Первоначально Абдул Кадер хотел остановить движение еврейских автоколонн, воздвигнув на Иерусалимской дороге более или менее постоянное заграждение, которое можно было бы защищать небольшими силами. Однако по двум причинам он отказался от этого плана: во-первых, он рассудил, что англичане заставят его снять заграждение; во-вторых, он хотел привлечь к борьбе феллахов из окрестных арабских деревень. Поэтому он решил организовать нападения на отдельные проходящие по дороге автоколонны, позволяя тем, кто будет участвовать в атаке, принимать участие также и в дележе добычи. Хорошо зная психологию своих людей, Абдул Кадер понимал, что каждая успешная операция привлечет новых добровольцев из близлежащих селений, которые станут неисчерпаемым источником людских резервов.
Воспользовавшись сведениями Гаруна Бен-Джаззи, Абдул Кадер начал свою кампанию. Первую атаку он возглавил лично. В развевающейся кефие он помчался во главе отряда к еврейской автоколонне, размахивая винтовкой в такт воинственным крикам своих бойцов. Плохо организованные поначалу, атаки начали приобретать более упорядоченный и систематический характер.
Одна группа арабов, сидевшая в засаде у въезда в ущелье Баб-эль-Вад, выходила на дорогу сразу же после прохода автоколонны и на скорую руку возводила заграждение, чтобы отрезать машинам путь к отступлению. Другое заграждение воздвигалось выше по дороге. Как и предвидел Абдул Кадер, узнав, что еврейская автоколонна попала в ловушку, сотни арабов из окрестных деревень тут же с воплями мчались к месту боя. Пока люди Абдула Кадера Хусейни охраняли заграждение, феллахи, почуяв запах добычи, набрасывались, как саранча, на грузовики. Вскоре Абдул Кадер создал достаточно эффективную разведывательную службу. Неподалеку от киббуца Хульда, где формировались еврейские автоколонны, была спрятана рация, у которой постоянно дежурил арабский радист. В Хульде действовала небольшая группа дозорных — старый пастух с обветренным лицом, чумазый мальчишка и женщина в черной одежде. Они бежали к радиопередатчику и сообщали дежурному сведения о времени отправления автоколонн, их численности, грузе и количестве охраны. Эти сведения передавались по радио в штаб Абдула Кадера, а оттуда — Гаруну Бен-Джаззи, который в небольшой пещере над Иерусалимской дорогой тоже спрятал миниатюрную рацию.
Для евреев каждая поездка с побережья в Иерусалим была тяжелейшим испытанием, жестокой, отчаянной схваткой.
Провезти еще один груз товаров и продовольствия мимо засад Абдула Кадера становилось все сложнее, ущерб делался все значительнее. Жизнь ста тысяч иерусалимских евреев зависела от того, сумеет ли Хагана и дальше доставлять в город по тридцать грузовиков в день. Тридцать грузовиков в день!
Однако по мере того, как Абдул Кадер усиливал свои атаки, все меньшему количеству машин удавалось прорваться к Иерусалиму. Всю эту страшную зиму существование евреев Иерусалима зависело от горстки юношей и девушек из Пальмаха.
Пальмаховцев, охранявших автоколонны на Иерусалимской дороге, прозвали "фурманами"[3], ибо все грузы адресовывались мифическому господину Фурману, комната № 16 в здании Еврейского агентства. "Фурманы" охраняли автоколонны в самодельных броневиках автомобилях, которые называли "сендвичами", — по шесть на каждую колонну; опознавательным знаком на их гимнастерках было изображение такого "сендвича" с парой крыльев. По существу, все они были еще детьми.
В эту странную и страшную зиму мать Иехуды Лаша каждый день вставала в четыре часа утра. Она торопилась успеть приготовить сыну завтрак, прежде чем он уйдет из своего иерусалимского дома, чтобы еще раз рискнуть жизнью в сражениях с налетчиками Абдула Кадера. Иехуда Лаш был командиром конвоя. Ему только что исполнилось двадцать лет.
На всю жизнь он запомнил, как мать провожала его по утрам до дверей.
Проходили недели, и по дороге от Баб-эль-Вада и выше скапливалось все больше обугленных и искореженных машин, сожженных бутылками с горючей смесью, развороченных минами, — машин, с которых было содрано все, что удалось содрать.
Эти голые металлические скелеты были постоянным напоминанием о том, какую цену платит Хагана за снабжение Иерусалима. А "фурманам", которые проезжали здесь дважды в день, каждый из этих почерневших остовов напоминал о боевых товарищах, чья юность закончилась в ущелье Баб-эль-Вад.
