В квартире пахнет им: кондиционером для белья и немного сигаретами. Ещё присутствует лёгкий запах дерева, обычно исходящий от новой мебели. В интерьере преобладает недорогая «ИКЕА», так что это, скорее всего, её заслуга.
— Ну и каков твой вердикт? — спрашивает Матвей, внимательно следя за тем, как я оглядываю стены.
— Не похоже, чтобы ты слишком заморачивался при выборе съёмного жилья. Эта квартира больше подходит для девочек-студенток из педагогического. Но из плюсов — здесь всё свежее, кроме того жуткого комода в коридоре.
Я говорю как есть и лишь потом понимаю, что продолжаю вести себя стервозно. К чему это высокомерие и разбор полётов от женщины, живущей в загородном особняке стоимостью с десяток таких квартир? Ясно ведь, что Матвей не от избытка денег арендовал именно это жильё.
— Извини. — От внезапной растерянности я переступаю с ноги на ногу, невольно отмечая, что на ступни не налипает мусора. — Квартира отличная. И мне очень нравится, что у тебя так чисто. Ты сам убираешься?
Всё это время Матвей улыбался, но к концу моей тирады его улыбка перетекает в тихий смех.
— Не надо извиняться, Стелла. Когда я арендовал эту квартиру, интерьер был последним, что меня парило. Просто нужно было уложиться в определённую сумму. Дважды в неделю приходит убираться соседка. Я люблю чистоту, но мыть полы и прочее предпочитаю доверять кому-нибудь другому.
Напряжение во мне ослабевает. Он и правда не обиделся. И ещё хорошие новости: у нас получается поддерживать разговор. Если бы пришлось молчать — это было бы ужасно.
— То, что ты любишь чистоту, уже огромный плюс, — мягко замечаю я, решив наконец сказать ему что-нибудь приятное. — Не все мужчины могут этим похвастаться.
— В квартире моей матери всегда было грязно. Многие, повзрослев, пытаются изменить сценарий из прошлого. — Улыбка исчезает с лица Матвея, делая его серьёзным: — Если ты хочешь сходить в душ, то не стесняйся. Я дам тебе свежие полотенца и даже заварю чай.
С небольшой заминкой киваю. Душ мне действительно необходим. Сперму и подтёки косметики я наспех стёрла салфетками, но едва ли это уровень чистоты, достойный женщины. Проблема в том, что я привыкла считать гигиенические процедуры интимным процессом, и проводить их в незнакомой квартире — это… С другой стороны, принять здесь душ едва ли интимнее, чем позволить трахнуть себя на рабочем столе без презерватива.
Душевая — это небольшая комната, в которой компактно совмещено всё необходимое: стиральная машина, ванна, раковина и унитаз. С благодарностью и не без смущения я принимаю стопку полотенец из рук Матвея и запираю за собой дверь. Даю себе не больше минуты на то, чтобы посмотреться в зеркало и со вздохом покачать головой. Но мой сегодняшний девиз — не думать, поэтому, когда рой мыслей начинает неумолимо жалить, я скидываю платье и включаю воду.
По счастью, сама ванна тоже чистая, без серости и ржавых пятен, поэтому брезгливости, стоя в ней, я не испытываю. Правда, когда начинаю мылить голову мужским шампунем, который миллионы раз видела на прилавках супермаркетов, приходится увеличить напор воды до максимума, чтобы заглушить воскресшие мысли. Жить здесь и сейчас. Сегодня только это важно.
Маски или кондиционера для волос здесь, разумеется, нет, как, впрочем, нет крема для лица, фена и даже расчёски. Я прочёсываю спутанные волосы пальцами и растерянно смотрю на серый комок платья, валяющийся в ногах. Надевать его совсем не хочется. Так и выхожу: с волосами-сосульками, прилипшими к плечам, и замотанная в махровое полотенце.
Матвей сидит на диване. Перед ним на квадратном столике стоят две чашки и чайник. Смущение во мне сменяется приливом теплоты. Чай для меня давно заваривает только мама.
— Я не нашла расчёски. — Со смешком убираю волосы за ухо и киваю на столик. — С чем он? Пахнет вкусно.
— Расчёска лежит на жутком комоде в коридоре, — хрипло отвечает Матвей, скользя по мне взглядом. — Я забыл тебе сказать.
