ничего объяснять не пришлось.
– Здравствуйте, Вера Павловна, – сказал он, услышав в телефоне ее голос – не то чтобы низкий, но словно бы доверительный. Он сразу узнал этот голос – не раз слышал его по радио в повторах ночных передач, транслировавших классическую музыку. – С вами говорит советник по безопасности Национальной алкогольной ассоциации Михаил Юрьевич Панкратов. Мне очень нужно с вами поговорить.
– О Господи! – изумилась она. – Какое отношение я имею к алкогольной безопасности? Я даже почти не пью. О чем нам говорить?
– О вашем муже Гольцове.
В трубке повисла тяжелая тишина. Потом прозвучало:
– Хорошо, приезжайте.
Она жила в новом тридцатиэтажном доме в Строгино, на берегу канала, с удобной парковкой. На звонок Панкратову открыла средних лет женщина в переднике, приняла у него пальто. Спросила:
– Вы на машине?
– Да.
– Тогда можете не разуваться. – Проводила в гостиную. – Подождите, хозяйка сейчас выйдет.
Гостиная была просторная, с белыми кожаными креслами и диванами, с огромными окнами, выходящими на пустой канал, по которому не тянулись ржавые баржи и не пробегали речные трамвайчики, навигация давно кончилась. В простенке между книжными полками висел большой цветной снимок Гольцова. Очень удачный снимок, отметил Панкратов. Гольцову на нём было лет сорок или чуть больше. Некрасивое, но очень живое выразительное лицо, открытая обаятельная улыбка. Он был такой же, как на надгробии, но старше – сильный, уверенный в себе мужчина. Только вот траурной ленты не было в углу портрета. А могла быть.
– Нравится? – услышал Панкратов. – Это работа Николаса Муртазаева. Знаете такого фотохудожника?
– Нет, – признался он, оборачивась.
– Очко в вашу пользу. Обычно говорят: как же, конечно, знаем. Его никто не знает. Он погиб в двадцать два года. Утонул на Урале при сплаве на байдарках. Гениальный был мальчик.
Вера Павловна стояла на пороге гостиной – в чем-то вроде шелкового бордового кимоно до пят, без всяких следов макияжа на лице. Но что Панкратова поразило – её прическа. Не было длинных волос, как на фотографиях, на голове остался лишь короткий черный ёжик, как если бы её остригли наголо и волосы успели чуть-чуть отрасти. И это ей очень шло, простенькое миловидное лицо приобрело выразительность, а в целом все выглядело очень сексуально, как сказала бы взрослая дочь Панкратова.
– Садитесь, – предложила она. – Один вопрос, прежде чем мы начнем разговор. Вы тоже стрижетесь в «Арбат-престиже» и каждый раз платите по сто пятьдесят долларов?
– Нет, что вы, – ответил Панкратов и смущенно провел рукой по своему ёжику, такому же короткому, только седому. – Раз в два месяца жена стрижет меня машинкой под ноль.
– Зачем?
– Большая экономия времени.
– И денег, – усмехнулась Вера Павловна. – Вы меня удачно застали. Через три дня я улетаю в Лондон, проведать сыновей, они учатся там в лицее. Так чем я могу быть полезна Национальной алкогольной ассоциации? Почему она заинтересовалась Георгием?
– Не она. Меня попросили разобраться в обстоятельствах гибели вашего мужа. Зачем он полетел в Пермь?
– Ему нужно было исчезнуть из Москвы. Так складывались обстоятельства. Пермь оказалась случайностью.
– Это было как-то связано с его осуждением на четыре года?
– На восемь, – поправила она. – Да.
– Как?
– Я не хочу об этом говорить.
– Понимаю, что вам неприятно об этом говорить. Но иногда скажешь, и станет легче. И обстоятельства дела прояснятся. Но если не хотите говорить, не нужно.
– Накануне того дня, 14-го сентября, ему пришла повестка из Следственного комитета, – заговорила Вера Павловна резким, напряженным голосом, так непохожим на её доверительный голос, которым она вела музыкальные передачи. – Вызов на допрос. К следователю по особо важным делам Кириллову. В качестве свидетеля. Но мы знаем, как это бывает. Вызывают в качестве свидетеля, а потом ставишься обвиняемым и оказываешься за решеткой. Я ему сразу сказала: «Не ходи». Он возражал: «У них на меня ничего нет». Я закричала: «Прошлый раз у них тоже ничего не было! Если захотят, найдут!» Не знаю, что на него больше подействовало, мои слова или моя истерика. Он согласился: да, нужно на время исчезнуть из Москвы. Пока не выяснится, что происходит.
– Почему он не улетел за границу?
– Загранпаспорт оказался просроченным, он о нем совсем позабыл. Пожалуйста, хватит об этом.
– Как скажете, – согласился Панкратов. – Как вы познакомились? Если не хотите, можете не рассказывать.
– Почему? Расскажу. Случайно. Он прилетел в командировку в Новосибирск по каким-то делам, пришел на концерт в филармонию. Просто так, от нечего делать. Рестораны он не любил, пить тоже не любил. А что еще делать командировочному в чужом городе? Я вела концерт. После концерта он подошел, что-то спросил. Так и познакомились. На другой день я показала ему город. Была поздняя осень, жуткая холодина. Я продрогла, зашла к нему в гостиницу погреться. И осталась на ночь. Потом он улетел и не давал знать о себе полгода. Не звонил, не писал. А я ничего про него не знала. Кто он, что он.
– А потом?
Она улыбнулась.
– Потом была сказка. Про Золушку. Однажды утром ко мне на работу пришел молодой человек. Его звали Ян. Белобрысый, невозмутимый. Похожий на прибалта. Забрал меня и отвез в аэропорт. Там нас ждал самолет. Мы летели в нем одни. Я, он и шесть стюардесс, все почему-то в красном. Самолет сел во Внуково-2, куда всё начальство прилетало, знаете? От трапа к залу вела красная ковровая дорожка. У входа в зал меня ждал Георгий с огромным букетом белых роз. Через два часа наш брак зарегистрировали в Сокольническом ЗАГСе. На следующий день мы обвенчались в храме Вознесения Христова в Сокольниках.
– Красиво, – оценил Панкратов.
– Нет, сказочно! Он умел из всего сделать праздник… Знаете, почему я вам об этом рассказываю? Потому что мне приятно об этом рассказывать!.. Потом были разные дни, – помолчав, продолжала она. – Были совсем черные, когда его посадили. Но праздник всегда был с нами… Мне он очень непросто дался. Вы знаете, что я у него не первая жена?
– Да. Я видел фотографию его первой жены в музее детского дома в Твери. Барбара Валенсия.
– Она выжгла его душу. Как землю выжигает напалм. На ней ничего не могло расти. Мне пришлось отвоевывать каждый клочок земли у этой пустыни. Поливать каждую травинку, каждый росток. Прошел не один год, прежде чем он ожил.
– А он ожил?
– Да. Кто вам дал мой телефон? В справочнике его нет.
– Писатель Ларионов.
– Я чувствую себя перед ним виноватой. Он так хотел написать эту книгу.
– И пусть бы написал.
– Живым не ставят надгробные памятники. О живых книги не пишут.
– Георгий