«О духи!» — билось в голове, когда я, вжавшись в угол, не выдержала:
«Р-рэян, п-посмотри на м-меня».
Он посмотрел, не отпуская моей руки. Не знаю, что он увидел в моих глазах, что заставило его так ласково улыбаться, но я видела туман — туман, поднимающийся над жертвенником в каменном круге Битэга.
О, духи… После недавней «Санны» я думала, что с заклятьем не сложилось — тем более на следующее утро Рэян жаловался на недомогание. Я испугалась, вызвала ему лекарей — его даже везли обратно в столицу в отдельной повозке под лекарским присмотром. До этого экспериментировавшая с таким же заклинанием на слугах, я не волновалась: смертельным оно точно не было. Возможно, что-то из наложенных на Рэяна инесскими магами щитовых чар не дало колдовству утвердиться, только и всего.
Похоже, дало. Ой как дало.
«Р-рэян, ты н-носишь к-коричневое?» — выдохнула я, комкая воротник его испачканной в крови рубашки.
«Твой любимый цвет, моя королева», — недоумённо отозвался принц.
Да. Мой любимый цвет.
«Что я наделала!» — кричала я про себя, поднимаясь. А вслух снова сказала совсем не то: «Ид-дём, Рэян. Идём в нашу сп-пальню».
Он засветился улыбкой — почти как раньше. И моё сердце подпрыгнуло, а во рту стало горько-горько.
Я не этого хотела. Я хотела, чтобы он любил меня, меня одну, но чтобы он оставался со мной. Это — это не Рэян. Мне нравилась его доброта, мне нравились его причуды, его жалость.
Идущее рядом со мной чудовище, убивающее походя — как никем не сдерживаемые духи тумана — вызывало оторопь и брезгливость.
У меня снова не получилось… Как с приворотным зельем — а ведь надеялась на магию.
Придворные кланялись нам, пока мы шли к своим покоям. Смотрели с ужасом на меня и склонялись в глубоких поклонах. А мне хотелось выть в голос от досады. Исправлять это заклинание придётся долго — а потом придумывать новый способ заставить Рэяна меня любить.
Ну почему, почему никогда не бывает так, как я хочу?!
В спальне Рэян, пачкая меня кровью, сдирая накидку, впился в губы. Его поцелуй был горько-металлическим на вкус — я вырвалась, отвернулась, но инесец снова прижал к себе. И целовал руки, грудь — ненасытно и яростно. Как духи тумана, забирающие жертвы.
А потом, повалив на кровать, тихо выдохнул в ухо: «Санна».
Я закричала, но прежде чем смогла приказать остановиться, он снова закрыл мне рот поцелуем. Напрочь забыв про магию, я вырывалась, как могла, и, когда руки нащупали под подушкой кинжал в ножнах, не задумываясь, с силой стукнула его рукоятью в висок.
Рэян повалился на кровать, закрыв глаза, а я отползла к стене и дрожащими руками принялась торопливо приводить одежду в порядок.
В дверь поскреблась служанка: перед тем, как спускаться в пыточную, я приказала, чтобы по возращении ужин меня уже ждал.
«Г-госпожа, — заикаясь ещё сильнее меня, выпалила она, чуть не выронив поднос. — В-вам чт-то-нибудь ещё н-нужно?»
«Д-да, — кивнула я, — сонное з-зелье. И п-посильнее».
«Вам или принцу?» — зачем-то уточнила дурёха.
«М-мне. И п-принцу», — отозвалась я, и ударила застонавшего Рэяна рукоятью под затылком. Принц затих, снова потеряв сознание, а служанка, пятясь и глядя на нас ошалевшими глазами, отступила к двери, напрочь забыв про поднос.
Я проводила её взглядом. Послушала, как тоскливо звенят тарелочки и кружки, как обречённо стучит, закрываясь, дверь.
И, опустившись рядом с Рэяном на кровать, захохотала.
ГЛАВА 7. Арин
— Сильвен, а русалки — они какие?
Фэйри молча поднимает взгляд на затянутое низкими тучами небо. Я тоже гляжу туда и кутаюсь в меховой плащ — спасибо Марку за заботу, не забыл положить. Ни плащ, ни новенькие мягкие сапожки — мамин подарок.
