Таким образом, перед читателем в последней повести Распутина проходит образ женщины «на распутье»: одни осуждают Тамару Ивановну за самоуправство, другие считают её поступок праведным Возмездием за зло, причинённое её дочери. Но героиня, как и Егорьевна, ищет себя, ищет свой путь к Свету из Тьмы.
2.3.3. Образ Настёны – один из самых сложных образов
в творчестве Распутина
Последнюю точку в своих размышлениях о женских образах в творчестве Валентина Распутина мы хотим поставить анализом одного из самых сложных образов в его творчестве -
образом Настёны из повести
«Живи и помни».
Мы не случайно нарушили последовательность разговора о женских образах в соответствии с хронологией выхода произведений Распутина в свет. Образ Настёны – это образ, синтезирующий в себе черты двух типов исследуемых нами образов, – образа «обыкновенной» женщины и образа женщины «на распутье». Именно это обстоятельство даёт основание вести разговор об этом образе в финале нашей работы как об образе-синтезе.
Об этой повести Валентина Распутина написано столь много и у нас в стране и за рубежом, сколь, вероятно, ни о каком другом его произведении. Одной из лучших книг о минувшей войне назвал ее Виктор Астафьев, отметив «потрясающую, глубокую трагичность», что является основой всей повести, её доминантой. А.Овчаренко оценил эту повесть Распутина как лучшее достижение литературы 70-х годов «в области психологической прозы» [25, с.348]. В.Бондаренко в своей статье «Поминальная молитва Валентина Распутина» отмечает, что «это одна из самых мистических повестей русской литературы» [31, т.1, с.392].
Да, повесть была высоко оценена, но далеко не все и не сразу правильно ее поняли, увидели в ней те акценты, которые были проставлены писателем. Некоторые отечественные и зарубежные исследователи определили ее в первую очередь как произведение о дезертире, человеке, сбежавшем с фронта, предавшем товарищей. Но это – результат поверхностного прочтения. Сам автор повести не раз подчеркивал: «Я писал не только и меньше всего о дезертире, о котором, не унимаясь, талдычат почему-то все, а о женщине…».
Образ Настены – этический центр повести. Она, а не Гуськов, – главная героиня. Сам автор о Настене не раз говорил, что повесть – именно о ней, а не о дезертире, что именно ее, женский, характер сначала возник в его представлении. «Читатель был готов к ситуации, когда она или сама выдаст своего мужа, или заставит его прийти с повинной. Но Настена не делает ни того, ни другого. И я должен был это доказать – и доказать так, чтобы у читателя было полное основание поверить в необходимость и правомерность ее поступков. Если бы она поступила по-иному, это уже была бы другая повесть, которую должен был бы написать другой автор. А мне кажется, что я сумел доказать естественность поступков Настены», – говорил Валентин Распутин, подчеркивая, насколько важен для него этот образ и правильная его трактовка.
Критики, основывавшиеся не только на внешнем движении сюжета, но в первую очередь на внутренней философии характеров, тоже отмечали, что «повесть Валентина Распутина – не о дезертире, а о русской женщине, великой в своих подвигах и в своих несчастьях, хранящей корень жизни» (А.Овчаренко).
Овчаренко же был первым, кто дал обстоятельный анализ образа Настёны. Овчаренко в частности писал: «Писатель… стремится избежать любых упрощений, берёт самый сложный, самый трудный жизненный вариант волнующей его темы, ставя свою героиню почти в безвыходную ситуацию…
В процессе развёртывания сюжета даётся немало очень тонких, так сказать, частных психологических объяснений поведения героини…» По Овчаренко, Андрей Гуськов и Настёна воспринимаются читателем в постоянном сравнении, сопоставлении. «И, вполне естественно, сравнение, сопоставление скоро перерастает в противопоставление…, – подчёркивает критик, – от сцены к сцене фигура Андрея уменьшается, мельчает…, удаляется от нас, а Настёна становится всё ярче, ближе и дороже нам. Сначала нам хочется броситься Настёне наперерез, остановить, предостеречь, дать спасительный совет… Ничего-то нам не сделать. И до конца мы будем мучиться с нею, страдать за нее, не в силах ничем помочь ей. Удивляться ее характеру. Ее большому сердцу. Оплакивать ее трагическую судьбу. Что же ты, Настёна, наделала?
