— Я на секунду забежала, на самом деле. Раз уж ты снова полноправный член коллектива, то гони пятьсот рублей.
— У кого день рождения? — интересуюсь я, пока ставлю сумку на стол и лезу за кошельком.
Традиция сбора денег для именинников возникла ещё до того, как я пришла работать в «Родинский и партнёры», и, хотя её не помешало бы видоизменить, такое постоянство греет душу.
— Золотому мальчику сегодня исполняется аж двадцать три, — доверительно произносит Вера, начиная широко улыбаться. — Как подрос наш соколик, да?
Улыбнуться в ответ у меня не получается, потому что лицо и плечи сковывает странное напряжение. Когда эта раздражающая реакция наконец пройдёт? И когда я перестану воспринимать каждое упоминание о нём так, будто оно адресовано лично мне?
— Держи, — пихаю в Верину ладонь тысячную купюру и иду к окну, чтобы спрятать своё замешательство и заодно открыть жалюзи.
— Так, тебя вычёркиваю из списка. Сдачу потом занесу.
Вера уходит, оставляя меня стоять в одиночестве перед панорамой утреннего города. Матвею сегодня исполнилось двадцать три. Я беззвучно катаю на языке эти цифры, пытаясь заново их распробовать. Двадцать три — это ведь на год больше, чем двадцать два. Вердикт сознания по-прежнему неутешителен. Сопляк так и остаётся сопляком.
Затем я вдруг живо представляю его, смеющегося, немного взлохмаченного, пожимающего руки коллегам. В обед весь коллектив соберётся в вестибюле, чтобы поздравить именинника.
Мне снова неуютно, да так, что я не могу заставить себя сесть за стол. День рождения — это ведь его день, и включать холодность будет неуместно. А без холодности в своём арсенале я совершенно безоружна.
Не выхожу из кабинета до тех пор, пока Вера не заглядывает ко мне снова и не объявляет, что пора идти. Шагаю с неохотой и попутно убеждаю себя, что традиционные поздравления не продлятся дольше пары минут и в толпе коллег моё лицо едва ли будет заметно.
По счастью, к нашему появлению в вестибюле уже успел собраться народ. Матвей стоит в центре, выглядит немного смущённым, но при этом улыбается. Сегодня неожиданно на нём надет пиджак, хотя обычно он обходился без него. Может быть, пойдёт куда-нибудь после работы. Хотя почему «может быть»? Пойдёт наверняка. Двадцать три — тот возраст, когда дни рождения ещё хочется праздновать.
Вера произносит вдохновенную речь о том, насколько коллектив счастлив обрести талантливого сотрудника в его лице. Желает карьерных достижений и шутит, что на его будущий юбилей готова скинуть даже тысячу. После Матвей принимает конверт с деньгами под дружные аплодисменты, в которых звучат и мои. Слегка наклоняет голову, пока обводит глазами толпу, улыбается и беззвучно благодарит. Я не успеваю отвести взгляд до того, как он смотрит на меня. Может быть, даже не хочу. Будет правильнее хотя бы ему улыбнуться: это его праздник, сегодня допустимы поблажки. Но я просто не могу. Слишком привыкла обороняться.
Остаток дня провожу в затворничестве, но звенящей атмосфере праздника удаётся просочиться даже сквозь запертую дверь. Не знаю, что это: отсутствие мужа либо же день рождения Матвея. «Золотого мальчика» в коллективе любят — сегодня это особенно ощущалось. Талантливый, щедрый, умный, с юмором. Почему им его не любить?
Ближе к вечеру я выхожу, чтобы сделать себе кофе — решила задержаться подольше, чтобы поработать. Поработать можно и завтра, но слишком не хочется ехать домой. И навестить маму не вариант: сегодня её близкая подруга тоже празднует день рождения в ресторане.
На обратном пути в кабинет вижу Матвея. Рядом Марьина, секретарша Романа и ещё Айгуль — помощница главбуха. Поверх рубашки на нём надета футболка с надписью: «Прирожденный гений», под которой размещена его фотография. Пиджак заботливо держит Ира.
