Читать интересную книгу Обыкновенные монстры - Дж. М. Миро

вокзал Сент-Панкрас.

Пока вагон дребезжал и дергался, набирая скорость, а в окна хлестал дождь, Коултон со щелчком закрыл задвижку купе, сел напротив, снял шляпу и провел рукой по лысеющей голове, пригладив те немногие волосы, которые у него остались. Всю свою жизнь Чарли прожил в Миссисипи. В грязных лачугах, в тесных ночлежках, в полевых летних лагерях. По воскресеньям, прежде чем проделать долгий путь в шесть миль до церкви по пыльной дороге, он мылся в прохладной реке. За все годы жизни у него была всего одна пара обуви, которая постепенно превратилась из слишком большой в слишком маленькую, а потом и вовсе развалилась на части.

Белые люди отличались от него не только тем, что обязательно были богатыми или говорили и делали что хотели. Разница заключалась не только в их лошадях, экипажах и ливрейных слугах. Отличие было более глубоким. Они воспринимали мир как место, которое не обязательно должно быть таким, каким оно было: для них мир, как и человек, мог измениться. В этом и заключалась разница, как всегда думал Чарли. Иногда ему приходилось напоминать себе, что его отец, наверное, тоже был таким. И этот человек – мистер Коултон, который в Новом Орлеане купил Чарли новую одежду и оплачивал его питание, который разговаривал с ним спокойно, тихо, ничего не требуя, – этот мистер Коултон ничем не отличался от остальных белых. Он просто не понимал, что все, что есть в его распоряжении, может быть в мгновение ока отнято. Как и не понимал, что его жизнь не будет стоить и ломаного гроша, как только все дойдет до истинного конца. В этом отношении он тоже казался неискушенным. Как и любой из них.

Они пробыли в море несколько недель. Поезд же, который вез их на юг, в Лондон, шел всего несколько часов, но это путешествие показалось Чарли таким же долгим. Куда бы мальчик ни посмотрел, все казалось ему странным: зеленые поля, непривычные деревья, изгороди и овцы на далеких холмах – все это напоминало ему картину, которую он однажды видел в здании суда в Натчезе прямо перед разбирательством по его делу. Еще сильнее удивляло его то обстоятельство, что все люди, стоявшие на платформе или толкавшиеся в узком коридоре поезда, были белыми, но они не вздрагивали от него, как это случалось дома. Они просто кивали, приподнимали шляпы и проходили мимо.

Первый час их поездки Коултон сидел с закрытыми глазами; его плечи и торс в желтом жилете покачивались от грохота поезда. От внимания Чарли, однако, не укрылось, что он не спит. Поезд с ревом и грохотом пронесся по длинному туннелю, а затем вырвался из тьмы в серый дневной свет.

– Мистер Коултон, сэр, – заговорил наконец Чарли. – А кто-нибудь когда-нибудь покидал Карндейл? Ну, то есть уходил так, чтобы больше о нем не слышали?

– Карндейл – это не тюрьма, паренек. Оттуда всегда можно уйти, если захочешь.

Чарли провел языком по пересохшим губам.

– Нет, я хотел сказать… вы когда-нибудь слышали о том, кто ушел?

Коултон приподнял одно тяжелое веко, щурясь от света.

– Никогда не знал ни одного таланта, который захотел бы уехать оттуда, – ответил он. – Но ты волен это сделать, если захочешь. Англия не очень похожа на твою родную страну. Сам увидишь.

Чарли наблюдал за ним.

– Лондон – это настоящее рагу из людей. Я видел там всех. Я имею в виду не только китайцев, мавров и тому подобное. Я говорю о карточных шулерах, головорезах и карманниках, которые обчистят тебя с головы до ног, а ты этого даже не заметишь. Да уж. Истинное сердце этого чертового мира. И каждый из них волен приходить и уходить куда и когда ему заблагорассудится.

Чарли не всегда понимал, что говорит мистер Коултон. И дело было не только в акценте, но и в смысле его слов. Иногда ему казалось, что англичанин говорит на другом языке.

– Ты не выглядишь как парень, который убил двоих человек, – добавил Коултон.

Да, он не всегда понимал смысл того, о чем говорил детектив. Но эти слова он понял.

