— Значит, и мысли нет, раз ее не видно?
— Но позвольте! Есть прибор, который ее производит, — мозг!
— И вы знаете, как он устроен, как запоминает, как думает, как чувствует?
— Нет, наука пока не совсем уяснила, каким образом осуществляется мыслительный процесс, но…
— Как же можно умом постичь Бога, если человек еще не понимает самого ума, которым он хочет постигнуть Его?
Лев Ефимович оторопело заморгал, пощелкал пальцами, но так и не придумал, что можно было бы сказать в ответ. Сказать было нечего.
— Так вы пришли о Боге со мной поспорить, — прищурился Лев Ефимович и высокомерно посмотрел на женщину снизу вверх. — Извольте! Объясните мне, как этот ваш добренький Бог, который ужасно всех любит, не покончит с войнами, катастрофами, эпидемиями, смертью невинных детей, а?
— Как малое дитя не способно судить о поступках своего отца, так и человек не способен понять дел Господа.
— Ах, во-от в чем дело! — язвительно осклабился Лев Ефимович. — Значит, я, известный на всю Россию врач с университетским образованием, дурнее этого нищего плотника Иисуса? Что же, этот умник, сын Бога, как вы говорите, пошел на позорную смерть, ожидая, что тотчас все люди изменятся. Ха-ха! Глупость какая! Они как были мерзавцами, так и продолжают красть, насиловать, убивать, и сделать Он с этим ничего не может!
— Но те, кто уверовал в Него, спаслись. А другие… что ж, все человеку позволительно, но не все полезно. Каждому воздается по делам его, так же, как и вам.
— Ой как страшно! — захохотал Лев Ефимович, падая в кресло. — И как же в Него уверовать, чтоб не пропасть? Ха-ха-ха!
— Как магнит притягивает не все, к чему приближается, а только железо, так и Бог ко всем приближается, а привлекает только тех, которые схожи с Ним.
— Значит, не удостоился быть схожим с Ним?! Ха-ха-ха! Какое несчастье!
— Бедный… — тихо сказала гостья. — Раз Господа отрицаешь, значит, и дьявола тоже? А он вот, за тобой пришел…
![]()
Лев Ефимович резко обернулся и увидел сидящее у него на спинке кресла мерзкое, глумливо улыбающееся существо.
— Нету! Нету Бога! — завизжал пронзительно Бес. — У нас теперь, в аду, жить будешь!!
— Что это?! — прошептал позеленевший от ужаса Лев Ефимович. — Неужели?! — И, схватившись за сердце, грохнулся на пол.
Тихо, безутешно плакала Богородица, ведь ей всех жаль, даже поносящих Сына Ее.
Ангел же так и не появился здесь. Нет его рядом с богохульниками.
![]()
Ожог
![]()
Каждого дело обнаружится.
— Эх, от трудов праведных не наживешь палат каменных!.. — каждое утро вздыхал Антон Михалыч и, улыбнувшись, принимался за любимое дело — старые книги переплетать.
В одной комнатке его дома, на постеленной прямо на полу чистой скатерти, ожидали своей очереди старые, рваные книги. Посередине же другой, пропахшей клеем и кожей комнаты стоял крепкий стол, а на нем хозяином не самовар, а переплетный станок восседал.
Ни для жены, ни для детей места в доме не было, поэтому Антон Михалыч их и не заводил. Работал он чрезвычайно медленно, по два-три месяца заказчики своих книг не видели, а все потому, что, когда Антон Михалыч брал в руки очередную книгу и начинал бережно листать ее ветхие страницы, он не мог удержаться, чтобы не прочесть что-нибудь, причем почему-то с конца.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Знал, знал Антон Михалыч об этой пагубной для работы страсти, однако каждый раз простодушно думал: «Только конец прочту, и все — и за работу». Так и застывал с книгой посреди комнаты до обеда или до вечера.
Особенно божественные книги любил он. Мудрые старцы в этих книгах о самом сложном говорили так просто и кратко, что иному писателю трех томов не хватило бы, чтобы о том же рассказать. Например: «Постоянно делай что-нибудь доброе, чтобы дьявол всегда находил тебя занятым».