"По обеим сторонам дороги лежат наши мертвые", — писал один из "фурманов", поэт.
"Железный скелет недвижен, как мой друг.
Баб-эль-Вад!
Запомни наши имена навеки, Баб-эль-Вад на пути в Иерусалим".
Казалось, Абдул Кадер Хусейни достиг своей цели. Через три года после окончания Второй мировой войны город — символ мира — страдал от нехватки продуктов, от карточной системы, затемнений — словом, всего того, о чем Европа уже начала забывать. Нужно было заставить иерусалимских евреев выстоять в этих трудных условиях. Еврейское агентство возложило эту нелегкую задачу на своего юрисконсульта Дова Иосефа.
Это был удачный выбор. Еще в детстве, которое прошло в Монреале, Дов Иосеф полюбил Иерусалим. Пока его сверстники играли в снежки, он ходил в еврейскую школу. Сидя в классе, он часами смотрел на рисунок, изображавший Храм в период расцвета Еврейского царства. Впервые он увидел город своей мечты в 1919 году, когда стал сержантом Еврейского легиона.
Через два года он вернулся в Иерусалим, чтобы навсегда поселиться здесь. Его жена была первой еврейкой из Северной Америки, переселившейся в Палестину. Дов Иосеф был человеком впечатлительным, легко возбудимым, упорным в достижении цели и не склонным потакать собственным слабостям. Он не собирался потакать и слабостям своих сограждан.
Прежде всего он потребовал провести опись всего продовольствия, имевшегося на иерусалимских складах. Вместе с двумя специалистами-диетологами он подсчитал количество пищи, необходимой для того, чтобы город — при минимальных нормах выдачи продуктов — мог продержаться в блокаде. Затем он велел втайне напечатать продовольственные карточки, которые в случае необходимости должны были заставить жителей Иерусалима довольствоваться самым необходимым.
Еще серьезнее угрозы голода была угроза остаться без воды.
Девяносто процентов всей потребляемой воды Иерусалим получал от источников Рас-эль-Эйна, находящегося в пятидесяти километрах к западу от города; труба водопровода проходила по арабской территории; на трассе располагались четыре водонапорные станции. После ухода англичан арабы запросто, без единого выстрела, могли уничтожить иерусалимских евреев, оставив их без воды, для этого было бы достаточно всего нескольких шашек динамита.
К счастью, еще в то время, когда Великобритания получила мандат на Палестину, чуть ли не первым распоряжением британских властей было решение о постройке резервуаров для воды в разных частях Иерусалима. Дов Иосеф приказал сразу же начать наполнять все эти резервуары водой. После наполнения каждый резервуар был заперт и опечатан[4].
Не менее важна для города была теплоэлектростанция, которая потребляла тридцать тонн топлива в день. Понимая, что после ухода англичан необходимо захватить электростанцию, Дов Иосеф распорядился начать заготовки топлива на случай чрезвычайного положения. Наконец, Дов Иосеф не исключал возможности, что главная городская больница на горе Скопус окажется отрезанной от остальной части Иерусалима. Он принял меры к созданию в еврейской части города небольших клиник и операционных, а также основал "банк крови", который начал накапливать запасы крови для переливания.
Однако ни одно решение не далось юристу-канадцу так тяжело, как отказ эвакуировать из Иерусалима на побережье женщин и детей. Многие еврейские руководители высказывались за эвакуацию. Наряду с очевидными соображениями другого рода эвакуация облегчила бы проблемы обеспечения Иерусалима продуктами питания и водой.
Дов Иосеф решил оставить женщин и детей в Иерусалиме.
Мужчины должны знать, что они защищают не только свой дом, но и свою семью. Все понимали, какая судьба ожидает детей и женщин, если арабы завладеют городом. Сознание тягчайшей ответственности будет преследовать Дова всю зиму. Но позднее, вспоминая о своем решении, он скажет:
— Мы не выбирали легких путей.
11. Двадцать пять "Стивенов" Голды Меир
Темной зимней ночью грузовик Хаганы остановился перед домом, в котором помещался иерусалимский клуб "Менора". В этом клубе собирались ветераны Еврейского легиона, сражавшегося во время Первой мировой войны в рядах британской армии; здесь хранились боевые реликвии Легиона, в частности, две трофейные пушки, когда-то захваченные у турок. Теперь инженер Элияху Сохачевер, родом из Польши, собирался использовать их в новых боях. Разобранные и распиленные на части, эти турецкие пушки должны были послужить для создания первых артиллерийских орудий иерусалимского гарнизона Хаганы.