Читать интересную книгу Порнограф - Сергей Валяев

Вытолкав на свет божий дедушку советского автомобилестроения, мы обнаружили, что он и вправду похож на танковый механизм, изготовленный практически из прокатной стали № 1999-бис, ударно выпущенной в честь семидесятилетия товарища Сталина. Осмотр двигателя тоже доказал, что в первой стране недоразвитого социализма умели ладить игрушки. Для тех строителей коммунизма, которые верой и правдой принимали политику партии и народа в лице вышеупомянутого вождя и учителя всех трудящихся масс.

… Сработанное из бивней африканского слоника рулевое колесо желтело под руками; я, балуясь, накручивал его, когда услышал голос Александры, кличущей меня подняться на мансарду. Под завистливые смешки друзей, мол, сейчас получишь благословение от старого большевика и под венец, я направился на дачу.

Она, в отличии от соседних, была деревянная и доски скрипели под ногами. Сумеречные комнаты, заставленные громоздкой казенной мебелью, источали тленный запах прошлого. Над лестничным пролетом, ведущим на мансарду, висел портрет генералиссимуса, стоящего в парадном френче на Красной площади и с характерным подозрительным прищуром смотрящего в нынешний день общей смуты. Над его головой реяло тяжелое кумачовое знамя с золотой вязью СССР.

По ступенькам, выкрашенным суриком, поднялся на мансарду. Несмотря на открытые окна здесь тоже хранился дух прошлого. Столик был заставлен лекарственными пузырьками. Под ним лежали кипы газет. В качалке сидел старик лет сто, похожий на восковую мумию. В запавших глазницах под раковинами век угадывались ещё живые зрачки, отсвечивающие прокатной сталью № 1999.

— Привет, — растерялся я. — Что случилось?

— Деда жаждет познакомиться, — ответила правнучка и задела рукой старческое плечо. — Говори громче, Ванечка.

Мумия открыла веки, обнажая огромные слезящиеся зрачки, вокруг которых плелись кровеносные кружева. Взгляд был вполне осмыслен и чист, как у ребенка.

— Здрастье, — поклонился, чувствуя себя слишком молодым и наполненным здоровьем, точно барашек на солнечной горной луговине.

— Это Ваня, — наклонилась Александра к стариковскому ушному лепестку. — Я тебе говорила, деда. Он хороший, Ванечка.

— Да? — взглянул на меня, как товарищ Сталин на соратников во время своей заключительной речи на ХVII съезде ВКП(б). — Сколько годков?

— Тридцать три, — признался.

— Ась?

— Тридцать, говорю, три! — повысил голос.

— Возраст сына Божьего, — неприятно ощерился старик. — Скоро предстану перед Господом нашим. Авось, не запустит в Царствие свое безбожника, а?

Не в моей компетенции было отвечать на этот вопрос, и я промолчал. Старик, прожевывая губами мысль, как кусок хлеба, задумался о чем-то своем. Он был последним из старой ленинско-сталинской гвардии, когда-то кромсающей саму себя, и в его оголенном черепе-сейфе хранились воспоминания о своих друзьях-приятелях, кто уже покинул этот кровоточащий мир. Совсем недавно они были неприкасаемые и верили в бессмертие своего святого дела: построить счастливое завтра для всего мира. И что же? Вожди, как и все люди, оказались смертны, идеи пусты, монументы разрушены, пролитая кровь напрасна, осталась лишь память о днях минувших побед, обернувшихся поражением.

Об этом надо помнить и теперешним властолюбивым неприкасаемым костоправам, самоуверенных до одури в своем мессианстве сделать жизнь народную краше. Воруйте поменее, господа, и жизнь всех слоев населения будет куда лучше и веселее.

Александра прикрыла пледом погрузившего в забытье прадеда и мы осторожно покинули мир прошлого, где блуждали тени грешников, не допущенных в Царствие Божье.

Во дворике, солнечном, напитанном запахами лета, мы перевели дыхание. Быть всю жизнь неприкасаемым, отдавая лакомые кусочки своей святой души дьяволу, чтобы дожить до состояния мумии фараона в пирамиде? Упаси боже! Нужен ли нам такой удачливый жизненный путь? Нет и нет!

Да здравствует жизнь такая, какая она есть! С порхающими легкомысленными бабочками и жужжащими шмелявидными бомбовозами над клумбами, с глубокой синевой неба, похожего на колоссальный храм вечной жизни, с приятелями, перепачканными солидолом…

«Я медленно старею, незаметно, — вспомнились собственные стихи, накропанные однажды во время прогулки с маленькой Машкой. — А мысли мои не стареют. И это прекрасно, что душа прежняя, как будто только родилась. И хорошо, что человек рождается с такой душой, и человечество тоже рождается с такой душой. Наши мысли — они вечные, и мы всю жизнь ищем, и в конце концов находим, и найдя, радуемся, как дети. И хорошо, что мы стареем лишь плотью. Это наше счастье. И наше бессмертие.»

