Читать интересную книгу После либерализма - Иммануэль Валлерстайн

…Французская революция представляла собой ни что иное, как кульминацию того исторического процесса дробления, который уходил корнями к началам таких доктрин, как номинализм, религиозное инакомыслие, научный рационализм, и разрушение тех групп, институтов и непреложных истин, которые были основополагающими в Средние века.

(Miter 1952, 168–169)

Таким образом, консервативная идеология была «реакционной» в прямом смысле этого слова, ибо стала реакцией на пришествие современности, поставив своей задачей либо (в жестком варианте) полное изменение положения, либо (в более сложном своем варианте) ограничение ущерба и максимально длительное сопротивление всем грядущим переменам.

Как и все идеологические учения, консерватизм, прежде всего и главным образом, являлся политической программой. Консерваторы прекрасно отдавали себе отчет в том, что они должны сохранить или отвоевать как можно большую часть государственной власти, поскольку государственные институты были ключевыми инструментами, необходимыми для достижения их целей. Когда консервативные силы вернулись к власти во Франции в 1815 г., они окрестили это событие «Реставрацией». Но, как мы знаем, полного возврата к положению status quo ante так и не произошло. Людовик XVIII был вынужден согласиться на «Хартию», а когда Карл X попытался установить реакционный режим, его отстранили от власти; на его место пришел Луи-Филипп, принявший более скромный титул «короля французов»[31].

Следующим шагом в развитии событий было становление либерализма, провозгласившего себя учением, стоящим в оппозиции к консерватизму, на основе того, что можно было бы назвать «осознанием принадлежности к современности» (Minogue 1963, 3). Либерализм всегда ставил себя в центр политической арены, заявляя о своей универсальности[32]. Уверенные в себе и в истинности этого нового мировоззрения современности, либералы стремились к распространению своих взглядов и привнесению своей логики во все социальные институты, пытаясь таким образом избавить мир от «иррациональных» пережитков прошлого. Чтобы достичь своей цели, им приходилось бороться с консервативными идеологами, которые, как они считали, были охвачены страхом перед «свободными людьми»[33], людьми, освобожденными от ложных идолов традиции. Иначе говоря, либералы верили в то, что прогресс, при всей своей неизбежности, не сможет стать реальностью без определенных человеческих усилий и без политической программы. Таким образом, либеральная идеология отражала уверенность в том, что для обеспечения естественного хода истории необходимо сознательно, постоянно и разумно проводить в жизнь реформистский курс, нисколько не сомневаясь в том, что «время на нашей стороне, и с его течением все большее число людей неизбежно будут становиться все более счастливыми» (Schapiro 1949, 13).

Последним из трех идеологических течений был разработан социализм. До 1848 г. мало кто мог даже подумать о нем как о некоем самостоятельном идеологическом учении. Причина этого состояла, прежде всего, в том, что те, кто после 1789 г. стали называть себя «социалистами», повсюду считали себя наследниками и сторонниками Французской революции, что на самом деле ни в чем не отличало их от тех, кто стал называть себя «либералами»[34]. Даже в Великобритании, где Французская революция подавляющим большинством воспринималась с осуждением, и где в силу этого «либералы» заявляли об ином историческом происхождении своего движения, «радикалы» (которые в большей или меньшей степени станут в будущем «социалистами»), как представляется, изначально были настроены более воинственно, чем либералы.

По сути дела, тем, что особенно отличало социализм от либерализма в качестве политической программы и поэтому идеологического учения, была уверенность в необходимости серьезно помочь прогрессу 8 достижении стоящих перед ним целей, поскольку без этого процесс будет развиваться очень медленно. Коротко говоря, суть социалистической программы состояла в ускорении исторического развития. Вот почему слово «революция» им больше импонировало, чем «реформа», которое, как им казалось, подразумевает лишь терпеливую, пусть даже добросовестную, политическую деятельность, воплощенную в чем-то напоминающем ожидание у моря погоды.

