— Ну ты остынь, босс, какие судьбы? Ну понравилась мне девушка, я что не человек что ли? — ухмыляется он. Ну а что эти дурачки решили поставить на мой провал… ну а почему нет? Подзаработал бы полтора ляма на медовый месяц. Чего плохого?
— Поэтому она босиком от тебя мчалась, а ты на двух тачках её гнал?
— Да ладно, не так всё! И про деньги тоже. Эти бабки я тебе зарабатываю, потому ты и платишь. Голова у меня золотая, — он стучит пальцем себя по лбу. — В ней столько всего напихано, что её за любые деньги продать можно, а ты вот не бережёшь.
— Это ты типа мне угрожаешь сейчас?
— Да хорош! Ты ж мне как брат. Молочный.
Я понимаю, что это намёк на меня, вроде как они с Рыковым одну женщину делят. Я слишком напугана и оглушена происходящим, но во мне моментально закипает гнев. Лозман начинает смеяться и его прихвостни тоже несмело хихикают. Но внезапно его смех захлёбывается и прерывается.
Рыков, практически не замахиваясь, но очень резко бьёт Лозмана в зубы. Его голова откидывается назад, и он, отлетев пару метров, падает на спину.
— Поднимите, — бросает Рыков, и примолкшие шакалы подскакивают и помогают Лозману подняться.
— Так может мне отшибить твою умную башку, чтобы покупать нечего было? Что думаешь? Можешь ещё думать?
— Сука, — хрипит Лозман и вытирает тыльной стороной ладони окровавленный рот. — Хочешь из-за бабы со мной разосраться?
— Чего? Ты как сказал? Разосраться? Нет. Ты на глазах тупеешь. Мне проще тебя грохнуть вот прямо здесь. Ты как, готов на тот свет отправиться? Сейчас дам команду твоим шакалам и они зубами тебя драть будут.
— Да пошёл ты нахуй, Рома! — злобно выплёвывает Лозман. — Ты, блядь, на руках меня носить должен, тебе же пиздец без меня.
— Неужели? Это за твои шашни с Протоковым, может быть? Или за то, что втихаря Находку дербанишь? Всё перечислить? Я тебя на руках понесу только на кладбище, ты понял? С улыбкой на лице. Что же, посмотрим, кто осмелится купить твою голову. Может только Сурганов, но два покойника в одной лодке это ж дохера, нет?
— Ты меня увольняешь что ли? Ты из-за бабы меня выгонишь?! У тебя что с головой?
— Не нужно было ставить меня перед выбором. Мне от ультиматумов крышу рвёт, ты разве не знал? Эй, стервятники, убирайте свежую падаль.
Лозмана берут под руки и отводят к машине.
— Теперь сюда идите. Если кто-нибудь из вас хотя бы глаза на неё поднимет, или имя упомянет, — он показывает рукой на меня, я лично на куски разорву. И если хоть раз, хоть намёк на ставки там или что-то подобное… Вы поняли, уродцы? Завтра, чтобы духу вашего здесь не было. Теперь вы все рядовые сотрудники, пешки, и за каждым из вас я буду лично следить. Пошли вон.
Рыков возвращается к машине и садится за рушь. Он заводит двигатель и, резко развернувшись, жмёт по газам. Он выглядит предельно спокойно, но я чувствую необузданный гнев, бушующий у него внутри. Как тогда, после ужина с Сургановым.
— Цела? — спрашивает он, когда мы отъезжаем на значительное расстояние.
Я киваю, но в темноте, он не может видеть в зеркале моё отражение и я сипло выговариваю:
— Да.
— Куда везти, домой?
— Угу.
— Покажешь, а то я не знаю города толком.
Я снова киваю. Рыков явно на взводе, всё ещё на адреналине. Мы оба молчим, пока не въезжаем в город, там я говорю, куда нужно ехать.
Что я чувствую? Наверное, самое меткое слово — это опустошённость. Внутри будто прошлись калёным железом. После страха и погони, и неожиданного спасения, я будто выморозилась, впала в анабиоз.
Мы подъезжаем к дому. Что теперь? Я открываю дверь, ставлю ногу на асфальт и вскрикиваю от боли.
— Что? — спрашивает Роман.
— Ай… Все ноги разбила, пока бежала…
— Погоди, я помогу, — говорит он и обходит машину. — Давай руку.
Я делаю пару шагов и, наступив на камушек, громко охаю.
— Постой.
Он подхватывает меня на руки и несёт к подъезду.
