Читать интересную книгу Шахидка с голубыми глазами - Андрей Дышев

– Человек под грузовик попал… Ой, страшно как! Столько кровищи! Вот «Скорая» поехала, а на что уже эта «Скорая»! Там ему всю грудь размолотило… Ой, не могу…

Я повернул в обратную сторону и перешел на Московскую. В голову стала навязчиво лезть мысль, что эта авария – предзнаменование некоего скверного события, которое меня ожидает. Я мысленно отругал себя за суеверие и, сокращая путь, через дворы вышел на улицу Руданского. На том мосту через Дерекойку часто случались аварии. И виноват во всем вещевой рынок. Машины паркуются где попало, народа тьма-тьмущая, толкотня, суета – вот и попадают люди под колеса.

Узкая улочка, соединяющая Руданского со Свердлова, круто пошла вверх. Из подъездов прилепившихся друг к другу старинных домов тянуло запахом старости и нищеты. Полил дождь. В водосточных трубах забулькало и застучало, словно по ним не вода сливалась, а сыпались гвозди и гайки. По брусчатке потекли потоки грязной воды с радужными разводами, прихватывая по пути мелкий бумажный мусор. Я уловил запах мокрой гари. Жильцы частенько поджигают мусор в баках, чтобы не платить за вывоз. Дождь хоть и гасит огонь, но воздух отравляется зловонным паром. Тогда невольно забываешь, что живешь в курортном городе – хочется надеть противогаз.

Мимо меня медленно проехала пожарная машина. Сидящий в кабине мужчина в брезентовой спецовке курил, поднося сигарету к губам, казавшимся неестественно красными. Лицо пожарного было выпачкано в саже. Ну вот, наверняка это был выезд на тушение мусора. Конечно, на мусор, куда ж еще! Дождик пошел вовремя и довершил работу пожарных… Я невольно ускорил шаг. Что ж это на душе так тревожно? Что ж это меня терзает какое-то недоброе предчувствие?

У продуктового магазина свернул налево. Отсюда до агентства рукой подать. Но я уже не иду, а почти бегу. Потоки дождевой воды, льющиеся мне навстречу, напоминают нефть. Они черные от угольной сажи, в них кружатся мелкие обугленные щепки. И запах… Тяжелый, удушливый запах мокрого пожарища…

Мне не хватает терпения обойти сквер, и я прыгаю через кусты, шлепаю ногами по раскисшему грунту газона, раздвигаю цепкие мокрые ветки. Я жадно смотрю вперед, где среди деревьев все отчетливее проступают контуры жилого дома, на первом этаже которого расположено мое агентство… Почему там так много людей? Зачем они толпятся под окнами, что-то бурно обсуждают?

Я вышел на асфальт, засыпанный осколками битого стекла и кусками обугленных оконных рам. Идти становилось труднее с каждым шагом, словно я находился на морском дне… Мое агентство изменилось неузнаваемо, и я даже сначала подумал, что ошибся адресом. Черные оконные проемы, из которых еще валил тяжелый пар, почерневшие стены дома… На ватных ногах я приблизился к распахнутой настежь металлической двери. Рядом с ней я с трудом разглядел оплавленную табличку с надписью «Детективное агентство». Из смолисто-черного дверного проема навстречу мне вышел пожарный. Он тянул за собой мокрый, сплющенный шланг, из наконечника которого еще выплескивалась вода.

– Нельзя туда! – сказал он мне, преграждая путь.

– Это мое агентство, – с усилием произнес я.

– Нет там уже никакого агентства, – равнодушным голосом ответил пожарный. – Все сгорело… Освобождайте проход!

Трудно описать, что я чувствовал, когда сидел на мокрой лавке в сквере, глядя на пузырящиеся от дождя лужи. Страха не было. Злости не было. Скорее, какое-то отупение, усталость, неживое безразличие ко всему… Пожарный сказал мне, что не исключена версия поджога; кто-то из жильцов дома за несколько минут до возгорания слышал, как разбилось окно агентства, а затем – сильный запах бензина. Поджог… Что ж за сволочь все это начудила? «Нет там уже никакого агентства…» Я стал вспоминать, а что, собственно, там было? Старая мебель, которую давно надо было вынести на свалку. Несколько шкафов с архивами. Несчетное количество нудных заявлений от обиженных граждан, которые нам передали из милиции. Скудная библиотека. Буфет, заставленный пустыми бутылками. Электроплита…

Пожалуй, самое ценное, что сгорело, так это документы, которые оставил под плитой Никулин. Жаль, очень хотелось их почитать, любопытство зашкаливало. Неужели именно из-за этих документов сожгли агентство? Напрасно, напрасно. Из пушки по воробьям. Ничего этот гребаный поджигатель не добился. Сейчас позвоню Ваньке Никулину, и он все расскажет…

Я набрал номер домашнего телефона Никулина. Долгие гудки… Я насчитал десять гудков, прежде чем отключил связь. Что ж, достану его через мобильный. Я набрал другой номер… Эка неудача! Недоступен Иоанн. А ведь он должен ждать моего звонка… Не надо паниковать. Гнать поганой метлой черные мысли! Оказывается, я по натуре пессимист. Подумаешь, недоступен абонент! Ну, выключил Ванька трубку. Или сели аккумуляторы – сколько раз у меня такое бывало! В конце концов, он спустился в подвальный пивной бар, куда радиоволны не проникают.

