Я пытаюсь противостоять этому и тихо говорю:
— Дай, руку посмотрю. Она ещё с прошлого раза не зажила, а сегодня снова…
17. Ночь
По телу пробегает короткая электрическая волна, маленькая судорога вожделения. Его близость, горящий взгляд, неровное дыхание и едва ощутимый запах миндаля делают со мной какую-то странную штуку. Под ложечкой разливается тепло, перетекающее и скапливающееся внизу живота.
Огонь, льющийся из его глаз перекидывается на меня, поджигая скрытый, никому неведомый запал. И тотчас живот подводит от страсти, и заставляет пульсировать накопленную там тяжесть. И в один миг, в одно короткое мгновение я понимаю отчётливо и ясно, будто знала всю жизнь, как страстно желаю этого человека.
Он берёт мою голову в свои руки.
— Рома… — шепчу я в страхе…
Что же… что же это значит? Что я его… что я его люблю? Мысль огнём вспыхивает в голове. Нет! С чего бы? Тогда… тогда что я делаю?!
Я вздыхаю так глубоко, что это похоже на стон. Он медлит… Смотрит мне в глаза, и я будто умираю от этого взгляда.
Да, выходит, это так. Иначе, отчего так щемит сердце, отчего наворачиваются слёзы… и отчего мне так радостно? Ну… может быть, совсем немного, совсем чуть-чуть… Нет… так не бывает. Значит это правда… А он?! Эта мысль иглой пронзает мозг. А он меня любит?!
Наши губы встречаются, и я испытываю невероятный восторг и ужас, зная, что в этот раз нам точно никто не помешает. Мыслей не остаётся… теперь я могу только чувствовать…
Его губы плотные и твёрдые, щетина на подбородке царапает мою кожу, а язык снова, как и в прошлый раз, заставляет задыхаться. Его вкус — это пьянящая миндальная горечь ликёра и апельсиновая цедра.
Он снова берёт меня на руки и тихо спрашивает низким, севшим голосом:
— Куда?
— В гостиную, — шепчу я…
Квартира небольшая, заблудиться невозможно и путь короток, но мне он кажется бесконечным. Роман опускает меня на диван и снова целует. Моё тело утрачивает всякую волю и становится мягким и податливым. Я полностью отдаю себя в его власть, чувствуя его еле сдерживаемую силу. Сейчас он может сделать со мной абсолютно всё. И всегда мог, я не смогла бы сопротивляться… Я осознаю это только сейчас…
Он возбуждён и, чувствуя его возбуждение, я распаляюсь ещё сильнее. Я горю, я хочу сбросить с себя тесное платье и я уже совершенно мокрая. Его губы касаются мочки уха, а горячее дыхание обжигает. Он целует мою шею у самого основания, у ключицы, и по телу пробегают судороги, а кожа покрывается мурашками.
Из всех звуков на свете остаются только самые прекрасные. Я слышу взволнованное дыхание и шелест ткани. Его пальцы скользят по спине, пытаясь найти застёжку платья и я приподнимаюсь, чтобы ему было легче. Долой одежду! Он стягивает с меня платье, как кожицу со спелого фрукта, с вожделенного плода.
Я расстёгиваю пуговицы на его рубашке и проходит не больше минуты, как мы остаёмся совершенно голыми. Я глубоко вдыхаю, чтобы получше почувствовать наши запахи, запахи возбуждения и страсти.
В комнате темно, и я вижу лишь смутный силуэт, но сейчас мне достаточно того, что я чувствую. Я прижимаю его к себе, провожу руками по его горячей коже, по рельефным мышцам и понимаю, насколько сильно его тело.
— Даша… Даша… — выдыхает он моё имя, как любовное заклинание…
Моя грудь ноет от желания прикосновений, а кожа вокруг сосков сморщивается и становится невероятно тугой, и когда его пальцы добираются сюда, найдя моё небольшое сокровище, я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать.
Его губы целуют мою грудь, ключицы, шею, снова грудь и живот. Всё тело дрожит и каждое прикосновение, каждый поцелуй отзывается стоном и заставляет мою плоть истекать сладкими слезами.
Он облизывает и втягивает твёрдую тёмную фасолинку соска, а я вся трясусь и боюсь умереть от счастья.
