Читать интересную книгу Чёрная обезьяна - Захар Прилепин

— Их стрелы еле летят! — закричал он, озираясь по сторонам и потрясая пойманной стрелой.

— Еле летят! Еле впиваются! Еле убивают! — ответили ему со злобой.

У бойниц уже лежали раненые и убитые, из них текла кровь.

Не зная, кому верить, мальчик всё-таки поднялся и сделал шаг к той бойнице, где безбоязненно стоял знакомый ему солдат.

Солнце ослепило глаза, но, щурясь, мальчик увидел, что малые люди были уже повсюду — их копошащееся, червивое множество заполнило весь луг и оба берега реки.

Овец они отогнали назад: мальчик увидел белые, мятущиеся курчавые овечьи пятна среди другого убойного скота, который малые люди пригнали за собой.

Было видно, что пока идущие впереди уже бьются в ворота и пытаются поднять на крепостные стены лестницы, иные из малых людей просто уселись в траву и что-то едят, или сосут молоко прямо из козьего вымени, или меняют обувь. Несколько десятков или даже сотен малых людей пили воду из реки и купались прямо в одежде.

Их низкорослые лучники, впрочем, выстроились то здесь, то там, неподалеку от стен.

— Нет, ты посмотри, — смеялся солдат. — Их стрелы засыпают на лету!

Здесь он пригнулся, надавив и мальчику на темя, потому что многие стрелы все-таки помнили, куда они летят.

— Только недоростков всемеро больше, чем всех жителей города вместе с нашими кошками, курами, собаками и скотом, — добавил солдат, весело жмурясь всем лицом.

— Если бы они были чуть посноровистее, — радостно кричал он, — они бы уже вошли в город.

На головы некоторых малых людей были надеты, несмотря на жару, войлочные шапки.

Присмотревшись еще, мальчик увидел, что встречались также простоволосые, несколько были в шлемах, но большинство украсили свои головы цветочными венками. Просто поначалу в многотысячном копошении казалось, что это луговые цветы то собираются в букеты, то разбегаются в разные стороны.

Теперь цветы, покачиваясь, плыли к городу.

Знамен у недоростков не было вовсе.

Неподалеку от мальчика и солдата раздался грохот — в первую минуту никто не смог понять, что случилось. Кус стены выломало, и стрелок, который стоял на этом месте, куда-то исчез.

Поозиравшись, солдат догадался, в чем дело: то ли камень, заряженный в старую метающую тяжести „жабу“, оказался слишком маленьким, то ли саму „жабу“ поставили слишком далеко, но выстрел угодил в городскую стену и выбросил куда-то в луга стрелка с переломанной в студень грудиной и конечностями, как у тряпичной куклы.

Страшно ругаясь, „жабу“ сдвинули. Нашли камень больше — он полетел далеко, пронесся над поднимавшимися на приступ малыми людьми в венках и, пропахав борозду, задавил лишь телка, отбившегося от стада.

Показалось, что пришедшие к городу смеются, указывая пальцами на камень и животное под камнем: телок тянул голову и мычал, хотя мычанья не было слышно с крепостной стены.

Тут же малые люди бросили на камень пышный ковер. Появился красиво одетый юноша и уселся там. В руке он держал конец длинной и легкой цепи. Присмотревшись, мальчик увидел, что на цепи у него пантера и она рвет ляжку еще живого телка.

Кто-то на стене закричал, что этого юношу нужно убить.

„Жаба“ выстрелила еще раз, но камень упал много ближе, а следующий — гораздо дальше.

Пришедшим к городу удалось поставить лестницу возле наугольной башни, но ее сбросили длинными рогатинами. Малые люди попа́дали с лестницы в ров, прямо на деревянные колоды со вбитыми в них заостренными прутьями. Мальчик лег животом в бойницу и увидел, как, проткнутые прутьями, извиваются несколько тел, а один мертвый, со светлыми волосами, с которых не упал венок, сидит, запрокинув голову и глядя куда-то вверх.

Другая лестница вытянулась там, где срединная башня, ее тоже сбросили, но следом появилось еще три.

Кто-то за ноги вытянул назад мальчика из бойницы, и он грохнулся об пол. И еще долго лежал, видя только ноги: босые или в сандалиях, топчущиеся или перебегающие туда и сюда. Потом к лицу стала подтекать чья-то медленная кровь.

Костры разгорелись, в чанах забурлила смола. Первый чан спешно потащили вверх, но хрустнула ступень, и варево опрокинулось на несших его.

Мальчик зажмурился, но всё равно успел заметить, как лицо одного человека стало черным… а когда смола стекла, на пористой, как сыр, голове остались смотрящие в пустоту два глупых, выпученных, словно бы обезьяньих глаза. Зрачки у ошпаренного двигались, а рот молчал, и в нем подрагивал ставший отчего-то тонким и длинным, как жало варана, язык.

