– Ах как творчески мы планируем на объектах унитазы и биде! – тихонько бурчит техник, все же опасаясь гнева главного. – Шарашмонтаж – истинное название нашей конторы!
Евгения с сожалением понимает, что главный специалист, увы, безнадежно отстал от жизни, но пока он в государственном институте, никто его в должности не понизит и оклад не уменьшит. Он много лет громогласно презирает предпринимателей, по привычке называя их рвачами и хапугами, но в глубине души, наверное, понимает, что уж его-то никто на должность референта не позовет.
Между тем архитектор Лопухина не может не видеть, что именно с приходом предпринимателей появилось нечто неординарное, и теперь пришло время доставать из шкафов свои старые запыленные чертежи, которые в прежнее время не могли быть реализованными, а теперь то здесь, то там строятся здания всевозможных банков и фирм по этим, казалось, навсегда забытым проектам…
Словом, в конце рабочего дня она созревает настолько, что звонит президенту фирмы.
– Валентин Дмитриевич уехал в банк. Что ему передать? – спрашивает секретарша.
– Передайте, что звонила архитектор Лопухина. Сказала: она согласна. Не забудете?
– Я записала: Лопухина согласна! – бесстрастно говорит секретарша.
– До свидания, – бормочет Евгения, подавленная ее снисходительно-вежливым тоном.
Интересно, чем обуславливается такой тон? Высокой зарплатой, осознанием престижности фирмы или особым обучением на каких-нибудь специальных курсах?
Без двух минут восемнадцать сотрудники проектного института уже стоят на стреме с сумками и портфелями. Как бы ни расхолаживали людей перестройка и безответственность, но они принесли с собой страх за свое будущее – потерять работу никому не хочется. Теперь у каждого ощущение, что ему дышат в затылок – на улице толпы безработных!
Так вот, без двух минут шесть вечера Лопухину зовут к телефону.
– Евгения Андреевна, я рад! – сообщает ей президент знакомой фирмы. – Когда вы сможете выйти к нам на работу?
– В следующий понедельник.
Она думала, что рассчитаться с родным институтом удастся гораздо быстрее, но ей поставили условие: закончить всю свою работу. Пусть скажет спасибо, что отпускают без двухнедельной отработки, как в былые добрые времена!
– Будем ждать! – тепло говорит Валентин Дмитриевич и посмеивается. – Хотите, проведу небольшой сеанс ясновидения? Сейчас все ваши коллеги стоят на старте в ожидании… впрочем, нет, уже побежали, услышав заветный бой курантов!
– Это так! – соглашается Евгения.
– А у нас вы станете забывать о времени! – хвастливо обещает президент.
Мы будем посмотреть! Так, кажется, говорил барон фон Врангель, по свидетельству пролетарского поэта Демьяна Бедного» Скорее всего он говорил по-русски лучше самого поэта, но тогда его образ не вызывал бы у других пролетариев ненависти и желания его бить.
Закончился рабочий день, а Надя так и не появилась. И Евгения не стала ее искать. Друг проверяется в беде? Или в радости? Гордыня – грех! Надо бы пойти повиниться, но в чем? Еще один штрих: раньше она бы извелась – размолвка с близкой подругой. Побежала бы ее искать, выяснять. А теперь? Что же это такое в ней проклевывается? Чувство собственного достоинства? Или самолюбования – вон я какая гордая!..
Так и не сумев подобрать для себя подходящий ярлык, Евгения выходит из института и спускается по лестнице, весело размахивая сумкой. Чересчур весело. В то время как в ней что-то с хрустом прорастает, даже кости трещат, хотелось бы иметь рядом кого-то близкого, кто бы объяснил: на бойся, Женечка, это болезнь роста. Вернее, прорастания из безликой, покорной женщины – обновленного, уверенного в себе существа. Потому выше голову! Прорвемся!
На остановке автобуса перед ней тормозят «Жигули».
– Садись, дорогая, подвезу, куда скажешь!
– У меня нет денег! – отмахивается Евгения.
– Зачем такой красавице деньги? – изумляется водитель «Жигулей». – Деньги есть у меня!
– Слушай, мужик! – кричат ему сзади. – Вперед подай, дорогу загородил!
Водитель захлопывает дверцу и отъезжает вперед, а перед Евгенией распахивается дверца «вольво».
– Садитесь, благородная, поскольку нам по пути, я с вас много не возьму!
Виталий! Она сразу узнает его и садится, краем глаза отмечая возмущенное лицо нахального приставалы.
– Везет нам на встречи, – говорит она, потому что он улыбается и молчит – пауза как бы затягивается.
– Ищущий да обрящет! – посмеивается он в ответ на ее реплику.
– Но не искали же вы встречи со мной специально?
– Именно искал специально! Целую систему разработал. Конечно, можно было бы ждать у дома, но это слишком наглядно, потом, я не знал, как вы к этому отнесетесь. Для начала я решил пару дней поездить с учетом того, что вы работаете до шести. Потом проверил бы, не до пяти ли? Потом бы прошелся по скользящему графику… К счастью, мне повезло сразу.
– Но почему вы меня искали?
– Ну и вопрос!
– Хотите сказать, я вам понравилась?
– Что вы! Цель моих поисков совсем другая! Узнать, например, как вы относитесь к чеченскому вопросу.
Евгения смеется.
– Просто я подумала, что скажете об этом сами.
– Ах так: ваши трехдюймовые глазки зажгли огонь…
– Нет, что-нибудь свое.
– А надо ли обо всем говорить?
– Считаете, мы много говорим?
– Очень много!
– Но мы говорим о политике, о ценах, об эстраде… Обо всем, кроме чувств.
– Значит, нет потребности о них говорить.
– Жаль. Люди придумали слова для общения друг с другом, а если сказать нечего…
Внимательно слушая, он уверенно включается в замерший у светофора поток машин.
– А я думаю, дело в другом. Мы так долго высмеивали сентиментальность… Даже термин появился для ее обозначения: вопли и сопли! Досмеялись! Теперь сами же боимся говорить о чувствах, чтобы не высмеяли нас. Ведь это как бы проявление слабости.
– Что ж, давайте будем сильными. Забудем обо всяких там лютиках-цветочках. Вместо «любить» будем говорить «идти на контакт», вместо «любимый» станем употреблять слово «партнер»! Красиво!
– Нет! – шутливо кричит он и бросает руль. – Так еще страшнее.
– То-то же! Психологи считают, что выход из такой ситуации есть: надо научиться вначале любить себя…
– Куда же ты лезешь, милый? – бормочет Виталий, выкручивая руль, – не в меру торопящийся водитель выгадывает лишнюю секунду и рыскает из ряда в ряд. – А вот здесь, Женя, я с вами не согласен: любящих себя, по-моему, в нашем обществе больше чем достаточно. Еще ничем не заслужили, а уже требуют: дай!
– Но мы говорим о разных вещах. Ваш пример – любовь к себе на уровне низменных потребностей. Примитивное самонасыщение. Что же тогда будет отличать человека от животного? – Она обрывает себя: – Ей-богу, не собиралась устраивать диспут на колесах. Я вовсе не хотела показаться умничающей и обличающей.