Я вымок до нитки, и меня стал колотить озноб. Надо где-нибудь согреться и привести мысли в порядок. Покрутил головой, словно забыл, где нахожусь… Вокруг – посеревшие от дождя деревья и дома. Кажется, что я смотрю на мир сквозь запотевшие очки… К Ашоту в кафе! Скорее к Ашоту! У него уютно и тепло. Тихо играет музыка. Потрескивают в камине дрова. Я закажу солянку, холодец с горчицей и хашламу. И водки. Тогда только я расслаблюсь, оживу. И смогу дозвониться до Ваньки. И услышу его голос: «Водку хлещешь, чудовище?» Я вызову его к Ашоту, и мы хорошо посидим…

Глава 10

ГАЛАТЕЯ

– Ну, как? Встретил своего друга Руслана? – спросил меня Ашот, принимая от меня насквозь мокрую рубашку и развешивая ее на спинке стула перед камином.

– Встретил! – кивнул я.

– Я рад за тебя, – с чувством произнес Ашот, протягивая мне полотенце. – Хороший друг – это все равно, что солидный счет в банке.

Посетителей в кафе не было, и меня не смущало, что я щеголяю с голым торсом. Здесь я чувствовал себя как дома. Заняв самый дальний столик, я первым делом выпил водки, а затем позвонил Никулину. Электронный голос ответил, что абонент недоступен. Я еще раз позвонил. Потом еще…

Ашот принес солянку. Я машинально потянулся к графинчику с водкой… Нет, так нельзя. Сейчас меня развезет, как снеговика на весеннем солнышке… Ну, чего я нервничаю? Чего дергаюсь, как паралитик?

Я снова позвонил. «Абонент временно недоступен…» Мне захотелось швырнуть трубку в стену. Все-таки этот Никулин – свинья! Надо гнать его в шею из агентства! Ведь сам просил меня позвонить ему! И что же? Почему он выключил телефон? Почему, в конце концов, не позвонит мне?

Я взял ложку, зачерпнул горячий бульон с мелкой нарезкой свиных почек, ветчины, блестящими аспидными маслинами… Нет, это не солянка! Это помои какие-то! Это просто невозможно есть!

Ложка, звякнув, упала на стол. Я схватил графин, наполнил рюмку. Водка полилась через край. Ашот с тревогой взглянул на меня из-за стойки, перекинул через руку белую салфетку и подошел ко мне.

– Что-нибудь не то, Кирилл?

Я промолчал. Ашот стал вытирать стол… Трус я! Трус! Я боюсь выяснить все и сразу. Я тяну время, надеясь, что все образуется, что Никулин позвонит мне. Я оставляю себе шанс, надежду. Но сколько я буду тянуть? День, два? Завтра вечером я улетаю в Испанию. И увезу с собой тяжкий комок в душе, которая называется слабой надеждой?

– Принеси мне телефонный справочник, – попросил я и испугался своего голоса.

– Э-э-э! – протянул Ашот и покачал головой. – Ты совсем продрог! Может, тебе лучше перцовки выпить?

– Да, – рассеянно ответил я.

Я раскрыл телефонную книгу… Это как диагноз. Узнать правду о своем здоровье страшно. Но нельзя начать лечения, не узнав этой правды… Я открыл страницу на букве «М». Повел пальцем по строчкам: «Магазины», «Мебель», «Милиция», «Монтажные работы»… «Морг».

Ашот поменял графины и поставил рядом со мной перцовку. Я прикрыл ладонью страницу справочника, дожидаясь, когда он уйдет. «Не дай бог! – думал я. – Что тогда? Это же катастрофа! Это самая настоящая война! Несколько слов, произнесенных Яной Ненаглядкиной, пролили столько крови!»

Я набрал телефонный номер морга. Мои пальцы дрожали. Ответил сиплый мужской голос. Я почему-то представил себе мерзкого мужика в грязном резиновом фартуке, в резиновых перчатках, с ржавым скальпелем в руке…

– Скажите, не значится у вас Никулин Иоанн…

– Кто? – перебил голос.

– Простите… Никулин Иван Игоревич…

– Да, есть, – тотчас ответил голос. – Поступил час назад. Попал под машину…

У меня онемели пальцы, и я едва не выронил трубку. Попал под машину… В моем сознании помутнело. Нет, не попал. Это сделали умышленно. Должно быть, толкнули под колеса грузовика… Ванька, Ванька, прости! Это я во всем виноват! Я втянул тебя в эту гнусную игру со смертью…

Перцовка обожгла горло. Я смял в пальцах щепоть хлеба, взял губами мягкий теплый шарик… Жестоко играют подонки! Давят и жгут все, что только может пролить свет на заговор против профессора. Что же было в тех документах, которые Иоанн оставил в «секрете»? Возможно, в них содержался ответ на вопрос: кто и за что собирается убить Веллса.