«Сто шестой» сигнальным фонарем передал следовавшим за ним катерам направление на крик и, развернувшись, пошел к терпящим бедствие. «Сто четвертый» и «сто пятый» последовали за ним...
«Где-то здесь,— думает командир «сто шестого».— Послушаем, с какой стороны кричат. А то, при такой видимости, еще наскочим на них...» Кравцов сигналит следующим за ним катерам: «Всем остановиться, слушать!» — и поворачивает ручку машинного телеграфа на «стоп».
Еще потрескивают раскалываемые катером льдины, а сигнальщик уже докладывает:
— Правый борт 50 шум моторов!
«Наших катеров близко нет! Неужели немцы? Подбираются к Сальникову! А может, уже схватили и уходят?!»— мелькает в голове Кравцова. Двигатели неожиданно смолкли.
«Если бы схватили, то уходили бы полным ходом, а не стояли?! Наверное, тоже прислушиваются».
«Немцев нужно оттеснить от Сальникова, и быстрее. Если они увидят беспомощных русских — один снаряд или очередь из пулемета, и все будет кончено. А пойдем полным ходом навстречу фрицам, чего доброго наскочим на Сальникова и утопим».
Тонкий лучик света мигает «сто четвертому» и «сто пятому».
«Правый борт 50 слышал работу двигателей, полагаю, противник! Сальников где-то рядом. Идем малым на сближение с немцами!»
Снова приближается свой, такой знакомый гул моторов. Круг остановился, закричал. Крик получился тихий, вразнобой. «За шумом ветра и двигателей нас не слышат»,— думает Сальников.
Неожиданно двигатели смолкли.
«Теперь закричим»,— решил старшина и... прислушался к доносившимся с другой стороны звукам. Звуки были чужие, настораживающие. Будто кто-то подкрадывался к их льдине и, подобравшись совсем близко, затаился...
Снежные заряды то закрывают идущие строем уступа катера, то вновь открывают их. А впереди без просвета серая мгла. Но на какое-то мгновение занавес из снега раздвигается, и Кравцов видит на льдине людей.
— Левый борт 30, люди! — кричит сигнальщик.
Кравцову кажется, будто с другого борта, на юго-запад от людей, проступил и скрылся неясный силуэт корабля.
Ближний к Кравцову «сто четвертый» сигналит: «Левый борт 20, люди на льдине!»
«Продолжаем сближение с противником, отсекаем его от людей»,— отвечает Кравцов.
Как-то неожиданно прояснилось. Сперва на небе, потом на воде. Бледный свет луны обнажает всю картину, а осветительная ракета делает ее еще четче. Три советских бронекатера вклиниваются в разрыв между льдиной с людьми и двумя большими, высокобортными немецкими катерами. Спаренные автоматические пушки немцев и тяжелые пулеметы ближнего катера направлены в сторону сжавшихся на льдине моряков. Орудия и тяжелые пулеметы русских катеров держат на прицеле противника.
Ветер относит ракету в сторону. На смену ей с ближнего немецкого катера летит другая. И здесь происходит невероятное. Один случай из многих тысяч. Противники не открывают огня.
«С одного залпа два больших катера сразу можем не вывести из строя, а группу Сальникова немцы расстреляют. Они у них сейчас как заложники. Лучше аккуратно, не спеша, без выстрелов, оттеснить фрицев от льдины»,— решает Кравцов.
На самом малом ходу, прикрывая своим корпусом людей на льдине, «сто шестой» теснит немцев. «Сто четвертый» и «сто пятый» повторяют его маневр...
Сальников видит и свои катера, и катера противника.
«Похоже, фрицы целят в нас?! — будто о чем-то постороннем думает он.— Стоять и ждать их выстрелов не будем. Да и замерзнем стоявши».
— Давай, давай! — командует старшина...
Фашисты, видно, понимают: один удачный залп русских из мощных семидесятишестимиллйметровых орудий, и Германия недосчитается двух новейших катеров. К тому же немцы знают: русские будут защищать своих товарищей с яростью и до конца...
Немецкие катера пятятся назад.
«Уходят! В самый раз влепить им залп,— думает Кравцов.— Нельзя! Сальников у них под прицелом! Проводим их подальше, а там видно будет, но уходить от Сальникова далеко нельзя. А то потеряем их. Снег-то снова замел... И бросать фрицев не годится!» И Кравцов, продолжая теснить немцев, сигналит «сто четвертому»: «Снимайте людей со льдины!»