Уже в сумерках мы засобирались в город. Обновленная «Победа», блистая мощными бамперами и колесными дисками, стремилась на скоростное шоссе. Нам, гостям этого райского местечка, было трудно после хлебосольного обеда, плавно перешедшего в ужин. Такого количества домашних пирожков я в своей молодой жизни никогда не употреблял. И мне было плохо. Сама мысль о каком-либо действии вызывала приступ тошноты. Суетись-не суетись, а печальный финал известен: сиреневая вечность ждет всякого, кто рискнул явиться в этот мир. И, кажется, нет смысла? Нет смысла?

Нет, на мой взгляд, главное, пока мы живем под небом, не кормить кусками своей души, как рафинадом, сатану в карминном кушаке, чтобы не доставлять ему удовольствие и радости. И поэтому, собравшись с силами и духом, я дал команду к отбытию из эдема. Откровенно говоря, это не вызвало энтузиазма у друзей, желающих продлить сладкую усладу в вечоре. Пришлось напоминать о чувстве долга и наших планах, которых громадье. Помыслив, все вынуждены были согласиться: планы слуг народа — наши планы. И надо отправляться на трудовую вахту, если желаем, что наши мечты превратились в явь.

Сторож Тема салютовал нам метлой, точно трехгранной винтовкой образца 1891 года, а старушки отмахивали в сумрак будущей ночи платочками. Окна мансарды светились малярийной желтизной и я, кинув взгляд вверх, подумал, что для последнего участника первых революционных преобразований не существует этого мира. Он для него всегда был мертв, равно как и он, неприкасаемый, был в нем живым трупом, для которого чужие жизни были лишь удобным строительным материалом. Но кровь и кости оказались плохим фундаментом для жилого здания под названием СССР, и теперь мы имеем то, что имеем: руины.

Нынешняя власть недалече ушла от своих учителей: все те же атрибуты неприкасаемости и самодурства, все тот же набор бессмысленных законов, все то же тотальное воровство, все те же пустые опыты и обещания лучшей жизни. Власть и народ живут совершенно в разных параллельных мирах, как НЛО и Йехуа.

Такова безрадостная правда нашей жизни, и это надо понимать, чтобы после не испытывать чувство глубокого разочарования, когда твою холопскую и любопытную рожу отделывают по высшему барскому велению. Как говорится, кому пышки, а кому шишки.

Пышек мы объелись от пуза, теперь ехали за вторым — за шишками. Какая сила вела нас, не знаю. Все-таки чудной проживает народец на нашей землице: мало ему обожраться до тошнотворного свинства, так обязательно надо ещё получить по щекам. Или в морду дать. Это кому как повезет.

Первый наш трудовой денек выдался хлопотливым, и очень даже хлопотливым. Как говорится: ах, остолбенение какое, думали, поспешаем на свадьбу, а угодили к поминкам: мать честна, что делать? Делать нечего надо кроить скромные рыла да целковать хладный лоб усопшего.

Это я к тому, что уже к раннему вечеру мы имели первый труп. Нет, никакого отношения к тому, что господин Жохов приказал долго жить, мы не имели. Более того, мы желали ему лишь здоровья и процветания. В его благополучии был залог нашего материального благосостояния. Вот железная логика, которую нельзя оспорить. И подвергнуть сомнению. Ведь, как правило, покойники не поддаются шантажу. У них совсем иные проблемы, чем у оставшихся нести свой крест по замусоренному асфальту, скажем так, повседневности.

Наши действия были банальны: разваливающееся «Вольво» мы поставили напротив парадно-дубовых дверей Думы, как пост № 1, оставив в нем Сосо и Софочку изображать скандинавскую парочку, влюбленную в город-герой Москву и его уважаемых людей. «Победа», чтобы не пугать впечатлительную и нервную службу ГАИ, находилась в переулочке, точно в засаде. Я дремал за рулем, Александра после бесплодных пяти часов ожидания на посту № 2 заявила, что ей скучно и она оправляется гулять по соседним магазинам.

— А вдруг будет выезд? — возмутился я. — Что за отношение к делу, родная?

— Бибикни, родной!

— Что сделать?

Легкомысленная барышня нажала на клаксон, и мне показалось, что я сижу на трубе со свистком теплохода «Космонавт Валентина Терешкова», отправляющемуся в дальний рейс на Барбадосы. Что и говорить, умели раньше создавать звуковые сигналы, способные болезненного пешехода убрать с проезжей части. Что, кажется, и произошло одновременно по всему загруженному Садовому кольцу. Когда Александра покинула пост № 2, я связался по телефончику с господином Могилевским, изображающим в Думе помощника депутата и, видимо, успешно, потому, что отвечал на мои вопросы сдержанно и корректно.