В который раз за утро при воспоминании о маме (да и Марке тоже) голову пронзает резкая боль, заставляя забыть про горе. Я морщусь и тру руку — жемчужина тоже почему-то нагревается. Не помню за ней такого — часто, по крайней мере. Сейчас она почти всё время горячая. И светится, к тому же.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Сильвен! Ну тебе сложно, что ли? — не выдерживаю я. Тишина вокруг давит на уши. Не знаю, как фэйри, а мне страшно. А ещё холодно и больно — после ночи верхом на фэйрийской лошади у меня болит всё. И больше всего, почему-то, ноги. Даже после танцев раньше так не было!
Покачиваюсь в седле, а фэйри ведёт нашу невозмутимую кобылку на поводу. Я пробовала слезть и пойти рядом, но ноги мне отказали, так что… еду. Сжимаю зубы и стараюсь думать о чём-нибудь другом. О русалках, например. Вот ведь странно: ну Сильвен мог сойти с ума — после того, что я видела на арене, немудрено. Но другие фэйри? И главное — Марк? Нет, я решительно, совершенно не понимаю, что происходит!
Фэйри пожимает плечами.
— Не знаю, я их не видел, — и, окинув меня равнодушным взглядом, добавляет: — Не считая тебя.
— Но ты же сразу сказал, что я русалка! — с неба начинает накрапывать мелкий ледяной дождь. Как же холодно! А фэйри идёт в один штанах — как будто так и надо. Неужели не мёрзнет?
Сильвен снова пожимает плечами.
— На тебе печать духов воды.
— Где? — вскидываюсь я, машинально оглядывая себя. Что, в довершении вчерашнего у меня ещё и печать какая-то появилась?
— Жемчужина на твоём браслете, — невозмутимо отвечает Сильвен. И ведёт лошадь в обход очередной кучи веток. Вот я как-то по-другому себе лес представляла. С деревьями, по крайней мере. А не пеньками да кучами хвороста в неожиданных местах.
— И что жемчужина?
— Печать водных духов.
Меня так и подмывает устроить ему истерику. Грандиозную — с рекой слёз. Я редко это делаю, только в исключительных случаях, и эффект обычно ошеломительный. Всё сразу получается по-моему. Правда, сомневаюсь, что на этот раз мама оживёт, лес пеньков исчезнет, а Марк снова будет носить меня на руках.
Поднимается ветер, тоскливо шелестит сваленными в кучу ветками, швыряет в лицо морось. Откуда-то тянет дымом — Сильвен принюхивается, снова смотрит на небо, и мы в очередной раз сворачиваем невесть куда.
— Какой жуткий лес! — вырывается у меня.
— Это уже не лес, — отзывается фэйри, глядя вокруг со знакомой ненавистью.
— А как же Эйния? — очередной порыв ветра швыряет мне волосы в лицо. — Нам рассказывали, что за пределами Дугэла везде лес, где не море.
Сильвен снова косится на меня — с отголоском той же ненависти.
— Был лес. Пока дугэльская королева не привела сюда туман. Теперь здесь это, — он кивает на ближайший пень, массивный и широкий, как стол. — А раньше росли дубы…
Дубы я видела только на картинках в учебнике, как и море — в Дугэле ни того, ни другого нет. Так что, как всё это выглядит, помню плохо. Но пни впечатляют.
— Сильвен, а куда мы идём? — через паузу решаюсь спросить я. Не похоже, чтобы у нашего пути была какая-то цель — на мой взгляд, мы с ночи так петляем, что прийти в какое-то определённое место просто невозможно.
— К морю, — отзывается фэйри, и я прикусываю язык от неожиданности. К морю? Это ж невесть как далеко!
— Зачем? — ветер подхватывает мой вопрос и несёт по усеянному пнями и ветками полю.
Фэйри отвечает не сразу: снова принюхивается. Мы ускоряем шаг.
— Ты хочешь умереть, русалка?
— Чего?
— Нет? Тогда помолчи.
Молчу. Огибаем какой-то холм, вдалеке показывается дорога. Сильвен шипит что-то и снова принюхивается. Зачем-то поворачиваем назад — к другому холму. Дорога скрывается из виду.
Дождь усиливается. Я закрываю голову капюшоном, жмурюсь. Меня снова клонит в сон. Так остаток дня и мелькает — среди холмов, серых теней и завываний ветра.
На ночь мы устраиваемся на вершине очередного холма, среди клыков-камней. Ветер здесь свистит ещё сильнее, чем внизу, но почему-то почти не ощущается.
Лошадь невозмутимо щиплет жухлую траву, изредка поглядывая на меня — её взгляд очень напоминает мне Сильвена. Такой же равнодушный.