Читать интересную книгу Шарманщик - Виталий Вавикин

Агент Хэнзард сидит в кресле, давая ему шанс объясниться. Кэт стоит у окна спиной к тебе и курит. В комнате царит такое напряжение, что кажется, еще немного, и ты услышишь, как в тишине потрескивают электрические разряды.

– Что рассказал тебе Харрис? – спрашивает отец.

– Ничего, – говоришь ты.

Хэнзард поднимает голову и смотрит на тебя. Смотрит и ничего не говорит.

– Сложная у нас получается ситуация, Ян, – осторожно произносит отец.

Кэт оборачивается. Синий дым окутывает ее голову, как нимб.

– Прошу тебя, Ян, не сопротивляйся, – говорит она.

– Не сопротивляться чему? – спрашиваешь ты.

– Правде, – говорит Хэнзард.

– Мы просто хотим помочь тебе, – говорит отец.

– Но ты должен сам этого захотеть, – добавляет Кэт.

Ты смотришь на Хэнзарда, но он снова предпочитает промолчать. Достань сигарету и закури.

– Почему ты молчишь? – спрашивает отец. – Ты – моя кровь и плоть. Думаешь, я смогу причинить тебе вред?

– Я ничего не думаю, – говоришь ты.

И снова пауза. Пауза и тишина. И ты уже не здесь – не в доме отца. Ты там же, где и Майк, – под ясенем, в кругу друзей, которых сегодня стало чуть меньше, чем вчера. Майк бренчит на гитаре, а ты делишь психоаптечки тех, кому они уже не пригодятся.

Полон страха, навсегда чист,Я буду здесь сражаться вечно.Любопытного, ядовитого,Ты найдешь меня,Восходящего на небеса.Забудь, поверни время вспять.Ты будешь в порядке,Я же останусь позади.Покажи мне, как это —Мечтать в черно-белых цветах,Чтобы я смог оставить этот мирСегодня ночью…Это больно только в самом начале.Это просто сломанные кости.Спрячь ненависть внутри…

– Ян! – кричит Кэт, но голос ее кажется далеким и каким-то ненужным.

– Ты все еще с нами, приятель, – говорит тебе Майк. – Ты все еще с нами…

* * *

Хэнзард приносит твою шарманку и говорит, что хочет посмотреть, как ты это делаешь.

– Я ничего не делаю, – говоришь ты. Хэнзард кивает, ставит на стол новенький чемодан и дает тебе ключ. – А где старый чемодан? – спрашиваешь ты.

– Старый был слишком мал, и его пришлось выкинуть, – говорит Хэнзард.

– Он принадлежал моей матери, – говоришь ты.

– Новый намного лучше и дороже, – говорит Хэнзард.

– Антидепрессанты в правом кармане, – говорит Майк – друг, которого нет.

Час назад приходил муж Марты и спрашивал, любишь ли ты его жену.

– Дурацкий вопрос! – сказал ему Майк, но муж Марты, конечно, не услышал его.

А потом ты почему-то вспомнил проповедника, который говорил:

– Не удивляйтесь, если мир ненавидит вас. Мы знаем, что перешли от смерти к жизни, ибо любим наших братьев. Тот, кто не любит, остается мертвым. Всякий, кто ненавидит брата своего, – убийца, а вы знаете, что ни один убийца не имеет вечной жизни. Вот откуда знаем мы, что такое любовь: Христос отдал за нас свою жизнь. И мы также должны отдать свои жизни за братьев своих. Если у кого есть достояние мирское и видит он, что брат его в нужде, но не сжалится над ним, то как же можно сказать, что любовь Божья остается с ним? Наша любовь не должна ограничиваться лишь словами и разговорами, она должна выражаться в поступках и быть настоящей…

Ты проглатываешь антидепрессанты и садишься за стол. Хэнзард ждет. Кэт ждет. Отец ждет…

– Какого черта?! – возмущается Кэт, читая созданные шарманкой листы.

Бурые пятна поднимаются по шее сестры к лицу. Поджатые губы дрожат. Она смотрит то на листы, то на Хэнзарда и бормочет проклятия, словно молитву…

* * *

Отец уводит тебя в свободную комнату и говорит:

– Что бы тебе ни сказали Харрис и Миранда – это неправда.

– Что неправда? – спрашиваешь ты.

– Все! – говорит отец. – Не знаю, как они добрались до тебя, но уверен, все еще можно исправить. Ты на крючке у них, ведь так? Что это: наркотики, женщины, деньги? Я знаю, Харрис бьет по самому низкому в людях.

– Нет никаких наркотиков, – говоришь ты.

– Значит, женщины или деньги, – кивает отец. – Как много ты им должен?

– Да никому я не должен, – говоришь ты и видишь, как отец нервно заламывает руки. – Только не говори мне, что ты увяз в этих грязных сутенерских играх. Нет, только не мой сын!

– Да какого хрена здесь происходит?! – кричишь ты, но отец не слышит тебя. Боль на его лице бьет сильнее, чем любые слова.