— С днём рождения от нас… Размер подошёл… Можно пойти в «Джайв» отметить… Потянем тебя за уши…
Я сжимаю кружку сильнее, ощущая, как из центра солнечного сплетения поднимается вихрь чего-то едкого, разрушительного. Нужно пройти мимо них. По-другому попасть в кабинет не получится.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Матвей всё ещё улыбается, когда я делаю это — останавливаюсь в нескольких метрах от их оживлённой компании и холодно цежу:
— День рождения не повод превращать офис в балаган. Компания моего мужа — не один из дешёвых кабаков, в которых ты привык коротать время. Дождись окончания рабочего дня и делай всё, что угодно. Точно не здесь и не сейчас.
Улыбка слетает с губ Матвея, и следом за ней исчезают все краски с лица, делая его непривычно серым. Рамиль, парень из IT-разработок, проходящий мимо, замедляет шаг и непонимающе переводит взгляд с притихшей компании на меня.
Деликатность и мягкость не самые сильные мои качества, но даже для меня подобная тирада — перебор. У мальчишки ведь день рождения, ради Бога… И совсем не его вина, что три азартные почитательницы подарили ему эту футболку и попросили её надеть. Понятия не имею, что заставило меня сказать это, унизив его на глазах у четырёх человек.
Уходить я не спешу. Прекрасно помню, что Матвей никогда не лезет за словом в карман, и даю ему возможность отыграться. Пусть скажет что угодно, чтобы поставить на место зарвавшуюся жену генерального. Я заслужила.
Вижу, как сжимаются его кулаки и как наливаются тёмным глаза, которые, впрочем, уже в следующую секунду исчезают за белой тканью. Матвей стягивает с себя футболку, перекидывает её через плечо и, поблагодарив своих застывших приятельниц, скрывается в коридоре.
Следом за ним, не проронив ни слова, уходят Айгуль и Марьина, Ирина, опустив глаза в пол, беззвучно шмыгает за стойку.
Я перевожу дыхание и тоже иду в свой кабинет. Всё же странно, что меня посетила мысль о разводе. Мы с Романом идеально подходим друг другу.
* * *
Рабочий день вот уже час как подошёл к концу. Последний хлопок двери раздался около минуты назад, и теперь в офисе царит гробовая тишина. Никто не собирается задерживаться здесь в отсутствие генерального.
Смотреть в ноутбук получается лишь с перерывами на отдых. Я то и дело откидываюсь на спинку кресла и перемалываю в голове этот проклятый эпизод. Какая же ты сука, Стелла. Эгоистичная озлобленная сука. Если после этого Матвей не перестанет обходить меня стороной, то он просто идиот.
Сощурившись, я пытаюсь вникнуть в составленную мной же таблицу, но грохот входной двери заставляет испуганно вскинуть глаза. В горле пересыхает, и сердце начинает колотиться быстро-быстро. На пороге стоит Сопляк. Глаза пугающе тёмные, на щеках багровеют пятна гнева.
— Ты кем, блядь, себя возомнила, Стелла? — хрипло цедит он. — С чего ты взяла, что так запросто можешь унижать других, указывая им на место?
21
Стелла
Мои пальцы ощупывают стол, находят ручку и нервно её сжимают. Ступни, освобождённые от туфель во имя сверхурочных, снова пытаются в них втиснуться. Это тело улавливает волны гнева и неосознанно готовится защищаться.
— В мой кабинет без приглашения не входят. — Я пытаюсь произнести это твёрдо, но едва ли справляюсь: Матвей застал меня врасплох.
— Так выгони меня, — недобро усмехается он, продолжая приближаться к моему столу. — Только учти, что парни из дешёвых кабаков слишком тупы, чтобы слушать.
Позвоночник прошибает озноб — предчувствие приближающейся опасности. Я ненавижу, когда кто-то нависает над моим столом, поэтому тоже встаю. От недавнего сожаления не остаётся и следа: я не умею сочувствовать, когда не ощущаю себя в безопасности. Не вломись Матвей в мой кабинет, после возвращения домой чувство вины исполосовало бы меня в кровь. Сейчас же хочется только защищаться. Я слишком хорошо о нём думала, полагая, что Сопляк молча проглотит оскорбление и оставит меня в покое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А ты разве не должен сейчас сидеть в одном из них, угощая своих подруг? — холодно произношу я, скрещивая руки на груди. — День рождения бывает лишь раз в году. Едва ли стоило ждать конца рабочего дня, чтобы прийти сюда с обвинениями. Извинений ты здесь не получишь.