Он целует мой живот и спускается ниже, и я бессовестно раздвигаю ноги, потому что не могу дождаться, когда он доберётся до самого главного. Едва касаясь, он проводит кончиками пальцев снизу вверх и я буквально взрываюсь, раскрывая перед Романом свою влажную мякоть. Я уже полностью готова…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я не видел ничего прекраснее, чем ты… — шепчет Роман и в этот момент мне хочется стать его частью.
Он разводит мои ноги шире и медленно входит в меня. Я вскрикиваю от испуга и удовольствия. В меня будто врывается волшебная сила, что-то огромное, способное разорвать меня и поглотить весь мир. Роман двигается невыносимо медленно, заставляя меня громко стонать, но с каждым толчком плавно увеличивает скорость. Мне кажется, я переполнена и внутри меня что-то совершенно неописуемое. Оно движется, растягивая и наполняя меня невероятным наслаждением.
Я теряю счёт времени и совершенно не представляю, сколько длится эта восхитительная мука, но когда движения внутри меня ускоряются, время резко замедляется, и я проваливаюсь в сладостное и томительное безвременье.
Каждый новый толчок становится сильнее и прекраснее, чаще и глубже, и, в какой-то момент, я вдруг чувствую накатывающую на меня волну наслаждения. За первой небольшой волной идёт другая, невероятно мощная и сокрушительная.
Я кричу, утыкаюсь в мокрое плечо Романа, пытаясь заглушить свой крик, а моё тело содрогается и это похоже на приступ ужасной и жестокой болезни, но я хочу, чтобы она никогда не кончалась.
.
Мы лежим совершенно измотанные и опустошённые. Я не в силах пошевелиться и сказать хотя бы слово. Наше оцепенение длится неопределённо долго, а потом мы идём в душ. Стыда, больше нет, теперь мы знаем друг о друге то, что не знает больше никто на свете.
Но когда мы выходим на свет, всё оказывается сложнее. Я смотрю на его тело, и мои щёки заливает румянец. Исподтишка я разглядываю его мускулистые ноги, мощные бёдра и огромный член и не могу поверить, что осталась целой и невредимой, после того как он побывал внутри меня.
Я разглядываю плоский с кубиками мышц живот, широкую грудь и мощные плечи, и в голове повторяется одна и та же новая, дерзкая и пока ещё дикая мысль. Мой мужчина.
Мы меняем повязку на моих ступнях и снова возвращаемся на диван. Я раскладываю его, застилаю постель и мы забираемся под одеяло, но опять повторяем всё с самого начала, сбивая простыни и разрушая мировой порядок, а потом снова лежим не в силах пошевелиться.
Это происходит трижды. А потом мы погружаемся в сон, но я практически сразу просыпаюсь, сажусь, обняв колени, и долго смотрю на спящего и некогда такого грозного босса, умеющего быть и нежным.
Вдруг он открывает глаза:
— Ты чего не спишь?
— Не знаю, — пожимаю я плечами, — а ты?
— Надо поспать, давай, — он хлопает ладонью рядом с собой, — ложись, скоро ведь на работу.
— Кто про что, — с улыбкой качаю я головой и забираюсь к нему под бок. Он обнимает меня и прижимает к себе.
Я целую обнимающую меня руку, а он проводит по моим волосам.
— Откуда ты взялась такая? — шепчет он и целует меня в макушку.
— Родилась когда-то. Вот после какой-нибудь такой же ночи.
Он покашливает. Испугался? Я снова улыбаюсь.
— А где твои родители? Почему ты одна с бабушкой? — он говорит тихо, и в предутреннем мерцании его голос кажется странным и необычным.
— Папа на Севере, мама умерла, когда я маленькой была.
— А ещё какие-то родственники есть?
— Есть бабушкин брат, он в Казахстане живёт ещё с советских времён. Ему уже девяносто три и у него сын пенсионер. Есть ещё мачеха и брат сводный. Когда мама умерла отец пил сильно, наделал долгов, пришлось квартиру продать. Переехали к бабушке.
— А бабушка чья мать, отца?
— Мамы.
— Понятно…
— Отец взял себя в руки, завязал с алкоголем. Потом встретил женщину, полюбил её женился. У неё сын был, ну, то есть и сейчас есть. Жили все здесь. Жесть, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Вадик на год меня младше. В принципе, у нас с ним нормальные отношения были, а вот с мачехой не сложилось. Она меня невзлюбила, хотя я её спокойно приняла, без подросткового максимализма. Но она всё со своим «Вадичкой» носилась. Лучший кусок, школа музыкальная, кружки там и всё такое.