Читать интересную книгу Антиквар - Александр Бушков

— Пресса, Василий Яковлевич, — с бесстрастным видом доложил Гоша, поглядывая на блондинку отнюдь не вожделеючи (при том что имел нормальную гетеросексуальную ориентацию и особенным моральными устоями в этом плане не был обременён).

Точно так же и Смолин моментально отрешился от прежних эмоций, вмиг ощутив не то чтобы разочарование или скуку, а откровенную неприязнь. Недолюбливали тут прессу, чего уж там — и не только в данном конкретном магазине, а, так сказать, в глобально-стратегическом плане…

Но ведь не выкинешь же за шкирку, поулыбаться нужно, ничего не попишешь… Выйдя из-за стеклянного прилавка, Смолин изобразил на лице самую вежливую, простецкую улыбку и, ещё раз обозрев снизу доверху прелестное созданье (но уже далеко не с прежней приятностью), вопросительно поднял брови.

Девочка поняла, заторопилась:

— Инга Извольская, «Шантарские губернские ведомости»… Вот, пожалуйста…

И сунула ему закатанную в пластик карточку с фотографией — судя по суетливости и некоторой робости, сия аппетитная персона в журналистике делала первые шажки: топ-топ, топает малыш… Но до чего сексуальный малыш, ага, и глазками играет вполне профессионально, и поза грациозности не лишена… Закинуть удочку, а?

Смолин, добросовестно, демонстративно почесав в затылке, ухмыльнулся ещё обаятельнее:

— Давно?

— Что, простите?

— Давно изволите украшать своей персоною средства массовой информации? Что-то я вас не припоминаю, а ведь такую девушку однажды увидевши, не забудешь…

— Я недавно… После универа…

— Ясно, — сказал Смолин. — Вот только тут написано… Вовсе не «Инга Извольская», а «Софья Лесникова»…

— Вы же понимаете, псевдоним… Так красивее, законы жанра…

— Жаль, право, — сказал Смолин. — Лично я Инг встречал много, а вот с красавицей по имени Софья в жизни не знакомился, нет, серьёзно…

— Ой, да такое старомодное и нелепое имя…

— Ну, это дело вкуса, — сказал Смолин, возвращая Инге-Сонечке её аусвайс. — Я по паспорту тоже, знаете ли, чёрт-те что…

— Это как? — моментально поинтересовалась она довольно-таки цепко (ну, не вовсе уж наивная, соображает).

— Да так, пустяки… — пожал плечами Смолин. — Итак, что же вас в наше скучное заведение привело?

— Я бы хотела сделать репортаж… Понимаете, Василий Яковлевич (шустренькая, с первого раза запомнила, как Гоша к нему обращался… или наводила уже справки?), антиквариат — ужасно интересная тема…

— Надо же, а я и не знал…

— Шутите?

— Нисколько. Мы — люди невероятно скучные, серые, торгуем себе помаленечку…

— Но у вас же столько интересных вещичек… — она оглядывалась с неподдельным любопытством свежего человека, со стариной прежде не особенно и сталкивавшегося. — Вот только простоватые они какие-то… Я слышала, есть коллекции старинного оружия, ювелирных изделий, всего такого… Вы мне не дадите адреса и телефона каких-нибудь коллекционеров?

Смолин не то что вздохнул про себя уныло — форменным образом взвыл…

Голову прозакладывать можно, что эта лапочка — ничья не подсадка, не подстава. Она по жизни такая дурочка, вот и всё. Подобные ясноглазые Манюни в антикварных магазинах появляются достаточно регулярно — и нет у них других замыслов, кроме как и в самом деле сделать убойный репортаж, желательно с убойными фотографиями. И невдомёк этим труженицам пера, что серьёзный коллекционер конспирируется почище Штирлица и к публичности стремится ещё меньше, чем резидент российской разведки в каком-нибудь Копенгагене — а уж особенно собиратели холодняка, ювелирки, вообще чего-то дорогого… Единственный известный Смолину пример — когда «папаша» Алисы Селезнёвой, то бишь фантаст Булычёв, в своих мемуарах откровенно засветил собственную нехилую коллекцию наград и головных уборов посредством откровенных фотографий — но, быть может, классик жанра уже в лёгоньком маразме пребывал, люди стопроцентно вменяемые так не поступают…

— Я совершенно точно знаю, что хороших репортажей про антиквариат много лет как не было, — сообщила Инга. — Говорила с коллегами, телевизионщиков расспрашивала, никто даже не припомнит…

«Неудивительно, — подумал Смолин. — Мы ж все — в твёрдом уме и здравой памяти, не Булычёвы, чай…»

— Ага, — сказал он весело. — Вы, стало быть, хотите своё имя обессмертить звонким репортажем?

— Ну, не обессмертить, конечно… Но тема-то интереснейшая.

