Старая генеральша встретила высокого посетителя полная гордого и глубоко осознанного достоинства, и великий князь, враг всякого раболепного преклонения перед властью, залюбовался тем гордым достоинством, с каким его встречали в этом скромном домике эти сравнительно скромные представительницы славного, но скромного и небогатого имени. Он подошел к руке генеральши, крепко поцеловал красивую ручку невесты и умело застегнул на ней поданный ему одним из адъютантов богатый и роскошный браслет.
Этот подарок был прислан невесте супругой великого князя Еленой Павловной, пожелавшей со своей стороны чем-нибудь почтить «дочь» своего августейшего мужа.
Но вот в передней послышались шаги, сопровождаемые звоном оружия, и вошедший шафер почтительно доложил невесте, что жених ожидает ее в церкви.
Она молча встала и, вся бледная, двинулась к столу, за которым еще бледнее, еще беспомощнее ее сидела старая генеральша.
Великий князь тоже встал и взял в руки поданную ему адъютантом икону. Старая генеральша стала рядом с ним.
Михаил Павлович, глубоко растроганный, высоко поднял икону над склоненной перед ним красивой головкой, и молодая женщина с тихим, сдержанным рыданием опустилась на колени. Набожно приложилась она к иконе, коснулась бледными губами склоненной перед нею лицом головы августейшего посаженного отца и с громким рыданием, порывисто бросилась в объятия матери.
— Прощай, мама! — только могла выговорить она и, вся бледная, прижалась к матери, покрывая поцелуями ее руки, глаза, лицо.
Великий князь отвернулся, чтобы скрыть свое волнение. Нарядным шаферам как-то не по себе было на этой парадной свадьбе, которая была так похожа на похороны.
Невеста подняла свое скорбное лицо с плеча матери.
— Я готова, ваше высочество, — проговорила она, обращаясь к великому князю, и прижимая тонкий расшитый кружевами платок к орошенному слезами лицу. Затем, взяв под руку почтительно склонившегося перед ней великого князя, она смело двинулась вперед, грандиозным жестом откидывая на ходу длинный трен своего воздушного венчального платья.
Обряд венчания был совершен с большой пышностью. Несвицкий, бледный, взволнованный, но в душе очень польщенный окружавшим его парадом, был очень красив под венцом и своей эффектной наружностью вполне гармонировал с стоявшей рядом с ним красавицей-невестой.
Сравнительно небольшая церковь дворца, в которой происходило венчание, была полна избранной, блестящей публикой. Узнав о том, что великий князь сам лично будет присутствовать на свадьбе, всегда угодливый штат придворных стал усиленно добиваться приглашения на свадьбу, и так как никакого торжества за обрядом венчания не следовало и принесение поздравлений новобрачным было назначено тут же, в боковом зале, примыкавшем к церкви, то и приглашения раздавались сравнительно легко.
Невеста стояла под венцом волшебно красивая и, как смерть, бледная. Ни кровинки не было в ее пленительном, как камея, правильном личике, но спокойствие ни на минуту не оставляло ее, и она твердым и отчетливым голосом ответила «нет» на вопрос священника о том, не связана ли она обещанием с другим, и спокойной, недрогнувшей рукой обменялась обручальным кольцом со стоявшим рядом с нею, совершенно чужим и почти не симпатичным ей человеком.
Поцелуй, которым обменялись «молодые», по обряду церкви, тотчас по окончании брачной церемонии, был так холоден и так мертвенно спокоен, что Борегар, стоявший в эту минуту позади «молодых», пресерьезно уверял потом, что от таких поцелуев вчуже холодно становится.
Когда, приняв поздравление от присутствующих, молодая княгиня под руку со своим августейшим посаженным отцом перешла в соседний с церковью парадный зал и великий князь, первый подняв бокал за молодых, громко и шутливо произнес традиционное русское: «Горько!», — Софья Карловна бросила на него укоризненный взгляд, но освященному временем обычаю все-таки подчинилась и протянула свое красивое, слегка разрумянившееся личико красавцу-мужу.
— Как ревеню хватила наша молодая! — дурашливо шепнул Борегар, опорожняя свой бокал и обращаясь к близ стоявшему товарищу.
Прямо к дворцовой церкви были поданы заранее заказанные шаферами лихие тройки, и спустя два или три часа молодая княгиня, при помощи раньше нее прибывшей на место камеристки переменив свой брачный туалет на кокетливый дамский наряд, уже сидела перед чайным столом, с роскошью накрытым в избе почти неведомой, скромной Царской Славянки.
Правда, туда на лето иногда переезжали семьи офицеров, но это переселение было настолько временным, что жизнь обставлялась по-дачному и не носила того характера роскошного новоселья, каким блеснула обстановка, приготовленная для молодой четы новобрачных.
Князь Несвицкий, в котором только что отпразднованная пышная свадьба оставила самое отрадное впечатление, сел за чайный стол в прекрасном расположении духа, не смущаясь даже тем, что во время сравнительно долгого переезда из города в место полковой стоянки молодая супруга не обменялась с ним ни одним словом. Он тоже успел переодеться и был необыкновенно красив в своем военном сюртуке нараспашку, с вовсе не форменным, но очень шедшим к нему бледным жилетом.
— Вот мы и дома! — произнес он, любуясь на молоденькую жену, характерная головка которой красиво оттенялась кокетливым кружевным чепчиком, приготовленным стараниями ловкой и опытной модистки. — Поздравляю тебя с новосельем!.. Поздравь и ты меня, и пожелаем друг другу долгой, спокойной жизни и много-много счастья!
— О покое я позабочусь и надеюсь достигнуть его, — задумчиво произнесла молодая женщина, — что касается счастья, то о нем я не мечтаю! Ведь счастье — крайне редкое явление!
— Такая неуверенность не представляет ничего лестного для меня! — улыбнулся молодой муж, нагибаясь, чтобы поцеловать руку жены.
Софья Карловна порывисто отдернула руку и почти брезгливо произнесла:
— Оставьте! Жизнь — не комедия… Любви давно нет, а одна страсть оскорбительна, и ее обидным требованиям я никогда не подчинюсь… Заранее предупреждаю вас об этом! Взглянем жизни прямо в глаза, не станем обманывать ни себя, ни других и как-нибудь, потихоньку доживем свой век!.. Не мы с вами первые, не мы и последние, осужденные на спокойную и холодную жизнь без любви и без радости. Никто не виноват перед нами. Никто не толкал нас на тот безрадостный путь, на котором мы стоим, мы сами выбрали его. Пойдем же по нему безропотно и смело!.. Как ни беззащитен челнок, неосторожной рукой выброшенный в безбрежное житейское море, а куда-нибудь да выкинет его волной!