По коже ручейками разбегается ток. Он накаляет нервы, оживляя их, и стремительно концентрируется в животе. Я забываю и про чай, и про расчёску, и про то, что ещё минуту назад корила себя за идею приехать сюда. Потемневшие глаза примагничивают меня к себе, как на привязи тянут вперёд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я останавливаюсь лишь тогда, когда мои колени соприкасаются с его. Осторожно кладу ладони Матвею на плечи и со вздохом жмурюсь: в ответ его ладони опускаются мне под ягодицы. Огонь в животе разгорается так сильно, что опаляет грудь и лижет щёки. Его руки продолжают скользить выше, трогая, изучая, гладя.
Сглотнув, я опускаю глаза. Матвей смотрит на меня. Губы приоткрыты, во взгляде чернеет голод.
— Я сниму его с тебя, ладно? Не могу больше ждать.
Я ничего не произношу вслух — просто киваю. Меньше часа назад Матвей самовольно поимел меня сзади, а теперь спрашивает, может ли снять с меня полотенце. Есть в этом что-то трогательное. Наверное, отчасти поэтому там, в такси, я почувствовала себя защищённой. Матвей действительно относится к женщинам с уважением.
Он не встаёт, просто тянет край полотенца вниз. Некрепкий узел на груди распадается, влажная ткань с лёгким шорохом падает на пол. Кожа густо покрывается мурашками, а сердцебиение поднимается к горлу. Я очень давно не стояла голой перед мужчиной. Почти каждый вечер, перед сном я раздеваюсь дома в присутствии мужа, но это другое. Роман давно перестал по-настоящему на меня смотреть. Матвей же это делает. Его взгляд рисует неторопливые узоры на ключицах, груди, рёбрах и животе. Щёки вновь теплеют, хочется прикрыть глаза или попросить его прекратить. Я отвыкла, когда на меня смотрят, а тем более так, как он.
Его ладони ложатся мне на бёдра и тянут вниз, к нему. Когда я оказываюсь сидеть у него на коленях, в ушах тихо звучит: «Да, да, это именно оно». Нет времени думать о том, как всё выглядит со стороны, и о том, что мы с ним находимся в слишком неравных условиях: он снизу и одет — я сверху, с мокрыми волосами и голая.
— Ты даже лучше, чем я представлял, — охрипший голос Матвея отдаётся в солнечном сплетении.
Я закрываю глаза и выдыхаю из лёгких застывший воздух — в эту секунду его губы сливаются с моей грудью. Между ног что-то остро сжимается, выталкивая наружу тёплую влагу. Я обвиваю руками его шею и прижимаюсь сильнее. Хочу. Пусть продолжает. Ласкает соски, посасывает их, сжимает в руках мои ягодицы и шумно дышит. Всё такое правильное, не поддающееся контролю. Жадное, страстное, спонтанное, без неловкости и необходимости себя заставлять. Когда не хочется смотреть и думать, а получается жить лишь ощущениями.
Матвей поднимается с дивана и тянет меня вместе с собой. Моё тело плотно прижато к его, так что я чувствую, насколько сильно он возбуждён. Пока мы целуемся, влажно и с придыханием, я трогаю его член через брюки. Легко быть раскованной, когда не боишься быть неправильно понятой. И да, нет ничего удивительного в его дикой самоуверенности. Матвею точно не бывает стыдно, когда возникает необходимость избавиться от трусов. Забавно, но я ничуть не сомневалась, что там Золотой мальчик — именно такой.
Его губы сползают мне на ключицу, стекают к солнечному сплетению, исследуют рёбра. Я непроизвольно впиваюсь ногтями ему в плечи, когда его язык проникает в пупочную впадину. Следом широко распахиваются глаза.
— Не надо, — сипло бормочу я, глядя вниз.
Горячее дыхание касается половых губ, заставляя всё внутри сжаться в протесте.
— Почему? — Чёрные воронки его глаз находят мои. — Я очень хочу.
— Не надо.
Не знаю, почему я отказываюсь. Слишком интимно, наверное. Я не умею наслаждаться этим процессом — для такого нужно совсем выключить мозг и стать эгоисткой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Матвей выпрямляется и, заткнув мой рот своим, снова тянет меня на диван. На ощупь я нахожу его ремень и начинаю расстёгивать. Хочу повторения тех же ощущений: когда два человека сливаются в единую голодную массу, понимая, что в данную минуту они друг без друга никто.