Читать интересную книгу Чёрная обезьяна - Захар Прилепин

Собаки кинулись рвать печень, а в мясные ряды со всех сторон сразу полезли нищие. Они хватали и засовывали мясо за шиворот: почки к почкам, сердце к сердцу, ребра к ребрам.

Мальчик не взял мяса и побежал к дому. На улицах уже темнело.

— От кого бежишь? — спрашивали его иногда, но он никому не отвечал.

Где-то кричал слон, и во многих местах, ошалев, голосили петухи. Слон, казалось мальчику, кричит так, словно тоже превращается в огромного и глупого, покрытого старым мясом петуха.

Убегая от криков, мальчик вдруг нагнал неведомо куда бредущую мать. Ее лицо изменилось, будто она потеряла свой дом, свой язык и свое прошлое.

Он хотел окликнуть ее, но раздумал и, развернувшись, быстро побежал назад.

Солнце уходило за крепостную стену, и он стремился к нему.

В сторону крепостных стен тянулись повозки с дымящейся едой. От голода идти позади повозок было невыносимо, и мальчик обежал их. И чем ближе был он к стенам, тем больше пугался, что почти не слышит ора, и ругани, и свиста стрел, и звона железа.

Возле крепостной стены разрубали бревна пополам для провалившихся половых плах на верхнем ярусе. Мастеровые чинили деревянные ступени.

Мальчик попытался миновать их.

— Куда? — спросили мальчика недовольно.

— Там мой отец, — соврал он.

Его знакомый солдат сидел и гладил свою хромую ногу. Вокруг всё было сыро от крови, и мальчик не решился сесть и лишь попытался стоять так, чтоб в него не угодила пущенная с лугов стрела.

Откуда-то, кажется, из глубин рва, раздавалось неотвязное детское нытье.

— Они ушли? — спросил мальчик.

— Нет, — засмеялся солдат. — Им просто стало темно умирать.

— А кто там шумит? — спросил мальчик, указывая рукой.

— Это пытаются поджечь навес, под которым недоростки долбят мотыгами свою нору в город.

— И не могут поджечь? — спросил мальчик, трогая потрескавшиеся губы языком.

— Могут, — будто радовался каждому своему ответу солдат. — И уже поджигали. Но недоростки оттащили навес, потушили его, уложили крышу своими мертвыми и вновь придвинули этот пирог к самой стене.

— Мертвые не горят?

— Горят, — улыбался солдат. — Но недоростки показывают, что им не жалко даже своих мертвых.

Солдату принесли еды в котелке, и он стал жрать, не обращая внимания на мальчика.

С недоеденным куском во рту, глядя куда-то в сторону, он вдруг сказал:

— Они не умеют воевать, не умеют брать стены, ничего они не могут… Но у них нет страха, никакого…

Мальчик прислушивался к мычанью и блеянью убойного скота и видел несколько костров в стане малых людей. Они тоже готовили себе пищу.

Вослед за ушедшим солнцем появилась первая моргающая звезда.

— На, — сказал солдат, подавая остаток варева в котелке.

Мальчик съел все, выскребая еду рукой.

— Ты правда был в походах? — спросил он, облизывая руки.

— А ты не верил? — оскалился в полутьме солдат.

Над ними пролетела одинокая стрела и упала в разожженный под стеною костер.

— Посмотри тут, — попросил солдат, поднимая подбородок и притягивая пугающуюся руку мальчика куда-то к своим скулам. — Эти две мозоли, на которых уже не растет борода, называются рогами. Чтобы появились такие рога, нужно носить шлем три года.

Мальчик отдернул руку и опять потрогал губы языком.

— Я ходил шесть лет из земли в землю, — сказал солдат, — и меня мучает только одно: я никогда не слышал языка, на котором говорят эти недоростки.

Как ночная остроклювая птица, пролетела еще одна стрела.

— А зачем ты менял свой кинжал? — спросил мальчик.

— Я? — засмеялся солдат. — Я его меняю уже три года, и он никак не уйдет от меня. Отец сказал, что если я поменяю сталь на хлеб, то потеряю честь, а если сталь на мясо — то сохраню. Истолковать отцовский завет дело нехитрое, но куда лучше сказанное отцом обмануть и миновать.

С крепостных стен то и дело бросали факелы, чтоб рассмотреть, не подходят ли малые люди к стенам. Может быть, они видят в темноте?

Когда мальчик закрыл глаза, эти факелы какое-то время падали вниз и там мутно горели — один, другой, третий, — но очередной факел упал и сразу потух.

Бухали бубны. Сочилась всё время мимо губ родниковая вода. Дикие пчелы уселись на дерево, и оно переливалось на солнце, как драгоценный камень. Мальчик рвал ртом щавель, и ему было кисло так, что глаза сначала нельзя было зажмурить, а потом раскрыть.

