Читать интересную книгу Антиквар - Александр Бушков

Дегтяренко подошёл к столу, сузив глаза, протянул руку. Фотографии и ветхие листочки бумаги с выцветшим машинописным текстом он рассматривал лишь мельком. Гораздо больше времени уделил медалям за беспорочную службу в полиции, с профилями Александра III и Николая II, окружёнными венком. Наконец взялся за чернильницу, приподнял её одной рукой легко, как пёрышко — здоров и силён был, бычок — без тени брезгливости, наоборот, с загоревшимися глазами (хотя и пытался сделать гладкую ряшку непроницаемой) разглядывал так и сяк, вертел, чуть ли не носом по ней водил, колупал ногтем, тёр послюненным пальцем… Инга наблюдала за ним с несказанным любопытством, зато Смолин — весьма бесстрастно. Молодой человек в галстуке, сразу видно, был здесь единственным, кого происходящее откровенно тяготило: не понимал он барских капризов, сразу чуется, вонюче ему тут и убого, холую сраному…

— Что думаете? — спросил Дегтяренко без особого интереса.

Смолин пожал плечами:

— Я всё же не эксперт, а торговец. Лично мне таких вещей в руках держать не приходилось, так что промолчу…

— Зря, — в голосе Дегтяренко звучало неприкрытое торжество, свидетельствовавшее, что клиент заглотил. — Конечно, здесь, в вашей глуши, экспертов толковых не найдёшь… Да они и без надобности. Такую патину не подделаешь…

Смолин подумал, что лично он ни за что не стал бы пышно именовать патиной следы месячной мышиной дрисни, — но, разумеется, свои мысли накрепко держал при себе. Он ощутил даже некоторую скуку — до того гладенько всё проходило. Этот поросюк, набитый баксами, как селёдка икрой, и понятия не имел, что Сибирь в некоторых отношениях — одна маленькая деревня. Впервые Дегтяренко отметили в Тюмени, совершенно мимолётно, без конкретики (связи с Тюменью были всё же непрочные и нерегулярные). Зато потом, когда он объявился в Новониколаевске, оттуда по «линии» моментально распространилась уже конкретика: что некий Человек Московской Области, этакий вице-олигарх из нефтянки, в отпуске, вместо того чтобы, как все путные толстосумы, зажигать с девицами по Европам или бегать с базукой за африканским носорогом, болтается по Сибири в поисках предметов, связанных с полицией и спецслужбами Российской империи. Причём не мелочится, а ещё, что немаловажно, в соответствующем антиквариате разбирается через пень-колоду, хотя и мнит себя крутейшим знатоком.

Новониколаевские ребятишки, понятно, ничего не пожалели для хорошего человека, впарив ему кое-что подлинное по задранной цене, достаточно редкое, а вдобавок — дешёвку, опять-таки втридорога, но более всего — высокопробного фуфла. Маэстро всё же был не один на всю Сибирь такой талантливый, да и импорт выручает… Когда герр Дегтяренко объявился в Томске, к его визиту уже были готовы и опять-таки раскрутили неслабо. И, как честные люди, передали по эстафете в Шантарск, дав время Смолину подготовиться…

Чем больше он присматривался с бесстрастным лицом, тем более убеждался, что клиент готов. Дело даже не в его апломбе — купив вчера у Смолина стопроцентно подлинный «Смит-Вессон», того самого «коротыша», и ещё кое-что, опять-таки родное, он расслабился и подсознательно ждёт от Шантарска исключительно подлинного…

Хозяин хатёнки с видом гордым и отрешённым нацедил себе водочки и, хэкнув, переправил её в рот с таким видом, словно пребывал тут в гордом одиночестве. Буркнул:

— Дырку не протри…

Чернильница глухо стукнула о столешницу. Отирая пальцы великолепным клетчатым платком, купленным явно не ближе пары тысяч вёрст от рубежей Отечества, Дегтяренко спросил небрежно:

— Ну, и что вы хотите?

— Да пустяки, — ухмыльнулся хозяин. — Десять тысяч баксов за всё — поскольку вещички продаются не в разбивку, а исключительно полным комплектом.

— Запросики у вас… — покрутил головой нефтяной господин с видом человека, привыкшего торговаться и умеющего это делать.