И неотрывно думаем: почему она поступила так? И могла ли поступить иначе?
Нас многое удивляет, озадачивает в ее представлении о женской доле, об отношении к мужу. Но мы не можем не признать, что за этими представлениями скрывается настоящая чистота, честность и, если хотите, беспримерная преданность, граничащая, с одной стороны, с самозабвением, с другой – почти с преступлением. Конечно же, и угроза, высказанная в первую встречу Андрея с Настёной, не могла не оказать на нее влияния. Но… мы не настолько близоруки, чтобы не заметить, что никакой угрозой Настёну нельзя было заставить сделать то, что она затем сделала для Андрея. Было много других причин. Среди них даже и та, которую в народе издавна выражают словами: «А вдруг…» И специфическое, из глубины веков идущее представление об отношения мужа и жены… И известные только ей и ему подробности личной жизни… И воспоминания о светлых радостях после свадьбы,– радостях тем более дорогих, что их было очень немного…
Вот далеко не все из того, что может решить судьбу человека, с чем нельзя не считаться, разбираясь в причинах, определивших поведение Настёны, стоившее ей жизни. Далеко не все. А что же еще?
А еще то, например, что ни в радости, ни в благодарности Настёна по складу своей натуры не может быть эгоистичной. И в горести, и в радостях она не мыслит себя вне людей, среди которых выросла, с которыми живет и без которых существовать не может… она выросла среди чужих людей как среди родных. Потеряв в детстве родителей, она не пропала среди людей и навсегда поверила: среди людей не пропадешь, среди них со временем все кончается хорошо. И эта неколебимая вера позволяла ей поначалу переводить дух, когда его перехватывало при мысли о том, над какой бездной стоит ее Андрей. Когда же она обнаружила, что вынуждена уходить от людей, врать им, изворачиваться, бежать от них, что она больше не сможет «ни говорить, ни плакать, ни петь вместе со всеми», что даже и победе, во имя которой вместе со всеми самоотверженно трудилась четыре года, не сможет радоваться, наконец, что вместо счастья ее ждет страшное одиночество, она «останется одна, совсем одна, в какой-то беспросветной пустоте»,– Настёна решила, что действительно оказалась в положении безвыходном.
Вообще-то выход существовал. И почти подсознательно Настёна верила в это до последней минуты, ибо верила в людей…
Можно сокрушаться над тем, что Настёна наделала немало ошибок в конце своей жизни. Но вряд ли кто решится утверждать, что, и, ошибаясь, она выступает перед нами во все более ярком человеческом свечении.
Она ошибалась. Но за ошибку свою она расплачивается самой большой ценой. Ценой жизни своей и своего ребенка. Надо бы осудить ее за это. Но рука отказывается писать слова осуждения» (25, с.355-358).
Т.Ф.Гришенкова, анализируя образ Настёны с точки зрения соответствия её национальному идеалу, как и А.Овчаренко, считает, что Настёна является образцом «общественной» героини и средоточием нравственных принципов, которые воспринимаются как необходимый и единственный духовный мир. «Чем живет сельский мир, весь русский народ в годину страшной войны, тем дышит и живет героиня повести «Живи и помни», осознающая себя частицей этого целого, – пишет Т.Ф.Гришенкова. – Для героини В. Распутина самое страшное наказание, которое только она могла себе представить, – остаться одной, лишиться своего естественного места среди людей. Образ главной героини «Живи и помни» несет яркие черты авторского представления о характере русской женщины. Ответственность перед миром, перед людьми она воспринимает как исполнение своего жизненного долга. Перед нами не безвольная, покорно несущая свою бабью долю героиня, перед нами человек в момент наивысшего напряжения его душевных сил, готовый реализовать до конца свои внутренние возможности, и тем самым исполнить свой земной долг. Героиня Распутина, совсем не претендуя на исключительность, оказавшись перед Голгофой, поняла, что совершает не просто поступок, а приносит высшую жертву ради спасения человека, что в условиях всеобщего ожесточения было предпосылкой спасения духовности. Смертью своей Настена не только искупила свою вину, но и сумела «вернуться» к людям ценой огромных душевных усилий. Тем самым она восстановила разрушенные было нравственные связи с миром. Именно такой итог повести, когда свершился «суд людской», является ее нравственным итогом.