Как бы то ни было, сложились три типа отношения к современности и «нормализации» изменений: насколько возможного ограничения опасности; достижения счастья человечества наиболее разумным образом; или ускорения развития прогресса за счет жестокой борьбы с теми силами, которые ему всячески противостояли. Для обозначения этих трех типов отношений в период 1815–1848 гг. вошли в употребление термины консерватизм, либерализм и социализм.

Следует отметить, что каждый тип отношений заявлял о себе в оппозиции к чему-то. Консерваторы выступали как противники Французской революции. Либералы — как противники консерватизма (и монархического строя, к реставрации которого он стремился). А социалисты выступали в оппозиции к либерализму. Наличие такого большого числа разновидностей каждого из этих идеологических течений, прежде всего, объясняется критическим, отрицательным настроем в самом их определении. С точки зрения того, за что выступали сторонники каждого из этих лагерей, в самих лагерях существовало много различий и даже противоречий. Подлинное единство каждого из этих идеологических течений состояло лишь в том, против кого они выступали. Это обстоятельство весьма существенно, поскольку именно это отрицание столь успешно сплачивало все три лагеря на протяжении примерно 150 лет или около того, по крайней мере, до 1968 г. — даты, к вопросу о значении которой мы еще вернемся.

«Предмет» идеологии

Поскольку, по сути дела, идеологические учения являются политическими программами, имеющими целью рассмотреть и дать оценку проблем современности, каждой из них требуется «предмет», или основной логический актор. В терминах современной политической лексики его стали называть вопросом о суверенитете. Французская революция заняла в этом вопросе абсолютно четкую позицию: вместо суверенитета абсолютного монарха она провозгласила суверенитет народа.

Новое выражение о суверенитете народа является одним из величайших достижений современности. Даже, несмотря на то, что спустя столетие еще продолжались затяжные баталии против этого нового идола — «народа», с тех пор никто не смог низвергнуть его с пьедестала. Но победа оказалась ложной. Может существовать единое мнение о том, что народ является сувереном, но с самого начала так и не было достигнуто единого мнения о том, что такое «народ». Более того, ни одно из трех идеологических учений так и не имеет четкой позиции в этом щекотливом вопросе, что, тем не менее, отнюдь не мешает им отказываться признать расплывчатость разделяемых ими взглядов.

Наименее неопределенную позицию, казалось бы, занимают либералы. «Народ», как они считают, составляет сумму всех «личностей», каждая из которых представляет собой высшего обладателя политических, экономических и культурных прав. Личность является основным историческим «субъектом» современности. Поскольку здесь не представляется возможным рассмотреть огромную специальную литературу, посвященную индивидуализму, я ограничусь упоминанием трех вопросов — головоломок, вокруг которых до сих пор продолжают вестись острые дебаты.

1. Все личности, говорят нам, должны быть равными. Но, разве можно толковать это высказывание в буквальном смысле слова? Очевидно, что нет, если речь идет о праве принятия независимых решений. Никто не имеет в виду предоставлять право принятия независимых решений новорожденным. Но тогда возникает вопрос, какого возраста надо достичь, чтобы получить такое право? В разные времена ответы на этот вопрос давались различные. Если допустить, что «дети» (кто бы ни входил в эту категорию) не могут пользоваться этими правами по причине незрелости их суждений, из этого следует вывод, что независимая личность является кем-то, чье право на независимость определяется другими людьми. Тогда получается, что если существует возможность, чтобы кто-то другой судил о том, может та или иная личность осуществлять свои права или нет, значит, к тем, кто не может этого делать, могут быть причислены и другие категории людей: дряхлые старики и старухи, слабоумные, психически больные, находящиеся в заключении преступники, представители опасных классов, беднота и т. д. Такой список, очевидно, не фантазия. Я пишу здесь об этом не для того, чтобы обсуждать вопрос о том, могут или нет представители каждой из этих групп принимать участие, скажем, в голосовании, я просто хочу подчеркнуть, что не существует такого четкого водораздела, который отделял бы тех, кто может пользоваться своими правами, от тех, кому в этом может быть отказано на законном основании.