— Ты сама сказала, что ему лет 40!
— На вид! Ой, Лен, ну даже если и 40? Не 60 же, к тому же, знаешь, в штанах у него… повыносливее многих молодых будет. Я готова была сдуться после первого раза, а он пошел на второй заход, — Вера поежилась от прохладного ветра и втянула шею, пряча подбородок в воротнике.
— Ну, то что отлизал, это конечно он молодец. Когда как не на закате лет думать о бабе, занимаясь с ней сексом, — Ленка заржала, вытаскивая из кармана подушечку жвачки без обертки. Вера с отвращением следила, как подруга убирает с нее крошки и волосы, а потом беззаботно запихивает ее в рот.
— Ну тебя нахер. Рассказываешь тебе, вроде поделиться хочешь, а ты как обычно, — Клинкова обидчиво швырнула тлеющий окурок в кусты, и спрятала руки в карманы.
— Только не говори, что влюбилась. Он тебе, поди, золотых гор наобещал, а ты уши развесила, как лохушка последняя. Судя по рассказу, он фраер занятой, ему такие девочки как ты по 5 раз на дню отсасывают, а вечером он к жене возвращается, отвечаю.
— Дура, ты, Самохина. И куртка у тебя стремная, — Вера спрыгнула с парапета и быстрым шагом пошла сторону дома.
— Куртка вообще-то американская, она априори не может быть стремной, — зачем-то крикнула вдогонку Ленка, смотря вслед уходящей подруге.
«Как обычно, обосрать настроение, а потом как будто ничего не случилось».
Уже дома Вера со злостью расчесывала спутанные волосы. Ну, все, все кто мог сегодня ее довести — довели. Исаев, будь он неладен, Самохина тоже хороша, один дядя Гриша молча, собрался и ушел. Судя по всему — на свидание.
Любовь не выбирает, к кому прийти, к старому алкашу или к глупой девчонке.
Фыркнув на саму себя в зеркало, Вера остервенело, натянула старые ботинки, вместо сапог, которые остались в ресторане, пальто и, хлопнув дверью, выбежала из квартиры.
— Чего так шумишь, Верочка? Случилось что? — навстречу по лестнице поднималась соседка, та самая, таскавшая бабушку по собраниям и митингам.
— Опаздываю, Клара Васильевна, к бабушке в больницу.
— Ой, Верочка, я за нее так переживаю. Ее же прихватило у меня, прямо на кухне, мы чай сидели, пили… — начала женщина, качая головой.
— Клара Васильевна, опаздываю я, давайте как-нибудь потом, — нервно бросила Вера, перепрыгивая через две ступеньки по лестничному пролету.
— Хамка, — тихо послышалось в спину. Старые клячи такие предсказуемые.
Почти два часа в душном автобусе, еще пятнадцать минут пешком до городской больницы — Вера ввалилась в здание, скрипя зубами. Раздражала каждая мелочь, медленный человек впереди, долгая очередь, шуршащие бахилы, даже брови у врачихи бесили так, что хотелось лечь на пол и задергаться в истерических конвульсиях.
— Девушка, девушка, туда нельзя, — затараторила медсестра, перегораживая Вере дорогу.
— Что значит нельзя? Мне можно, у меня бабушка там, — Вера решительно отодвинула девушку и двинулась прямо по коридору.
— Стойте, вы случайно не Вера? — надоедливая работница снова перекрыла дорогу.
— Случайно Вера, — злилась девушка, — Алексей Витальевич вас не предупредил разве?
— Внучка Нины Степановны? Так ее сегодня утром перевели в палату, мне сказали вас проводить, — медсестра бегала глазами по Вериному лицу, пряча руки в карманах больничного халата.
— Алексей Витальевич вчера сказал, что она еще несколько дней пробудет в реанимации, — Вера, немного успокоилась, поднимаясь за молодой практиканткой на 4 этаж.
— Сегодня утром пришли результаты анализов и Алексей Витальевич принял решение перевести ее, да вы не волнуйтесь, раз он решил, значит ее здоровью ничего не угрожает. Тем более бабушка у вас такая, живчик, даже отказалась в коляску садиться, сказала «сама дойду» — девушка улыбнулась, поворачиваясь к Вере, распахивая перед ней двери отделения приемного покоя.
Вера вздохнула.
«Да уж, это так похоже на бабушку».
