— Мэтр, вы меня не узнаете?.. Позвольте представиться: Паскаль Ботийель.
Услышав это имя, Арман насторожился: перед ним был автор злобной статейки об отношениях ЖВД и Санди, очень «раскрученных» в прессе. Арман замкнулся в презрительном молчании, и Ботийель почтительно спросил его:
— Я вас чем-то обидел, мэтр?
— Никоим образом, — ответил Арман сухо. — В конце концов, вы просто выполняете свою работу, роясь в помойном ведре. Каждому свое ремесло!
Паскаль Ботийель был обесцвеченный блондин, он носил маленькое золотое колечко в левом ухе, но компенсировал свой женоподобный вид тем, что курил огромную сигару, с большой палец толщиной, и говорил басом.
— Я никогда не писал о вашей дочери ничего обидного, — сказал он. — Я даже был скорее любезен…
— Есть любезности, которые стоят самых гадких оскорблений!
— Можете вы привести хотя бы одно недоброжелательное замечание или выражение?
— Я подобных глупостей не запоминаю! Напротив, стараюсь забывать, из сострадания к тем, кто их выдумал. Сожалею, что с вашим талантом журналиста, который неоспорим, вы унижаетесь до ремесла сборщика сплетен! Вы повсюду суете свой нос! Вы черните все! Это недостойно! Я бы попросил вас воздержаться от намеков на мою дочь в будущих статьях.
Не моргнув и глазом Ботийель бойко ответил:
— Я вам это обещаю и с тем большей охотой, что эта скверная история огорчает не только вас!
— Ах вот как! — воскликнул Арман с кислой иронией. — И кого же еще?
— Очень многие люди, с которыми я общаюсь, считают, что ЖВД заходит слишком далеко! А если бы я вам сказал, что…
— Не говорите мне ничего, — отрезал Арман.
Он вдруг подумал, что вышел из роли, когда согласился отвечать Ботийелю. Это он, Арман, должен задавать вопросы. Но Ботийель разошелся:
— Не поймите в дурном смысле, мэтр! Если бы вы немного больше знали о том, что происходит, вы бы поняли, что ваша дочь очень нравится публике своим очарованием, своей простотой. Она стала жертвой фокусов Дезормье. Я хорошо знаю нашего «всенародного» ЖВД! У него есть талант, но он, прежде всего, — рекламная штучка… Постоянно выпрашивает лестного намека в светской хронике, лезет в первый ряд перед фотографами! Он способен на все, чтобы заполучить статью. Он заговорил зубы вашей дочери. А сейчас заговаривает зубы Авроре Бюгатти! Только Аврора не проста, хоть ей всего двадцать два года! Она не даст собой манипулировать, как Санди…
Пока Ботийель нашептывал все это, в стороне от других гостей, Арман бросал вокруг тревожные взгляды, опасаясь, как бы их беседа не коснулась чужого нескромного слуха. Однако в этом гуле голосов люди были заняты только тем, что пили, ели хрустящее печенье и решали свои личные дела. Конечно, в словах Ботийеля не было ничего нового. Все, что он говорил теперь, Арман сотню раз повторял себе без всякой пользы. И все же мнение постороннего о характере и поведении Санди внезапно поразило его, как открытие, проливающее свет на него самого.
— Зачем вы мне все это рассказываете? — спросил он с остатком раздражения. — Собираетесь написать об этом статью для вашей газетенки?
— Уверяю вас, нет!
— Тогда чего вы ждете от меня?
— Да ничего, мэтр! Мне просто приятно высказать вам то, что я чувствую в отношении интересующего вас дела… И все!
Гнев Армана сменился удивлением. Никогда еще слово «мэтр» не казалось ему столь неуместным и смешным. Он даже удивился, как мог терпеть такое обращение в прошлом. Может быть, Паскаль Ботийель и в самом деле заговорил с ним, чтобы облегчить свою совесть? Может быть, и среди собирателей парижских сплетен есть порядочные люди? Не чувствуя себя в безопасности в этом обществе, где он больше не мог отличить друзей от врагов, Арман натянуто улыбнулся и пробормотал:
— Мне нужно идти…
Когда он тяжелым шагом направился к выходу, Жан Дютур догнал его в дверях:
— Вы еще не уходите?
— Нет, ухожу. Я устал!
— Одну секунду! Я бы хотел сказать вам пару слов о романе Дезормье, который недавно получил нашу премию… Вы помните, «Пощечина»… До обсуждения мне удалось прочесть только половину книги, и ваш энтузиазм меня убедил! Я проголосовал «за» с закрытыми глазами! Так вот, вчера я закончил книгу и разочаровался! Между нами говоря, это и выеденного яйца не стоит!
Арман выпрямился во весь рост, принял важный вид. Сначала Паскаль Ботийель, теперь Жан Дютур! И тот и другой, сами того не зная, оказали ему бесценную поддержку в трудную минуту. Волна радости захлестнула его. Он по-приятельски похлопал Жана Дютура по плечу, не простился ни с кем, кроме него, и вернулся домой, полный новых сил. В этой необычной эйфории он пребывал до самого вечера. Он даже спал хорошо и видел бессмысленные, спокойные сны. Поутру, сразу как только Анжель принесла ему завтрак, он послал ее на улицу Висконти с наказом «выжать из Мануэлы все до последней капли, как из лимона».
Полтора часа спустя Анжель вернулась подавленной. Можно было подумать, что она пришла с похорон. Глаза у нее покраснели, и она потихоньку шмыгала носом.
— Это ужасно, ужасно! — вздохнула она.
Арман испугался не на шутку и едва осмеливался спрашивать ее.
— Что случилось? — наконец произнес он. — Объяснитесь же, ради Бога!
Анжель перевела дух, окинула скорбным взглядом комнату и выпалила на одном дыхании:
— Месье Жан-Виктор уехал!
— Как уехал! — воскликнул Арман. — Куда? В путешествие?
— Нет. Насовсем, месье! — ответила Анжель. — Этого было не миновать! Мануэла говорит, а ведь она наблюдала за всем этим, что у мадам Санди и месье Жана-Виктора дела не ладились уже больше двух недель! Споры, крики, плач! Настоящая драма! И все из-за этой дрянной актрисульки! Мы хотели узнать побольше. Мануэла достала билеты в театр, где играет эта Бюгатти! Она видела ее на сцене и сказала, что та ничуть не лучше мадам Санди! Помоложе, конечно! Но для мужчины, у которого есть совесть, это не должно быть так важно! Но этот… У него же камень в груди! И вот результат: вчера, после бурного объяснения, он забрал свои пожитки — и тю-тю!
Она изобразила рукой летящую птицу. Поборов волнение, Арман снова спросил:
— Как отреагировала дочь?
— Очень плохо, месье, — пробормотала Анжель. — Мануэла сказала, что с тех пор она плачет, не переставая!
— Я пойду к ней!
— Только не это, месье! — вскричала Анжель. — Я и с Мануэлой сейчас говорила. Она, как и я, считает, что нужно переждать два-три дня…
— Почему?
— Потому что, кто знает… Месье Жан-Виктор может вернуться…
— Если вернется, я вышвырну его за дверь! — прорычал Арман.