— Да уж… — проворчал Смолин. — А были ли вы…

— Да я везде уже была! — с неприкрытой грустью поведала очаровашка. — В «Дукате» со мной вообще не разговаривали, там сидел какой-то звероватый дед…

«Ну да, — констатировал Смолин. — На Фомича напоролась, он в таких случаях поступает решительно. А Лёши не было, иначе Лёша непременно попытался б тебя, аппетитную, склеить, задуривая головёнку красивыми, но банальными россказнями… Он вас таких этим макаром с полдюжины уж опробовал…»

— «Эльдорадо», — сказал он деловито.

— Ой, да там только шутили и уворачивались… Во «Фрегате» со мной вообще разговаривали как с деревенской дурочкой или малым ребёнком, а в «Раритете» вылез какой-то проспиртованный субъект и с ходу принялся в сауну звать…

«В очередном запое Врубель-Рубель, — отмерил Смолин. — Учтём, запомним…»

— Что ж не пошли? — спросил Смолин, всем видом показывая, что пошловато шуткует, и не более того.

— С таким! — девушку натурально передёрнуло. — Нет уж, увольте! Лапать даже пытался…

— Мужчины его поймут, — сказал Смолин. Она сердито сверкнула глазами:

— Тоже в сауну звать будете?

— Ну что вы, — сказал Смолин. — Мы, старые педофилы, гораздо скромнее в потребностях, максимум — в кафе… В кафе-то пойдёте? Без задних мыслей?

Она глянула кокетливо:

— Может быть… Если и вы мне пойдёте навстречу. Но я ж вижу, что вы тоже начинаете…

— Ладно, — сказал Смолин, отступил на шаг и поднял лакированную досточку на шарнире, преграждавшую вход за прилавок. — Заходите. Коли уж вы всех обошли и ничего не добились…

Он видел краем глаза, что Гоша взирает на него осуждающе — но предпочёл этого не заметить. Он и сам не понимал толком, чего же именно добивается: то ли проверить эту кису на моральную устойчивость и в случае чего, простите за цинизм, отодрать со всем усердием, то ли… Порой ему приходило в голову, что не мешало бы обзавестись собственным каналом в средствах массовой информации: мало ли что может случиться, мало ли какие коллизии возможны, порой необходима как раз не конспирация, а огласка — в наши-то путаные времена, когда СМИ, хвостом их по голове, сплошь и рядом способны быть оружием, и даже не за деньги их можно купить, а втёмную использовать… Давно об этом идут разговоры среди своих, но реально никто и пальцем не пошевелил… быть может, пришла пора?

В кабинете у него не должно быть ничего предосудительного — а потому Смолин, не колеблясь, повёл Ингу именно туда, любезно придвинул кресло, поинтересовался:

— Коньячку хотите?

— Что, вы тоже начинаете? В «Раритете» мне водку предлагали из какой-то жуткой бутылки…

— Ну, у меня-то бутылки не жуткие, вполне гламурные…

— А потом? Куда позовёте?

Смолин тяжко вздохнул — очень даже театрально, протяжно, старательно — и подошёл к её креслу:

— Бог ты мой, а вам не приходило в голову, милая Инга, что вы просто-напросто по-человечески понравились дурному, романтичному старику?

Ага, а ресницами-то затрепетала хоть и с некоторым смущением, но и с явным удовольствием — не родилась ещё та красотка, что негодует, когда её взглядом раздевают…

— Никакой вы не старик.

— Конечно, — сказал Смолин. — Значит, есть у меня шанс?

— Василий Яковлевич! — произнесла она чуть ли не умоляюще. — Если вы меня хотите оставить ни с чем, скажите сразу…

— Ну что вы, Инга, — сказал Смолин, усаживаясь. — Говорю же, вы мне нравитесь… в хорошем смысле. Я понимаю, у вас, так сказать, служебный долг… Вот только, уж простите, не могу я вам давать ни адресов, ни телефонов. Не принято это, знаете ли. В нашем мире свои законы. Очень даже суровые. Сегодня я вам дам сдуру телефончик, а завтра сшибёт меня на людном перекрёстке неопознанная машина или пальнёт в спину какой-нибудь декадент из двуствольного обреза…

— Шутите?

— Ничуточки, — сказал веско Смолин, глядя на неё серьёзно, строго, печально. — Чем хотите поклянусь — ничуточки… Вы себе и не представляете, что за народ — серьёзные коллекционеры. Какие у них возможности, что это за персоны, что они могут… — он понизил голос, наклонился через стол. — Молчать умеете? Я вам говорю авторитетно: это самая настоящая мафия. Вот только получившие пулю в спину за длинный язык в газеты не попадают, тут испокон веков шито-крыто, не нами заведено, не на нас и кончится… И более того. Если вы сунетесь к серьёзному коллекционеру с глупыми вопросами, он вас может принять за бандитскую наводчицу… И начнут вас спрашивать так, что потом ни за что нельзя будет отпускать на волю в таком виде, вот и придётся… Вы хоть понимаете, во что лезете? Я к вам вполне по-дружески, говорю же, вы мне нравитесь — ну да, цинично, как нормальному мужику! — и мне думать не хочется, что с вами из-за вашей наивности может такое приключиться… Были печальные примерчики…