"Однако", размышлял он, возвращаясь на квартиру, "тут нарвешься, где и не ждал. По городу ходишь — шпики заметут, в аптеке наркота, в трактире алкаши прирежут, в лавке мыло радиоактивное, от безопаски волдыри. Приключения сами найдут, говоришь? У парикмахера может быть заражение через инструменты. Надо будет проследить. Что дальше? Жратва. Санэпиднадзором тут, похоже, не пахнет. Дома ночью — пожар, в окно могут залезть, угарным газом отравиться, плита‑то рядом. Спать надо чутко, с открытой форточкой. Трансформер с выдвинутым лезвием — под подушку. Какой, в малину, шокер, тут "Бульдог" бы завести, с понтом, от собак бешеных. Мечты, блин, мечты. На этой свободе надо до утра дожить."
Пройдя через калитку во двор, Виктор внимательно обошел вокруг дома. На заднем дворе висело белье, неуклюжим скворешником громоздился дровяной сарай, обшитый горбылем, и запах кухни смешивался с запахом выгребной ямы: канализация, похоже, была местной и вычерпывали ее ассенизаторы. На крыльце черной лестницы сидела рыжая полосатая кошка; заметив Виктора, она открыла глаза, приподнялась и просяще мяукнула. Виктор отрезал небольшой кусочек сала и положил перед животным; кошка внимательно обнюхала и жадно стала есть.
"Зашибись. Чего зря жрать не станет; стало быть, и людям можно. Только прожарить надо. "
Дверь отворилась, и на крыльцо вышла незнакомая Виктору женщина со слегка помятым, и в одном месте запаянным медным тазом; Виктор поздоровался, и, воспользовавшись случаем, проскользнул наверх.
В комнате уже сгустились сумерки. Лай собак и вечерняя перекличка петухов из форточки стали уже чем‑то привычным, словно бормотание приглушенного телевизора. Виктор снял стекло лампы, чиркнул спичкой; желтый огонек растянулся по щели. Осторожно поставив стекло на место, Виктор подкрутил фитиль, чтобы не коптило, и отправился на кухню жарить картошку.
Печатник, невысокий худой мужчина с прорезанным глубокими морщинами бледным лицом, перед уходом на службу мывший на кухне свою посуду, отнесся к новому жильцу совершенно безразлично, вместе бухануть не предлагал.
"Поели хлеба и колбасы" — в мозгу Виктора всплыла фраза из детской книжки "В стране невыученных уроков". "Тоже альтернативка" — хмыкнул он про себя. Запасливо отложив нетронутую половину провианта за окно на утро, он уже начал стелить постель, внимательно, насколько позволяло скудное освещение, рассматривая чистоту белья и наличие отсутствия посторонней живности, как в дверь робко постучали.
"Это не свои" — подумалось ему. "Из жильцов робких нет."
— Входите, не заперто!
Не успел Виктор закончит фразу, как в комнату влетела девушка и захлопнула за собой дверь. Невысокая (впрочем, все здешние дамы по росту напоминали вьетнамок), с темнорусыми волосами, сплетенными в косу на затылке а — ля Юлия Тимошенко, ямочками на щеках и небольшой родинкой над верхней губой, она имела внешность довольно незаметную и вместе с тем весьма приятную; пухлые губки ее были соблазнительно полураскрыты, она тяжело дышала, откинувшись на дверь за собой, словно желая сдержать ее своим телом, а зрачки в округлившихся глазах были расширены ужасом.
— Спасите, — прошептала она, пытаясь перевести дух, — укройте, меня, пожалуйста!
— Маньяк? — Виктор приблизился к девушке и, слегка подвинув ее трепещущее тело, закрыл кованую задвижку, похожую на сильно перекормленный оконный шпингалет.
— Кто? — не сообразив, спросила она, повернув голову к Виктору, отчего ее губы едва не коснулись его небритой щеки.
— Ну, пристает кто, или дружок гонится, или муж?
— Какой муж? Полиция. Сейчас здесь будет.
— Ого! Хипес, наводчица, мелкая кража?
На хулиганство и разбойные нападения это девица явно не тянула.
— Листовки. Спрячьте меня, сейчас они здесь будут.
Ну, вот и всплыл мертвец, подумал Виктор. Дешевая провокация. Улик нет, так решили взять с поличным.
— Уходите сейчас же. Через кухню черная лестница.
Девушка отчаянно замотала головой.
— Нет, нет, нет… Они знают. Там уже ждут.
— Ага, и куда я вас спрячу? В шкаф? Будут шмонать, найдут.