Налетевший заряд снега закрывает и русских, и немцев. Из стремительно несущейся пелены резко стучат автоматические пушки гитлеровцев, которым вторят гулкие выстрелы бронекатеров. Один немецкий катер вспыхивает. Прикрываясь дымовой завесой, противник отходит. Бронекатера преследуют немцев, стреляя по отблескам пламени, пока не теряют их из вида.
Радист «сто шестого» передает на базу короткое шифрованное сообщение: «Команду тральщика сняли, возвращаемся».
Владимир Сидоренко
«Решить самим жителям...»
Утренний мрак стремительно отступал перед розовеющим востоком.
— Остров Керкира с радостью встречает вас и приглашает к отдыху,— объявил диктор аэропорта...
— Да, на Керкире есть где отдохнуть и в предрождественские дни,— продолжил ту же тему и таксист на пути в город.
Первое, что бросилось мне в глаза на этой земле,— оранжевые огоньки мандаринов, горящие в зелени деревьев. Необычно — декабрь, и в то же время — мандарины на ветках, цветущая азалия, бирюза теплого, по нашим меркам, моря и ковер зелени, наброшенный на горы, на выступающие из моря скалы, даже на стены высоких домов.
Надолго останавливаемся перед картиной этой зеленой «атаки» на одну из стен Кастель Ново — некогда неприступной и несокрушимой Новой крепости Корфу (так называли Керкиру итальянцы). Побеги дикого винограда покрыли камни сверху, а в постоянно расширяющиеся трещинки втиснулись, втянулись, вползли корешки, проводящие свою разрушительную и... жизнетворящую работу. И, может быть, лет через сто эта крепостная стена предстанет перед взором будущего путешественника этакой зеленой плодоносящей горой. Жаль, что на современное оружие мы не нашли еще столь же эффективного и полезного природного «растворителя». Ну, поживем — увидим, возможно, природа и найдет противоядие человеческому безумию.
Если этот остров у западного побережья Греции часто называют жемчужиной, то, без сомнения, Ионические острова можно счесть целым ожерельем таких драгоценных украшений. Древний миф гласит, что в Керкиру — дочь реки Азополь — влюбился сам Посейдон и увез ее на свой заповедный остров, который и был назван затем в честь этого земного увлечения бога морей. Известно, что боги плохих мест не выбирают. От побережья Греции и Албании остров отделяет неширокий пролив. Сейчас на Керкире природа цвела и благоухала, а на горных вершинах противоположного побережья лежали белые шапки снега.
Афины, по нашим понятиям,— рядом, каких-то пятьсот километров, но, вылетев оттуда в туманно-моросящий день, приземлились мы в царстве тепла, цветения и праздника (остров был занят собой — готовился к празднику рождества). Гостиница, правда, охладила наш пыл — отопление тут не принято. Тогда быстрее на улицу, без пальто и шапки — там теплее. И в царстве зелени между богатырскими пиниями кокетливо выстроились пальмы, выстреливали пиками своих верхушек кипарисы, скромно серели оливковые деревья. Вообще-то последним и надо было бы занять тронное место в царстве деревьев Греции. Ведь легенда гласит, что в споре Посейдона, ниспославшего грекам воду и моря, с Афиной, подарившей им оливковое дерево, верх взяла богиня мудрости. Греки отдали ей пальму первенства за этот животворный подарок. Оливки для Керкиры значат много. Еще больше они значили для острова Корфу, когда он находился под венецианским владычеством.
Ионическими островами владели римляне, остготы, славяне, тут восседали воинственные варяги и герцог Карл Анжуйский. Венецианцы купили остров Корфу за 30 тысяч дукатов и стали возводить здесь свои укрепления.
Османская империя видела в Ионических островах камень преткновения для своей экспансии и постоянно вела атаку на них. Жители острова в условиях непрерывного давления с Востока должны были быть искусными мореходами, строителями и воинами, собирать богатые урожаи, хранить зерно и пресную воду на случай осады. А те продолжались непрерывно. Искусный венецианец Микеле Сан Микеле соорудил в XVI веке неприступные форты, башни и стены. В 1715 году турки о них обломали зубы и крепость объявили недоступной для любого противника. Так и было до 1797 года, когда аристократическая Венеция была
завоевана республиканской Францией. Солдаты Директории заняли и Ионические острова, которые обеспечивали господство в Адриатике. «Острова Корфу, Занте и Кефалония,— писал Наполеон,— имеют для нас больше значения, чем вся Италия». Бывшие правители островов венецианские аристократы — нобили были потеснены в своих правах, их родовую «Золотую книгу» знатности сожгли, а в центре города Корфу было посажено Древо Свободы. Однако многое из обещанного комиссарами парижской Директории уже не могло осуществиться.