— Как верно, как верно сказано! — бормотал Антон Михалыч, мечтательно глядя на потолок. — Вот и я каждый день Божий книги поновляю, бес меня и не трогает… Однако и Господь не награждает. Эх, прошу Его, прошу, чтоб помог в скучном житье, а Он помалкивает.
Только так подумал, перевернул страницу и читает: «Если молим Бога о чем-то, а Он не откликается, не скорби. Ведь ты не умнее Его. Чем дольше Он не дает, тем больше даст».
Антон Михалыч по привычке глаза в потолок упер, чтоб помечтать о будущих милостях, но дверь вдруг с грохотом распахнулась, и в комнату ввалился здоровенный, краснощекий молодец в распахнутой шубе.
— Ага, — говорит, — так-так-так…
Огляделся, мимо Антона Михалыча прошел так, будто это стул какой, во вторую комнату вошел, руки в боки, мокрые сапоги на скатерти с книгами.
Антон Михалыч помалкивает. Разные заказчики бывают. Пусть и не здороваются, лишь бы за работу платили. А молодец тем временем уселся задом на стол, достал из кармана вчетверо сложенную бумагу, неспешно развернул ее и только тогда повернул голову к хозяину.
— Я — купец Антипов. А ты…
— Якушкин, переплетчик. Антон Михалыч.
— Стало быть, отец твой — Михайло Якушкин, так?
— Стало быть, так, — оробел Якушкин.
— А если так, слушай, что в этой бумаге написано.
«Расписка.
Я, Михайло Якушкин, если не отдам в срок взятые взаймы у купца Антипова Ивана Петровича 150 рублей, то пусть он отымет у меня дом о двух комнатах. О чем и расписуюсь».
— Отец твой месяц как помер, а расписочка жива. Я ее вчерась в железной шкатулке сыскал.
— Я ничего про этот долг не знаю… — пролепетал Антон Михалыч. — Отец давно умер, мне ничего не сказал.
— Я в твоем домишке лавку открою, — не слушая его, говорит купец. — В той комнате товар будет, а в этой приказчика посажу.
— А я к-куда? — потерянно спросил Антон Михалыч.
— А я почем знаю! Гы-гы-гы! Мог бы сейчас тебя выгнать, однако поживи еще два дня, пока я из Самары с товаром не вернусь.
И, гордясь своей добротой, ушел.
Антон Михалыч невидящим взглядом уставился в потолок, и только одна глупая мысль шевелилась у него в голове: «Служил три лета, а заслужил три репы».
— Причем тут репы!! — в отчаянии закричал Антон Михалыч. — Господи, куда же я теперь?! А книги, а материал, а станок куда?
— Не отчаивайтесь, уважаемый Антон Михалыч! — сказал невесть откуда взявшийся высокий худой человек с черными глазами. — Не знаю, что у вас стряслось, но поверьте, все в мире можно поправить, переиначить, сделать правду неправдой, а долг обратить себе на пользу!
— Вот-вот! Долг! — вскричал Антон Михалыч. — Откуда он взялся?!
И ни с того ни с сего рассказал этому странному незнакомцу про свою беду.
— М-да… — прищурился гость. — Знаю я этого Антипова. Живет он в отдельном доме номер 18, что на Сретенке. Не одного вас он по миру пустил — для него это так же просто, как спичку зажечь. Стольким людям зло причинил, что если б кто-нибудь его самого обидел, несомненную пользу обществу принес. Да… Вот если б кто бумажечку-то вашу у него из шкатулки вынул да и сжег, вот и не было бы никакого долга!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да как же можно вынуть?! — всплеснул руками Антон Михалыч. — Это что же, украсть, что ли?! Да я в жизни ничего — вы слышите, — ничего никогда чужого не брал!
Обернулся, а в комнате никого нет. А может, и не было? Сам с собой он говорил, что ли? А кто же тогда сказал: «Дом номер 18 на Сретенке»?
Два дня взопревший Антон Михалыч бегал по своим заказчикам, умолял одолжить ему денег, но никто не дал, зная, что никогда не возвратит он такой суммы.
И вот вечером в среду сел он не раздеваясь прямо на книги, ногти грызет и думает: «А ведь и впрямь выхода у меня нет, как только забрать эту бумажку из шкатулки. На меня никто не подумает, я на хорошем счету, а этот мироед не обеднеет без моих „хором“. И в городе его нет, дом пустой, и никто не увидит…»