Сердце замирает. Я даже дышать перестаю. Он прижимает меня к себе и я чувствую его аромат. Он терпкий и дерзкий, с деревянными нотами парфюма и горьким миндальным запахом тела. Я ощущаю его жар и даже ритм сердца. Я боюсь шевельнуться и мне очень… неловко и приятно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Какой этаж?
— Третий.
— Хотя бы не пятый…
Он аккуратно ставит меня на пол перед дверью и я достаю ключи.
— Я зайду? — спрашивает он.
Я молча киваю в ответ.
— У тебя есть пероксид или марганцовка? И бинт. И мягкая ткань. Нужно обработать раны.
— Есть Мирамистин. Но я сама, не будешь же ты… Ой… То есть не будете же…
— Да всё нормально, говори мне «ты».
Он снова подхватывает меня и несёт на кухню. Он усаживает меня на стул, а на другой заставляет положить ноги. Затем Рыков смачивает марлю тёплой водой и склонившись над ними мягко протирает мои ступни. Я не знаю, как это описать. Момент выходит очень интимным. Я несколько раз тихонько вскрикиваю, но, вместе с тем, испытываю удовольствие и волнение, заливаясь краской.
Он обрабатывает ноги Мирамистином и завязывает бинтом. Я ему руку, целовала кстати, когда платком завязывала…
— Спасибо большое… Я даже наверное ходить смогу… более-менее…
— Пожалуйста… Может теперь чаем угостишь?
Я включаю чайник и достаю варенье и ещё какую-то чайную классику, сушки, печенье.
— Спасибо вам, что приехали за мной, да и вообще, спасибо за всё…
— Даже не начинай, — сердито говорит он.
— Нет, правда, если бы не вы, я не знаю, что и делала бы…
— Если бы ты меня слушала и не лезла, куда не следует, всего бы этого никогда не случилось.
— Иван-чай будете?
— Буду.
— То есть, получается, вы что-то знали, раз предупреждали меня?
— Видел, как он вокруг тебя кружил и знал, что Лозман бабник и не особо порядочный тип. Это у него на роже написано, но тебе, похоже, такие как раз и нравятся.
— Почему это?
— А нахера ты с ним загород поехала? Прогноз по панелям составлять? Понравился? Ну так и оставалась бы с ним, чего бегать тогда?
— Поехала, потому что не могла уже отбиваться от него.
— Херня это. Не захотела бы, не поехала. Тем более, я тебя предупреждал.
— Ну эти предупреждения ваши… дурацкие были, согласитесь. Неконкретные и навязчивые.
— Чего?
— Типа ни себе, ни людям. Ты там смотри, ага… А куда смотреть и чего?
— Я тебе конкретно сказал, от Лозмана держись подальше.
— А что это значит? И как подальше? Мы работаем вместе!
— Видел я, блядь, работу вашу. Вон все ноги стёрлись от такой работы.
— Ну знаешь! А как это вы так вовремя прикатили, если ничего не знали?
— Сегодня узнал. Один дебил ставку сделал, на тебя между прочим, а потом похвастался. Мне сообщили.
— И сразу полетел?
— Да, блядь, полетел, ты же трубку не брала, на романтическое свидание рванула, в элитный блядь клуб. А мне-то хули, три тысячи километров! Говно вопрос. Прилечу, лучшего своего сотрудника отметелю, да и вообще уволю нахрен, а ты продолжай, делай всякую херню, я выручу. Всё, что годами создавал разрушу, но тебя дуру выручу.
— Надо просто не приказами с людьми общаться, а разговаривать нормально. Сказал бы что к чему, и я бы знала, чего ждать, — я начинаю злиться и уже окончательно перехожу на «ты»
— А вот от тебя самой-то чего ждать? Как с тобой свяжешься цугцванг на цугцванге и из двух херовых решений приходится принимать самое херовое! С Сургановым из-за тебя погрызся, а теперь и с Лозманом. А это, знаешь, полный пиздец.
— Догадываюсь.
— Нихера ты не догадываешься! Даже представить не можешь, чего мне это стоить будет.
— Не надо было все яйца в одну корзину складывать.
— Блядь! Ну ты умная такая! Спасибо, что научила. По-хорошему, уволить тебя надо было, а не его!
— Ну а что же ты? Увольняй, раз надо! Давай! Или вернись и скорми своим гиенам. Вот им радость будет!
— Да ты!
Он хватает меня за плечи, как в тот раз, в запертом кабинете и встряхивает. Его глаза горят синим огнём. Но кроме гнева и не ярости, в нём находится что-то другое, пока ещё не ясное, но очень сильное и волнующее. Я чувствую его жар и слышу частое дыхание. Наши взгляды встречаются и меня пронзает электрическим разрядом.