И снова забили бубны, а раскрыть глаза все еще было нельзя, невозможно, невыносимо, такой вот щавель и немного земли с ним.

— Вот они! Вот они! — кричал кто-то.

В том месте крепости, где малые люди работали мотыгами, вдруг показались выползающие из-под стены в город головы в грязных цветочных венках, за ними хилые плечи и тонкие спины. Недоростки просачивались через такие щели, куда большой человек вроде мясника не просунул бы и руки.

Какое-то время все в онемении смотрели на появляющихся будто из земли костлявых червей, обросших исцарапанной кожей и потными свалявшимися волосами на крохотных головах.

Потом обвалился сразу большой кус стены, и недоростков высыпало как орехов. Но пока набегающие сзади недоростки давили, те, что шли первыми, поняли: дальше идти некуда. Едва ли не вровень с крепостной стеной проход в город широким полукругом был завален кулями с мукой и солью — их до самого утра таскали с городских амбаров.

Недоростки растерялись. Сверху на них посыпались камни и полилась смола, а с высокой деревянной башни, выстроенной за кулями, ударили лучники.

Мальчик, стоящий на стене, тоже схватил небольшой камень, подбежал к краю, чтоб его бросить вниз, но так и застыл с ним.

Через минуту весь полукруг был завален дымящимися мертвыми, раскрашенными в черное и красное, с раздавленными головами, раздробленными костями и оскаленными лицами.

Теперь мальчик хорошо видел, что самым младшим из них было около семи, а самым старшим — не больше семнадцати.

Кто-то в радости помочился сверху на мертвых.

Убедившись, что возле кулей все многократно убиты, солдаты и горожане вернулись к бойницам.

Стремившиеся из лугов в разрытый проем недоростки под хохот и гиканье с крепостных стен отпрянули назад.

— Понравилась наша белая мука? Сладка на языке? — кричали горожане. — А соль соленая у нас? Глаза не ест?

Мальчик смотрел на того, кто вновь сидел на камне, покрытом ковром.

Некоторое время ничего не происходило, только недоростки зачем-то начали растаскивать кучи хвороста, которые собирали ночью для своих костров.

Сидевший на камне сделал одно движение рукой, и несколько десятков малых людей зажгли факелы.

— Что они собрались освещать? — смеялись на стенах. — Свой путь в ад?

Но вскоре всё стало понятно: огнем недоростки погнали рогатое стадо в сторону крепости. На рога быкам они намотали связки хвороста, которые тоже подожгли.

Чувствуя запах дыма, пугаясь факелов, ревя и крутя лобастыми головами, погоняемое криками стадо бежало в сторону крепости.

Среди быков попадались затерявшиеся овцы и козы, кабаны и собаки.

Стадо пытались остановить, пуская стрелы и меча копья со стен, но быки даже не замечали, что иных из них ранят, а раненые, напротив, чувствовали еще большую ярость.

Не прошло и нескольких минут, как в проем разбитой мотыгами стены ворвалось стадо. У быков к тому времени прогорел хворост на рогах, и огонь начал прижигать им курчавые лбы, повергая животных разом в состояние ужаса, боли и злобы.

Они вытаптывали мертвых, ломких и тонкокостных недоростков копытами и от вида изуродованных и еще кровоточащих людей на земле вовсе потеряли свой нехитрый животный разум.

Быков пытались забросать сверху камнями, но выяснилось, что убить одного четвероногого втрое труднее, чем трех недоростков. Погоняемые огнем, побиваемые сверху камнями, напуганные мясной и костной, хрусткой и жирной грязью под копытами, с горящими лбами, быки бросились на кули с мукой и солью.

Над местом животного столпотворения встало белое мучное облако. Облако рыдало и ревело. Соль из разорванных кулей ела животным глаза и раны.

Солдаты гарнизона и вооруженные горожане растерялись, не зная, что делать.

Но еще тоскливее стало, когда со стороны города вдруг выбежал кем-то напуганный старый слон. Ничего не разбирая, он несся на белое облако и на бегу сшиб деревянную башню, построенную ночью за кулями. С башни повалились на землю лучники.

Слон разметал те кули, до которых, спотыкаясь и падая, еще не дошли со своей стороны быки, и здесь обезображенное, с горящими головами стадо и обезумевший слон столкнулись и увидели друг друга.

Возопив, слон развернулся и понесся в город, топча встречных людей, лошадей и мулов. Стадо, завидевшее выход из своего едкого облака, рванулось следом. Лучники, лежавшие на их пути, были сразу раздавлены — ни одна мать не нашла бы ни целого глаза, ни колена, ни родинки на лопатке в этом месиве, чтобы опознать сына.