фрагмент арии.
– Да, конечно, – словно очнулась Лаис. Она старательно вгляделась в ноты, пытаясь прогнать навязчивые мысли. – Тут очень высоко. Я сомневаюсь, что…
– Вы способны на все, миледи, – искренне заметил Фламбар. – Не сомневайтесь, рано или поздно сможете взять даже соль третьей октавы[9].
Глава 13
Репетиция в пятницу проходила не в театре, а в доме лорда Эшли. Обстановка по этому поводу сложилась непринужденная, что лишь усложняло положение Энджела. И так весьма неловко раздавать указания дамам, которые выше его по положению, а командовать стайкой леди, окончательно утративших рабочее настроение, – задача вдвойне нетривиальная. В гостиную они вошли вместе с графиней Джиллейн, но потом Лаис быстро скрылась где-то в глубине дома, предоставив Энджелу самому расхлебывать кашу, которую заварил. И тогда он окончательно осознал, насколько неосмотрителен был, впутавшись в это дело.