— А вот и наша палата, заходите, если что-то понадобится, там кнопка возле кровати, ну Нина Степановна знает, — медсестра остановилась перед дверью с номером 11, - Я побегу, мне еще кардиограммы надо подписать, — она махнула рукой, как будто они с Верой были старыми подругами, и почти бегом побежала вниз по лестнице.
Палата у бабушки была отдельная, про такие обычно говорят «повышенной комфортности». Светлая, большая комната, две тумбочки, шкаф, холодильник, телевизор напротив больничной койки, приличное постельное белье, диванчик для посетителей, да что там, в палате даже был отдельный санузел.
«Понятно».
Нина Степановна сидела на кровати, раскрыв в руках газету. Ее очки висели почти на кончике носа, и она постоянно их поправляла.
— Бабушка, слава Богу, с тобой все хорошо, — Вера поставила пакеты на журнальный столик и обняла женщину.
— Ой, Верочка, я так рада тебя видеть, — женщина сложила газету, в ответ, обнимая внучку, — Алексей Витальевич сказал, что уже все хорошо, ой, я так переживала, ну куда мне в больницу, — запричитала Нина Степановна.
— Все хорошо, ба. Но еще придется тебе немного побыть здесь, понаблюдаться, анализы остальные сдать.
— Ой, Вера, не знаю, неудобно все это как-то, — женщина рассеянно пожала плечами, обводя взглядом комнату.
— Что неудобно? Лечиться неудобно? А с инфарктами падать удобно? Ба, ну тебе, если себя не жалко, ты о нас с дядь Гришей подумала? Нам то, как быть?
— Так я и говорю, что надо домой возвращаться, я и Алексею Витальевичу сказала, а он ни в какую, говорит, нет и все.
— Правильно говорит твой Алексей Витальевич, хоть у кого из вас двоих есть мозги. Домой не поедешь пока не долечишься, а мы с дядь Гришей и сосисками с лапшой перебьемся, если ты об этом переживаешь, — Вера попутно разбирала пакеты, набивая холодильник. — Это вот фрукты, ешь, пожалуйста, не храни. Икру кабачковую, твою любимую купила, — девушка потрясла баночкой в воздухе и поставила ее в холодильник.
Нина Степановна молча, следила за внучкой, а потом сняла очки и сложила руки на коленях.
— Вер, откуда у тебя такие деньги? — тихо спросила Нина Степановна и прищурилась, смотря на внучку. — Продукты вон, аж два пакета, палата эта, это ж не бесплатно. Я видела, в каких палатах остальные лежат, а меня в одиночную, мол, так спокойнее будет. Но я, то понимаю, что просто так меня бы не определили сюда, а, Вер?
— Опять — двадцать пять. Главврач наверно был очарован твоей красотой, — попыталась отшутиться девушка, отводя взгляд, — Телевизор то работает? Смотрела?
— Вера.
— Бабушка, это он, — придумывать отмазки было лень, врать тоже не было смысла. Пусть лучше она злиться на сложившуюся ситуацию, чем будет думать, что внучка проститутка.
— И что же теперь? Мне к нему на покаяние идти? Боже, Вера, ну что ты делаешь? Мне от него ничего не надо.
И тут Вера поняла, бабушка ведь даже имени Артема не знала, если их разговор и касался этой темы, в нем фигурировал «ОН», никак иначе.
— Перестань, — девушка медленно поднялась с кровати, чувствуя, как внутри снова колючим клубком сворачивается злость, — Человек тебе помог, искренне и абсолютно бескорыстно, сейчас не та ситуация, чтобы показывать свой характер. Мне плевать, если он полностью оплатит твое лечение, препараты, которые кстати тебе уже навыписывали, к нему на покаяние пойду я и буду благодарить, за то, что помог поставить тебя на ноги. Если надо — встану на колени, меня гордость не задавит, зато ты будешь рядом. Так что замолчи, пожалуйста, и лечись. Процедурки там, анализы, все что надо, а я буду носить тебе фрукты и смотреть на твое счастливое лицо, понятно? А сейчас извини, мне на работу надо собираться, завтра зайду, — из палаты Вера вышла быстрым шагом, накидывая на ходу пальто, громко хлопнув дверью.
«Бабушка видимо тоже решила отыграться за все хорошее».
Настроение было на нуле, хотелось забиться в уголок и заплакать. Почему, когда пытаешься сделать кому-то хорошо, душу на изнанку выворачиваешь, люди не ценят?