– Сначала сестра, теперь ты… – шепчет он. – Нет, я не позволю им забрать и тебя… Не позволю…

– Причем тут Кэт? – спрашиваешь ты.

Отец смотрит на тебя. И боль в его глазах подкрадывается к горлу тяжелым комом, который невозможно проглотить.

– Причем тут Кэт?! – кричишь ты.

Отец молчит. По морщинистым щекам катятся блестящие слезы. Одна, вторая, третья… Ты не помнишь, в какую сторону открывается дверь, и потому едва не срываешь ее с петель. В гостиной никого нет. Еще одна дверь. Дверь, за которой должны находиться Кэт и агент Хэнзард. Дверь в комнату, которую отец всегда оставлял для тебя. Дверь, за которой должна находиться твоя шарманка… Ты знаешь, что должна…

– Ян, не надо! – кричит отец, но ты уже поворачиваешь ручку.

Кровь! Кровь повсюду: на стенах, на потолке, на полу, даже окна – и те в крови… И нет ни Хэнзарда, ни Кэт, ни шарманки… И голова идет кругом от этого безумия… И нет этому конца и края…

* * *

Знаешь, в «Ексодусе» тебе почему-то всегда снятся цветные сны. Яркие, сочные. И сон такой глубокий и спокойный. И просыпаться никогда не хочется, потому что сновидения такие сладкие, такие чистые… И все в них иначе…

Молодая медсестра с белыми, как звезды, волосами и шикарным бюстом делает тебе укол. Яркая помада блестит у нее на губах.

– Это поможет вам не думать, – говорит она, и ты чувствуешь тонкий запах ее духов и теплое дыхание на своем лице.

И снова сон… Долгий… Почти бесконечный… Чем они накачивают тебя? А чем бы ни было, главное – не просыпаться… Никогда не просыпаться… Бродить по вечно белым, покрытым снегом горным вершинам под кристально чистым небом, и пусть солнце всегда согревает тебя. И не будет ни холода, ни жажды, ни боли…

– Тебе уже лучше? – слышишь ты голос отца, и кажется, что доносится он с самого неба.

– Мне никогда не было так хорошо, – говоришь ты и снова проваливаешься в какую-то бесконечную пустоту, где нет ничего определенного, лишь ты и яркие сочные краски, наполняющие эту жизнь. Твою жизнь. И ты часть этой жизни, и она часть тебя. И так будет, пока есть ангел с пышным бюстом и волосами – звездами. Он будет приходить каждый раз, как только ты начнешь возвращаться. И губы ее будут нежно что-то нашептывать, возвращая тебя в твой прекрасный сон. В мир без боли, слез и безумия. В мир, где есть лишь необъятная свобода снежных вершин и голубого неба… Бесконечность…

* * *

Отец держит тебя за руку, помогая сесть в кровати.

– Мы справимся, Ян, – говорит он. – Обязательно справимся.

Спрашиваешь его:

– Как долго я спал?

– Не думай об этом, – говорит он.

Ты смотришь за окно. Зимнее солнце слепит глаза.

– Я хочу знать, – шепчешь ты.

– Я знаю, – говорит отец.

– Я хочу знать! – требуешь ты.

– Я знаю, – шепчет отец.

– Я хочу знать… – и глаза закрываются. И никакое солнце не сможет рассеять этот мрак. Это безумие… – Что я наделал?!

– Это не ты, Ян. Не ты.

– Что я наделал?!

– Они заставили тебя. Они контролировали тебя.

– Что я наделал?!!! – орешь ты до хрипоты в горле и пытаешься сопротивляться медсестре-ангелу снова отправить тебя в страну грез. – Что я наделал?! Чтооооооооо?!

И нет больше глубоких и спокойных снов. Нет больше прежних красок. Ты ползешь по залитым кровью горам к недосягаемой вершине, проткнувшей жирное брюхо почерневшего, разлагающегося неба, из раны которого нескончаемым потоком вытекают кровавые выделения, смешанные с гноем и внутренностями. И боль пронзает твое истерзанное острыми камнями тело, и голод скручивает желудок. И нет шанса добраться до вершины, не утолив голод. И нет способа набить желудок, кроме как заполнив его гноем и кровью, сочащимися из неба. И нет этому конца…

– Ян!

– Я больше не могу.

– Ян, я с тобой.

– Я больше не могу!!! – и крик разлепляет склеенные веки. – Отец! Почему ты оставил меня, Отец?!

– Я с тобой, Ян.

– Почему ты позволил мне уйти?!

– Я рядом.

– Почему?! – орешь ты, пока голос не срывается на хрип.

И медсестра-демон бежит делать тебе укол… И все это не имеет смысла. И все это лишь пыль в темных углах, в которые никто не заглядывает. И нет спасения из этого дома. Дома плоти твоей. И ты заперт в нем, пока жизнь не оставит тебя. И ты кричишь, что хочешь умереть. Умереть и освободиться. Неважно как. Лишь бы уйти. Навсегда. В пустоту.

– Я мог бы вовсе не существовать, – шепчешь ты, и твой отец плачет где-то за сотни световых лет от тебя. Плачет и в бессилии сжимает твои руки.