— Да ладно! — фыркнул хозяин. — Давай-ка внесём ясность, куманёк… Если ты решил, на всё это глядя… — он неопределённо махнул рукой вокруг, — что припёрся к натуральному алкашу, то крупно промахнулся. Я, братка, не алкаш, а пьяница. Просекаешь разницу? Алкаш мозги пропил, а пьяница — не вообще и не всегда… Я свою норму знаю, похлебаю и перестану, а хата моя в таком запустении не оттого, что я отсюда всё пропил, а исключительно потому, что обитаю я тут только летом, водочки попить вдалеке от сожительницы, чтоб меньше вякала. Квартирка у нас на другом конце города, в ломы ей будет сюда переться… И потом. Я, милый, не всегда был в таком вот бичевском виде, я, чтоб ты знал, сельхозтехникум кончал, на целине, — он небрежно прищёлкнул по обеим медалям, — комсоргом посёлка был. Если б не водочка да не любовь к вольной жизни, я б, может, и в секретари райкома выбился, да вот не судьба была. Короче говоря, книжечки и мы почитываем — а партейно-политическую закалку прошли давненько, ещё во времена волюнтаризма. Короче, слушай сюда. Я ж прекрасно понимаю, что таких чернильниц на белом свете осталось хрен да маленько. Вон, даже Яковлич в руках не держал, а он старины видывал больше, чем гинеколог… этих самых. Вон, валяются, — он кивнул на подоконник, где валялась стопка потрёпанных книг. — Там всё расписано. В Питере этой охранки было полтора человека, это тебе не гэбэ с его небоскрёбами… И сколько у них там было казённых чернильниц с полным письменным обозначением? Да штук несколько на всю невеликую братию. А уж большевички потом под корень изводили всё, отношение имевшее к проклятому старому режиму, особенно такое вот… Это тебе — теория. А практика такая — мне, родной, подворачивается домок под Шантарском. Не дворец, да по нашим с Петровной скромным запросам… Шлакоблочник, гаражик имеется, во дворе есть где поставить клетухи для кролей, свинарничек… Бзик у меня — доживать в кулацком хозяйстве. Так вот, если я квартиру толкну, эту хатку толкну да добавлю десяточку зелёных — в аккурат хватит, — он оскалился. — Ну что, похож я на алкаша, мозги пропившего? Ну?

— Не совсем, — бесстрастно кивнул Дегтяренко.

— От то-то. А потому со своей цены я не слезу. Хочешь — бери, не хочешь — я ещё подожду… Какие мои годы, я робёнок двужильный… Рано или поздно толкану за десятку. Цены знаем, не сомневайся…

Дегтяренко усмехнулся:

— А если домик тем временем уйдёт?

— Другой подвернётся, — сказал хозяин. — Никак нельзя сказать, что домиков таких — как грязи, но всё ж товар на базаре не редкостный… в отличие от этого вот, — он ласково погладил чернильницу. — Ты вот себе подумай: может, именно в неё пёрышко и макали, когда на Вовку Ульянова протокольчик составляли за все его художества…

— Тут значится, что изготовлена она в девятьсот пятом, — сказал нефтяник деловито. — А Ленина в России тогда уже давненько не было…

— И какая разница? — невозмутимо пожал плечами хозяин. — Не один ли хрен? Ленина не было, зато имелось в достатке соратников и сподвижников — их-то до едрени матери имелось, а? Как ни крути, а всё равно получается, что кого-то из будущих вождей чернильцами из этого самого агрегата описывали. Они ж все поголовно срока мотали и под следствием чалились, особенно в Питере, колыбели, понимашь, революции… В общем, не слезу я со своей цены, и уговаривать меня бесполезно. У меня, сокол, есть конкретная мечта, а мечты денег стоят. И если я ещё литру засосу, из соображения всё равно не выпаду, так что не рассчитывай… Что скажешь?

Он безмятежно улыбался, демонстрируя отсутствие половины зубов, плачевнейшее состояние остальных и две фиксы из белого металла — а глаза были, хотя и хмельные, но хитрые и колючие, исполненные извечной крестьянской смётки…

Должно быть, Дегтяренко прекрасно просёк ситуацию — самомнение вовсе не обязательно идёт рука об руку с глупостью. Дураки, в общем, к трубе ни за что не присосутся…

В конце концов столичный гость извлёк сногсшибательный бумажник из тиснёной кожи, не глядя, привычно указательным и средним пальцами вытянул из него пачку серо-зелёных бумажек в банковской бандерольке — а сколько там ещё осталось, завидки берут… Он держал доллары на весу, явно не собираясь из врождённого к ним уважения класть на грязнющий стол.

Сергеич, приподнявшись без излишней суетливости, взял у него пачку, ногтем содрал бумажную ленточку и ухмыльнулся, с симпатией разглядывая президента Франклина:

— Ишь, лыбится, мордастый, да ещё патлы отрастил… Я при Никите таких патлатых в комсомольском оперотряде стриг под Котовского…

Его пальцы, хотя и корявые, замелькали с несказанной быстротой, зелёные бумажки так и порхали, перемещаясь из пачки на колени, где словно по волшебству складывались в столь же аккуратную стопочку, сделавшую бы честь упаковочной машине Федеральной резервной системы США. Молодой человек в галстуке оказался не в силах сохранить невозмутимость, и на его лице изобразилось неподдельное страдание: безусловно, лично он считал подобные траты блажью. Подметивший это Дегтяренко ожёг спутника холодным взглядом, и тот, подтянувшись, мгновенно превратился в манекен.