и разрыдалась. – Отдай мою одежду!
– Да вот же она лежит. – указал пальцем на разбросанные по полу вещи. – Может в душ хочешь сходить?
– Пошел на хрен! – заливаясь слезами бросила девушка и принялась собирать одежду.
– Я вызову такси. – молвил тот и ушел, а за дверью послышался хохот его друзей.
Еще никогда в жизни она не была так унижена и подавлена. Настя хотела просто исчезнуть с лица земли, испариться как капля росы под палящим солнцем. Девушке было на столько обидно, что она готова была разорвать этих подлецов, искромсать на кусочки и скормить собакам. Она еще никогда не ощущала за собой, что в ней могло быть столько злости, но противостоять им она не могла физически. Ее промежность жгла и зудела, а ноги болели так, что она с трудом могла передвигаться. От этого становилось еще обиднее, она считала, что судьба несправедливо поступила с ней, оставив безпомощной и слабой. Но больше всего она страдала от того, что ей стыдно было перед Эдиком. Теперь не о какой свадьбе не могло быть и речи, он наверняка ее бросит, как только узнает, что она уже не девочка, пусть это и было сделано насильственным методом. Она ощущала себя предательницей, она корила себя за то, что поехала вчера с Мишей, и проклинала себя, что познакомилась с нимОна сидела и плакала на грязной кровати, когда Миша, виновато опустив голову зашел в комнату.
– Такси приехала. Все оплачено. – тихо произнес он.
В его глазах отражалась печаль. Он вероятно тоже почувствовал свою вину. Настя молча поковыляла к машине, ей не хотелось даже ругаться с теми, кто посмеялся над ней, обманул и использовал. Теперь она была грязной тряпкой, которую решили вышвырнуть за дверь, добившись того, что хотели. Она вдруг вспомнила фразу Миши «готовься», которая теперь звучала в ее голове. Неужели она была на столько слепа, что не увидела в нем притаившегося зверя, готового напасть в любую удобную секунду. Она хотела отомстить, она хотела вернуться и сжечь этот дом к чертям, но в тоже время и осознавала свою вину, да и месть не вернет ей того, что у нее забрали.
Она доехала домой и легла под одеяло, перекручивая по несколько раз одни и те же мысли. Она пролежала так до позднего вечера, пока не услышала пьяные шаги отца. Она поднялась и уложив его, вышла. Домой она вернулась с двумя большими бутылками самогона, решив упиться и умереть. Настя пила сидя на кровати, специально курила и стряхивала пепел прямо на одеяло. Ей было уже абсолютно все равно, что происходит и что произойдет. Ей было плавать на всех и на все. Вначале она хотела написать заявление, добиться правды, но это быстро прошло, ей было ужасно стыдно, что об этом узнают. Борясь со своими мыслями, она пропила так три дня, и за это время Иван так и не спросил, почему она заняла снова его комнату и постоянно сидит дома. Его все устраивало, особенно, что в доме снова появился алкоголь.
– Пьешь? – спросил, зайдя в комнату он, и сделав небольшую паузу, добавил. – Правильно, что еще делать.
Жизнь Насти стала меняться. Она оставила школу, так и не получив необходимых документов, хотя уже через несколько месяцев могла получить аттестат. Девушка не могла смириться с тем, что об этом могли узнать, и закрылась в клетку, заливая свою горечь. Ее вечера проходили одинаково, она приходила домой с работы и начинала пить. Иван тоже теперь часто составлял ей компанию, а однажды даже взял ее с собой, когда у них начались трудности с деньгами. Она все еще работала, но начальство стало делать неоднократные замечания, что та приходила выпившей. Слухи дошли и до соседки Ольги, которая соответственно поведала все сыну, тот в свою очередь ничего естественно не знал. Эд ничего не хотел слушать, и не хотел верить словам матери относительно Насти, полагая, что та вновь точит на нее зуб. Но внутренний червь снова стал мучать его, когда он вспоминал машину Миши, рядом с ее домом. Отношение Насти и Эда стали портиться, хоть парень и стал звонить ей намного чаще и в приступах ревности, готов был сорваться и лететь сломя голову домой, чтобы убедиться, что за ней никто не ухаживает. Настя чувствовала эту ревность, которая в данном случае была оправданной, и лишь прозрачная убивающая разум жидкость не позволяла ей считать себя виноватой.
9.
Прошло два месяца, когда Эд приехал вновь. Он не мог поверить своим глазам, представшая его глазам картина не улаживалась в его голове. Узнать ту девочку, с живыми искрящими как бриллианты глазами, ту ее улыбку, которая способна была осветить путь в кромешной тьме, было довольно сложно. Настя стала мрачной, зачуханной и уставшей, хотя уже месяц как не работала в столовой, живя лишь за то, что торговала рыбой. Иван же всячески поддерживал свою дочь, убеждая, что работа для дураков и каждый уважающий себя человек, если он ищет свободу и пульс настоящей жизни, не должен тратить время, выполняя чужие распоряжения и загонять себя в рамки графиков и зарплат. Девушка слушала отца, уважая его авторитет и не заметно для себя стала злоупотреблять, не понимая, что алкоголь стал ее проблемой, и была уверена, что это единственное действенное средство, позволяющее сделать боль полученной обиды, не такой острой. Она не видела, как день за днем, все глубже и глубже загоняет себя в депрессию. Сразу по приезду Эд пытался найти причину, по которой его возлюбленная покатилась по наклонной, а его родители стали подговаривать его перестать общаться с ней. Эд был зол и находился в замешательстве. С одной стороны, были его родные, которые всячески противостояли его дружбе, с другой была Настя, которая по каким-то причинам пошла не по той дороге, и которой требовалась посторонняя помощь. Настя же не хотела слушать Эда, уверяя его, что все в порядке и не видела никакой проблемы.
Но спустя несколько дней, когда Эд зашел вечером к ней в дом, то увидел ее лежащей на полу, возле печи. Она не смогла добраться до кровати и расположилась рядом. Эд поднял ее и уложил, сделав перед этим несколько снимков на телефон. Утром он снова зашел к ней, увидев за столом заросшего бородой и слегка угрюмого Ивана, склонившего голову над пустым стаканом.
– Здравствуйте дядя Ваня!
Тот поднял голову, подозрительно посмотрел на парня, и вздохнув снова уставился на пустой стакан, не вымолвив ни