Откуда‑то снизу, с первого этажа, послышался звонок, потом громкий стук и голоса. Девушка рванулась вперед, и схватившись обеими руками за пиджак Виктора, повисла на нем.
— Спрячьте, христом — богом молю, защитите, они сейчас будут…
Она упала на колени и попыталась целовать руки Виктору, который с трудом пытался отстраняться. В ее голосе звучало неподдельное горе, из глаз покатились слезы, но она, не замечая их, пыталась припасть то к руке Виктора, то к его пиджаку.
— С ума сошли, станьте немедленно, хватит вытираться об меня… Они вас запомнили?
— Чего? — спросила она, продолжая всхлипывать.
— В лицо видели, внешность запомнили?
— Нет… Я сразу бежать… Со спины видели.
— Раздевайтесь и лезьте под одеяло.
— Вы что? — ахнула она, и ее красные заплаканные глаза расширились еще более.
— Раздевайся, лезь в кровать, дура! — драматическим шепотом повторил Виктор. — Потом все поймешь. Быстро!
Девушка, все еще всхлипывая, начала расстегивать какие‑то крючки на одежде. Виктор метнулся к комоду, дернул неподатливый ящик, и кинул на одеяло полотенце и чепчик.
— Этим вытрешься, это наденешь! Чтобы волос не видели!
В коридоре уже слышались стук и возмущенный грудной голос соседки древней профессии: "Я женщина законная, со шпаной не вожусь!"
"А в дверь стучат, а в дверь стучат, пока не в эту дверь…"
Он сбросил пиджак на стул и спешно начал расстегивать рубашку.
— Звать‑то тебя как?
— Фрося…
— Бурлакова?
— У нас бурлаков нет… Шашонковы мы.
В дверь забарабанили так, что щеколда чуть не отскочила.
— Откройте, полиция! — раздался сиплый высокий голос.
— Сейчас! Я одеваюсь!
Виктор скинул носки и сунул ноги прямо в туфли, дернув за шнурки. Затем достал из кармана два презерватива, кинул один на комод, упаковку второго разорвал, распрямил изделие, и, послюнявив, кинул прямо на пол; выдернув ремень из пряжки, он поспешил к дверям, левой рукой пытаясь пристроить конец ремня обратно.
— Прошу прощения, я не один, я с дамой… — забормотал Виктор, пропуская в комнату мужика с буденновскими усами, в фуражке и мундире с двумя рядами начищенных медных пуговиц.
"Блин, вот что значит две полоски на погонах? Сержант полиции?"
— Унтер — офицер Клячкин, — отрекомендовался полицейский чин. — Вы у нас будете господин Еремин, проживающий по данному адресу?
— Еремин Виктор Сергеевич. Въехал только сегодня, извините за некоторый беспорядок. Если что до меня здесь случилось, никакого отношения не имею, и ни о чем не слышал.
— Этот господин, хозяйка? — Клячкин повернулся к Федоре Игнатьевне, выглядывающей в дверной проем меж двух рядовых; позади нее виднелся еще какой‑то мужик с длинными волосами и бородой и в фартуке, похоже, дворник.
— Он, он, звался Ереминым, и говорил, что с рекомендацией от господина Маха, музыканта, что на Ливенской сейчас живет.
— А скажите, господин Еремин, не забегала ли сейчас к вам девица лет около двадцати, среднего росту… вот в таком платье? — и он указал на скомканную одежду Фроси, лежащую на стуле.
— Девица? Как можно, мы же… я же не один… ты что‑нибудь расслышала? — и он повернулся к Фросе.
Та только помотала головой, выставив из‑под простыни одни глаза.
— Да не бойся ты, это же полиция. Ловят кого‑то, — продолжил Виктор, стараясь ногой запихнуть презерватив под кровать, что не осталось незамеченным.
— Это и есть ваша дама? — Клячкин кивнул в сторону кровати.
— Ну так… других, сами понимаете, нет.
— И платье ее?
— Ну не мое же. Чье же еще? — ответил Виктор, начиная немного наглеть.
Клячкин перевел глаза с презерватива на Фросю и обратно.
— Черт бы побрал этого Кудрова, — раздраженно произнес он. — Завалил дешевой мануфактурой, половина баб в одном и том же… Вынуждены сделать у вас обыск.
— Да пожалуйста, — Виктор открыл дверцу шкафа, выдвинул ящики комода и подоткнул простыню на кровати, чтобы было видно, что под кроватью никто не прячется, затем отдернул занавеску. — Признаюсь сразу, в печь пока не заглядывал, топить не собирался. Так что если прошлый жилец там чего оставил, лучше сразу посмотреть.