Фарвоздину и его таинственному департаменту снова, но планам не удалось осуществиться.
Благодаря мне. Точнее не мне, а Антону Этоллину, чьё лицо я носил каких-то пару дней тому назад.
Я поймал себя на том, что второй день избегаю смотреть в зеркало. Из меня слепили что-то среднее между мной-бывшим и Стояном — так, как будто настоящего главаря после удачного побега тоже прооперировали. Примерно таким я увидел себя в той видео-новости в кабине рыбного грузовика. Новое лицо, со шрамом, кривым носом и восточным разрезом глаз мне не нравилось. Ровно как и не нравилась серая мантия монаха-креациониста, которую я теперь носил. Одной лицевой операцией дело не обошлось. Мне накололи татуировки и присадили имитаторы родинок. Добавили пару шрамов на грудь и ноги. Ещё вживили чип в висок, предназначение которого я узнал чуть позже.
Но главное — с помощью визика меня основательно подправили внутри. Конечно, во мне оставался бороться Антон, склонный к состраданию и сочувствию, но его место теперь стремился потеснить Стоян. Циник, убийца, обиженный на общество. Во время войны мне приходилось убивать людей, но я-прежний с ужасом думал о том, что мне теперь придётся отдавать приказы об убийстве невинных. Я гнал эти мысли и пытался найти хоть какую-то зацепку, которая могла бы позволить мне вырваться из этого круга.
Мы ехали вдоль гористого побережья пару часов, прежде чем Дальноморск — крупнейший порт на Левиафановом море и пятый город в стране — показался за поворотом дороги. Город лежал на побережье залива, наползая своими пригородами на окрестные горы, и дорога свернула вниз, извилистым путём спускаясь к побережью. Я побывал здесь до этого всего пару раз, и это был самый восточный город, в котором мне пришлось побывать.
Климат в тех местах был средиземноморский. Я точно не знаю, в честь какого моря на Земле он так назывался, но к условиям Рутеи название подходило как нельзя кстати. В Левиафановом море пересекаются морские пути семи стран, среди которых тюркские Конзатан и Аргостан, островная Кеолра и воинственный тропический Ириатан. На противоположной стороне обширной бухты я разглядел очертания большой военной базы с десятком многотоннажных сферолётов-амфибий, готовых к погружению или взлёту. Ни в одном другом море на Рутее не было столь напряжённо, как здесь.
Поэтому я не любил этот город.
Мы проехали над большим тоннелем, из которого с рёвом выезжал товарный поезд — вымирающий вид транспорта, и поехали между сельскими пригородами. Дорога постепенно превратилась в улицу поселения, жизнь здесь текла точно также как и в наших сельских краях, лишь с небольшой поправкой на местный климат. Всё тот же домашний скот на улицах, скромные деревянные и кирпичные домишки, редкие вспышки пролетающих сферолётов над головой и толпы детворы, играющей в лапту и прятки.
Мы повернули на узкую улицу, ведущую к восточному сферовокзалу и чуть не врезались в лежащего поперёк улицы верблюда. Животное повернуло на нас голову, но с насиженного места не ушло. Артур прогудел клаксоном, остановил моторикшу и выругался:
— Чёртова скотина!
— Объезжай, — предложил я. — Вон сколько места слева.
— Нет уж, я его уберу с дороги!
Артур выскочил из кабины, доставая из-под подола своей мантии импульсный револьвер.
— Э, ты чего⁈ Не дури, — попытался я его остановить, но поздно: спокойный и молчаливый мой сосед превратился в психа. Выстрелами он стал поливать асфальт перед мордой зверя. Двугорбый дёрнулся, вскочил и закричал от испуга и жара. Из ближайшего домика выскочил хозяин-конзанец и сперва покрыл Артура отборной бранью, но увидев пушку, сменил гнев на испуг и скрылся за воротами, продолжая лепетать что-то на конзанском. Артур орал что-то в ответ, сопровождая пинками по воротам. Из всего словесного потока мне были знакомы — ещё с детства — тюркские матюги. Верблюд неторопливо зашагал вниз по улице, соседская малышня, поначалу с интересом глазевшая на ссору, потихоньку расходилась, почувствовав опасность.
Глядя на беснующегося Артура, в первый раз по-настоящему возник большой — да что там большой, огромный — соблазн быстро пересесть за руль и мотнуть в порт, оттуда — на исполинском Океанике уплыть в южные страны, затеряться в колониях Экваториального Арихипелага, джунглях Денны, или ледяных тундрах южного полюса…
Но я не мог. В моём правом виске теперь стоял чип с крохотной капсулой. Любая попытка отклониться от маршрута на сотню километров вызвала бы инъекцию препарата, который превратил меня в овоща. Майк был перестраховщик. Поэтому я покорно остался сидеть в кабине, дожидаясь возвращения моего попутчика.
И слушать музыку.
* * *
«Конзанский язык — исторически-сложившаяся за Малое Средневековье совокупность тюркоязычных диалектов южных окраин Рутенийской Директории. Основными предками языка считаются казахский, узбекский и татарский, большая часть лексики заимствована из русского и фарси. Из наиболее значимых различают Восточный диалект (государственный язык Конзатана), юго-восточный (хорезмо-конзанский, язык Верхнего Каспия), западный (темноморско-конзанский) и северный (башкиро-конзанский). Общее число говорящих на языке оценивается в восемнадцать миллионов человек, из которых восемь миллионов проживает в Конзатане, шесть — в Рутении и её колониях, полтора миллиона — в Югроси. Чёткое число и определение конзанцев как нации не существует, так как более половины тюркоязычного населения Рутеи используют в обиходе языки бывших крупнейших Директорий — рутенийский, амирланский и нео-фарси.»
(Из любой энциклопедии)
* * *
Кубическое здание сферовокзала привычно напоминало пчелиный улей. Мы припарковались в соседнем квартале, вытащили из багажника мешки и пошли пешком через площадь, обходя носильщиков и отъезжающих. Артур нервно осматривался по сторонам, я не выдержал и спросил:
— Следит кто?
— Непонятно. Портовые, что ли.
Про портовые банды из Дальноморска я почти ничего не знал. Буквально через секунду у нас на пути вырос офицер городской охраны — косая сажень в плечах, белокурый и с квадратной челюстью — явно амирланец-северянин.
— Документы! — почти рявкнул он.
Плеер, услышав громкую речь, автоматически уменьшил громкость. Я с некоторой тревогой достал из чехла на поясе свой новый УНИ. Разумеется, там я числился не как Стоян Сиднеин. Моим вторым — точнее, уже третьим — лицом был некто Стоян Сребров. Его краткую ложную биографию мне тоже «прошили». Сканер лейтенанта прошёлся над карточкой, он нахмурился.
— Обезьянники? Проповедники? А почему без животных?
— Не животные, обезьяны — наши младшие братья, — хмуро ответил Артур. Было видно, что «сценический образ» монаха он использует без особого энтузиазма, что, впрочем, не вызывало сильных подозрений у несведущих. — Два наших брата, один из которых младший, ожидают нас на вокзале.
Нас действительно ожидал ещё