его к тому, что я приду на ваши занятия — не целью что-то проинспектировать, а просто поприсутствовать, как один из учеников. Договорились?
Она глядела на меня во все глаза, и я так и чувствовал, как от нее исходят волны восторга и благодарности.
Тогда я сделал уже совсем неожиданный жест: я подошел к ней и тихонько, как говорили в старину, по-отечески, провел ладонью по мягкому пушку на ее голове. И вдруг… короткий паричок слетел с ее головки и по худеньким плечам рассыпались светлые пушистые кудри! Я окаменел: передо мной стояла настоящая девушка, глядевшая на меня светлыми, широко раскрытыми, испуганными и абсолютно женскими глазами! А я, вместо того, чтобы покрепче ее схватить, нажать на тревожную кнопку коммуникатора и немедленно вызвать людей из специального отдела, проводящего аресты, неподвижно таращился на нее, будто на меня столбняк нашел. Мне вдруг привиделась картина из далекой, забытой, отвергнутой мной юности, и это видение было таким ярким, будто произошло час назад!
Я всеми силами старался прогнать видение, но оно не уходило. Мне привиделись такие же светлые, пышные волосы, рассыпавшиеся от порыва весеннего ветерка, нежные плечи, стройные ноги, яркий, как праздник, майский день, университетскую аллею, посыпанную гравием и бьющую через край радость от ее близости, от звуков ее голоса, аромата ее кожи. Она была моей однокурсницей, наша взаимная приязнь, которую пока еще нельзя было назвать романом, развивалась неспешно, но неуклонно.
Мы шли по хрустящему гравию, касаясь друг друга рукавами, солнце выстилало перед нами светлую дорожку, бюсты ученых мужей смотрели на нас серьезно, но доброжелательно.
Среди искусно подстриженного кустарника мы обнаружили свободную скамейку, так и манившую уединиться, спрятавшись от посторонних любопытных глаз. Мы уселись на ее теплое деревянное сиденье — так близко, чтобы не нужно было произносить слова, а достаточно было бы просто глядеть друг к другу в глаза, погружаясь в их глубину.
Когда она села, ее короткая юбка задралась и обнажила изящные коленки, настолько соблазнительные, что у меня прервалось дыхание. Ее пушистые, ароматные волосы защекотали мою щеку, и горячие сухие губы приблизились к моим. Я жадно обхватил ее за плечи, притянул к себе и… тут какой-то шкодливый голосок шепнул мне в ухо: «Хе-хе-хе! Вот и все твои принципы чистоты и воздержания! Увидел хорошенькие коленки и тут же воспылал!»
Я спохватился, вмиг заставил себя остыть и ослабить объятия. В следующую секунду я отодвинулся от своей подруги подальше и заговорил спокойным, разумным и твердым тоном — о том, что мы не должны делать глупостей, после которых нам будет стыдно смотреть друг другу в глаза, о том, что всякие любовные интрижки — это зачастую путь в никуда, о том, что я абсолютный противник женитьбы, особенно ранней, о том, что человечеству уже пора задуматься о своем бесконтрольном размножении и о своей катастрофической численности на планете.
Она слушала молча, потом также молча, не произнеся ни слова, встала со скамейки и пошла по аллее по направлению к Воробьевым горам. Я смотрел, как ветерок треплет светлые волосы, рассыпавшиеся по спине, и понимал, что она уходит навсегда, и ничего, ничего уже не поправишь.
Я долго провожал глазами ее худенькую фигурку, и чувствовал, как предательская влага застилает мне глаза. Но я прикрикнул сам на себя: «А ну-ка, возьми себя в руки! Не смей киснуть и хлюпать!», потом, ссутулившись, побрел назад к высотному зданию. Там я поднялся в библиотеку и просидел за книгами допоздна, вытравливая из себя печаль, сомнения и сожаления.
Не сразу мне удалось побороть эти чувства, тем более что мы с ней виделись каждый день на лекциях и занятиях. Помогло время и летние каникулы. Когда я осенью вернулся на занятия, я узнал, что она собирается замуж, и воспринял эту весть совершенно спокойно.
Но, оказывается, воспоминание о моем неслучившемся романе осталось во мне на всю жизнь, до поры до времени сидело в моей памяти и только теперь вылезло и не давало мне выполнить свой прямой долг!
Между тем Ана-а-1842, или как там ее звали по-настоящему, не стала дожидаться, пока я выйду из столбняка, мгновенно выхватила у меня свой парик, с проворством белки отскочила в сторону и бросилась наутек. Я хотел было побежать за ней, но куда там — разве восьмидесятилетний старик может догнать двадцатилетнюю девицу?! Я слышал, как она несется вниз по лестнице, очевидно, перемахивая разом через две-три ступени, потом далеко внизу хлопнула дверь подъезда, и все стихло.
На дрожащих ногах я подошел к стулу, обессилено шмякнулся на него и поднес коммуникатор к самым глазам, чтобы отправить срочное сообщение в ЦИНН. А оттуда уже шли один за другим вопросы: «Что происходит? Почему ты так взволнован? Нужна помощь? Где твоя посетительница?» Надо было отвечать. Я, было, уже дотронулся пальцем до электронной клавиатуры экранчика, чтобы написать следующее: «Тревога! Особь, числящаяся под именем Ана-а-1842, таковой вовсе не является. Это — настоящая молодая женщина. Цель ее пребывания в нашем городе неизвестна. Она должна быть срочно схвачена и привлечена к ответственности в целях всеобщей безопасности. Несомненно, это заговор, в котором участвует преподаватель образовательного учреждения по имени Брос».
Так надо было написать. Но… я этого не сделал! Будучи все еще во власти видения времен своей юности, я остановился, пару секунд подумал, и написал совсем другое: «По моему мнению следует установить негласное наблюдение за особью пола А Аной-а-1842 и за литературными занятиями, которые проводит преподаватель образовательного учреждения по имени Брос. Есть подозрения в превышении Бросом своих полномочий». Вот так. Гораздо более обтекаемо и мягко.
В ответ на это послание ЦИНН прислал в ответ смайлик, выражающий недоумение, но они все же успокоились и больше не терроризировали меня своими месседжами. Пусть сами ищут способы наладить слежку за подозрительными личностями.
Коммуникатор замолк, я откинулся на спинку вертящегося стула и закрыл глаза в изнеможении. Настроение было подавленное. Отчего я не послал первый вариант сообщения, честно описывающий сложившуюся ситуацию? Ведь я фактически скрыл явное преступление! Подумать только: по улицам нашего города разгуливает девица, замаскировавшись под невинную особь пола А, некий Брос подсовывает запрещенную литературу молодым особям, а я, Главный Историк страны, доверенное лицо дорогого ДД, не поднимаю тревогу, а отправляю невразумительное послание о «превышении полномочий». Таких сообщений ЦИНН