Мальчик отвернулся и посмотрел в окно – отчасти из-за того, что не знал, что сказать, но в основном потому, что это была неправда. Он не был «парнем, убившим двоих человек». Вот в чем дело, вот о чем он умолчал. Его постоянно преследовало воспоминание о том, как он перерезает ножом горло помощнику шерифа. Он снова и снова прокручивал в голове это событие и свои ощущения от него. От этого в горле поднималась тошнота. Но в Дельте нельзя вырасти черным, одиноким и беззащитным, не запачкав при этом руки.

В первый раз он подрался, когда ему было девять лет, всего через пару недель после похорон матери. Драку спровоцировал маленький матерчатый мешочек с монетами, который она вложила ему в руки перед смертью. Мужчина, с которым он подрался, оставил лежать мальчишку в луже крови в сарае, а сам вышел оттуда с монетами. После этого Чарли едва не умер с голоду. Когда ему было десять лет, он сам оставил под дождем мужчину, зажатого под тележным колесом, забрал его пальто и мешок с едой и скрылся в темноте. Это было не убийство, но уж точно преступление. Тогда он тоже был голоден, но от содеянного ему стало так плохо, что он не смог съесть украденную еду, а когда через два дня вернулся на то место, ни мужчины, ни телеги там уже не было.

Но от Бога ничего не скроется, и нет смысла что-то от Него утаивать. Да, он убивал и раньше – вот что казалось ужаснее всего. Это был такой же мальчишка четырнадцати лет, как и он, с которым они жили на разрушенном складе и который приобщил его к выпивке. Мальчишку звали Исайя. У него было всего два передних зуба и косой глаз, но он отличался острым чувством юмора и часто смешил Чарли. Однажды они, прикончив бутылку, начали, как водится среди детей и пьяниц, спорить, а потом перешли к драке. Чарли толкнул друга, и тот ударился затылком о стену, из которой торчало что-то вроде крюка для подъема грузов. Мальчишка умер, даже не успев понять, что к чему. Это сломило Чарли. С того момента он больше не прикасался к бутылке и никогда не прикоснется.

Дальше шел, конечно, надсмотрщик.

А за ним помощник шерифа.

Он понимал, что помощник шерифа был плохим и жестоким человеком, и если бы он не мучил Чарли, то мучил кого-нибудь другого. Не вмешайся он, этот человек мог бы причинить вред той белой леди, которая спасла его, мисс Куик. Элис. Он понимал это, и все равно ему было тошно из-за того, что он сделал.

Но он не мог поговорить об этом с мистером Коултоном, да и ни с кем вообще. Он держал свои чувства глубоко внутри и старался не сосредоточиваться на них. Это был его личный способ выжить.

Они прибыли на вокзал Сент-Панкрас в облаке пара и дыма. Чарли сошел на перрон и в изумлении огляделся вокруг. Он был достаточно высок, чтобы видеть поверх головных уборов людей в толпе. Воздух был темным от копоти; высоко над ними вздымался потолок из стали и стекла. Он, щурясь и задыхаясь, следовал за Коултоном, пробирался сквозь толпу, проходил мимо носильщиков в кепках, катящих телеги с чемоданами, мимо мужчин в черных шелковых шляпах, мимо цветочниц, на шеях у которых висели коробки с их товаром, мимо рабочих, подметальщиков и нищих. Миновав их, он вышел в непроглядную коричневую тьму дождливого полудня. Дождь падал косыми темными струями, на черных булыжниках играли отблески уже зажженных газовых фонарей. Чарли смотрел на все это, наблюдал давку и рев толпы, и ему казалось, что на мощеной площади у вокзала Сент-Панкрас уместился весь мир. А возможно, так оно и было.

Мистер Коултон подвел его прямо к находящейся на углу стоянке кебов, посадил в двухместный фургон и высунулся из окна, чтобы привлечь внимание кучера. Тот стоял на другой стороне площади у тележки с едой, хлопая ладонями от холода, но, увидев машущего Коултона, тут же подбежал к экипажу.

– Дом номер 23 по Никель-стрит-Уэст, – объявил детектив, стукнув тростью по крыше. Его щеки покраснели от холода. – Блэкфрайерс. Только побыстрее.

Прочистив горло, он устроился поудобнее, а экипаж заскрипел и задрожал. Мистер Коултон ухмыльнулся Чарли.

– Добро пожаловать в Лондон, парень. В город большого дыма.

– Большого дыма, – пробормотал Чарли удивленно, пока экипаж набирал скорость.

Мимо быстро проносились огни темного города. Дождь серебристыми струйками стекал по ногам лошади. Кеб, трясясь и скрипя, катил по оживленным улицам.

Очень медленно и неторопливо Миссисипи и все