Чан с грохотом скатился вниз. Через минуту его снова поставили на огонь.

Раненых оттаскивали или уводили прочь от стен: своими воплями они заглушали команды.

Чтобы никому не мешать, мальчик какое-то время сидел, прижавшись спиной к стене, и, не моргая, смотрел на свой город: крыши построек, виноградники, пыльное марево над рынком, где уже принесли в жертву быка и ягненка, мирты и кипарисы, скрывавшие невидимый отсюда дом, где металась перепуганная мать, а сестра сидела, вцепившись пальцами левой руки в браслет на правой, словно удерживая себя от бегства, купол храма, где молились о спасении, мост, на котором смешались люди и повозки, и откуда, выломав ограду, страшно мыча, обрушился в воду мул, утянувший за собой груз, — и вскоре этот груз утянул под воду мула, и даже отсюда, со стены, казалось, можно услышать, как мычит, захлебываясь и надрываясь, животное под водой.

Через минуту мул, волоча за собой переломанные оглобли, вдруг вышел из воды и, сшибая людей, кинулся в сторону крепостных стен.

Мальчик услышал жуткий вой: словно тысячи и тысячи младенцев заголосили от голода и ужаса в своих колыбелях.

„Неужели это грязный мул так напугал всех младенцев в городе?“ — думал мальчик.

Так и не поняв, откуда раздается вой, он встал и, заглянув в бойницу, увидел, что на лугах уже никто не сидел без дела, не купался и не лежал, но все шли к городу и кричали.

Никого из недоростков не осталось даже возле скота — животные перебегали с места на место в испуге, что остались одни.

— Они идут, — сказал, смеясь, солдат мальчику. — А с обеих сторон от них мечется убойный скот. С той стороны — рогатый и поросший шерстью, а с этой стороны — безрогий и голый — мы!

Камни, пущенные „жабой“, падали и катились по самой гуще малых людей, оставляя пятна, как от раздавленной грозди красных ягод, из которых торчали острые черенки. Но пятна быстро исчезали, и цветочные головы плыли и плескались о стены.

…Где они набрали столько цветов?..

— Боги мои, у них даже осадные навесы есть, — не переставал хохотливо удивляться солдат. — Но как же они будут раскачивать таран? Нужна тысяча этих мелких мясных насекомых, чтобы сдвинуть его!

Возле соседней бойницы зашатался и упал на спину солдат. Из глаза его торчала стрела — могло показаться, что он обхватил ее пальцами и просто хочет в упор рассмотреть наконечник — как дети рассматривают, полусжав кулак, интересных жуков.

Мальчик бросился к опустевшей бойнице и увидел, что в одном месте ров под крепостью уже полон малыми людьми. И, падая с поставленных и сброшенных рогатинами лестниц, иные из них не калечатся, а заново поднимаются и хватают любое лежащее поблизости оружие.

Осадный навес был слишком невысок для того, чтоб под ним могло разместиться хорошее стенобитное орудие, но недоростки подтащили его даже не к воротам, а просто к стене — как раз в том месте, где ров уже был завален искалеченными и убитыми.

С муравьиным постоянством под навес тянулись десятки недоростков с мотыгами.

Мертвых или раненых они обходили, лишь поднимая с земли их мотыги. Раненые не просили помощи и, если могли двигаться, уползали подальше от стен сами.

Горожане у костров приладились кипятить смолу, и дымящиеся чаны один за другим поднимали к бойницам уже не по лестницам, а на веревках. Смола расплескивалась, но так все равно получалось скорее.

Смолу начали лить на осадный навес, оттуда иногда раздавался истошный визг, и тут же выкатывался кто-то черный и безвольный — его выталкивали, потому что он мешал работать другим.

Лестницы малым людям удавалось поднять то здесь, то там, и к опасному месту сразу — падая и топча друг друга — бежали толпою, чтобы не дать забраться на стену хоть одному недоростку. Лестницы пугали горожан куда больше, чем непонятно что происходящее под навесом. К тому же больше всего лучников малых людей стояли именно там, где, укрытые, работали недоростки с мотыгами — и в выливающих смолу, и в бросающих камни стрелы снизу летели непрестанно. На покрытии навеса уже лежал выпавший из бойницы солдат, и рядом с ним — опрокинутый чан.

— Что они делают? — спросил один горожанин у солдата, указывая в ту сторону, где был осадный навес. — Чтобы вырыть подземный ход под стеною, им потребуются недели. Да и всякого появившегося из-под земли можно убить копьем в темя. Не выроют же они дыру размером с ворота.