чувствуешь грусть, глядя на заходящее солнце. Возраст, когда становишься счастливой от того, что смотришь на него не одна. Возраст любви.
Песок на наших руках был теплым.
– Странное у вас имя, Анди, почти как у мальчика.
– А разве у детектива имя не должно быть таким?
– Нет.
– Нет? Тогда я признаюсь вам, господин старый авиатор, что настоящее мое имя – не Анди… Я слегка переделала свое имя, потому что так надо было… ну, для работы. Мое настоящее имя – Ундина.
Волны, которые лизали нам ноги, были теплыми.
– Ундина? Это… да, это в самом деле куда более женственно. И я уверен, что ваше настоящее имя как-то связано с Маленьким принцем.
– Угадали! Вы все лучше и лучше соображаете, инспектор. Это имя русалочки из сказки Андерсена, любимой сказки Сент-Экзюпери, той, что читала ему актриса Аннабелла, сидя у его больничной койки, той сказки, которая, может быть, вдохновила его написать «Маленького принца», той…
Я второй раз приложил палец к ее губам:
– Тсс…
Она замолчала. Солнце зашло. Горизонт пылал. Несколько звезд горели, будто вылетевшие из огня искры. Кругом было так красиво. И я уже совсем не думал о Веронике.
– Ундина?
Всего лишь перемена имени – и все изменилось. Вместо рыженькой лисички появилась роза с золотыми лепестками. Я повторил – будто волна накатила снова:
– Ундина?
– Да?
– Ундина, давайте больше не будем ничего говорить? До завтрашнего утра? Вы не станете называть мне имена звезд, никаких, даже тех, на которых побывал Маленький принц, и астероид В-612 тоже не будете упоминать, и астероиды под номерами от 325 до 330, и даже настоящие звезды, которые окрестили в его честь? Обещаете?
– Обещаю!
Ундина, Анди, Андина улеглась на песок. Лицом к звездам. Тело – будто дюна в лунном свете. Мне захотелось коснуться губами ее песчаной кожи, просто чтобы украсть несколько песчинок.
Я думал о Тонио, думал о розе, думал о стеклянном колпаке, думал о перелетных птицах, думал о похожих розах, думал о своем доме, окруженном туями, думал о моей розе.
– Анди?
– Да?
– Спокойной ночи, Анди, мне надо поспать. Завтра пятнадцать часов лететь до Автономного Королевства Герминия.
XXIV
Мойзес смотрел на пролетевший над ним «Фалькон 900».
Было раннее утро. Те двое уже отплыли с первой рыбацкой лодкой. И уже подошли другие суда – со своими насосами, своими трубами, своими турбинами.
И вода уже начала прибывать.
Мойзес убедился, что он надежно прикован к пальме, бросил на песок ключи от замка́, у этих людей уйдет немало времени на то, чтобы его отцепить, перерезать стальные звенья, спилить пальму. Слишком много времени.
Они не захотят тонуть вместе с ним. Не захотят тонуть вместе с пьяницей, еще раньше утонувшим в текиле, мескале и мексиканском пиве.
Из труб под действием турбин потекла вода светлее морской.
У него есть время. Он успеет открыть коробку.
Она такая легкая. Она удержится на поверхности. В отличие от всего остального – столов, стульев, домов, деревьев. Все, что приковано, останется на дне. Как и он сам!
* * *
Мимо прошли рабочие, показали ему знаками, чтобы сваливал оттуда. Он даже не шелохнулся. Рабочие пожали плечами. Им-то не все ли равно. В конце концов, не им жить на Райском Острове.
Три тысячи номеров. Площадка для гольфа, зоопарк, кинозалы. А главное – поскольку океан слишком холодный, поскольку океан слишком грязный, поскольку океан слишком опасный, – нечто неповторимое, приманка для туристов со всего мира: самый большой на свете бассейн! Девять гектаров, около трехсот миллионов литров воды, прежний чилийский рекорд, двести пятьдесят миллионов литров, будет побит!
На то, чтобы затопить треть острова, уйдет больше трех дней.
Медленная агония.
Мы не получаем океан в наследство от наших родителей, мы берем его взаймы у наших детей.
Мойзес решился открыть белую коробку. Не дрогнув, безропотно. Ничего не поделаешь, если эта посылка заминирована, если отправитель вынес ему приговор.
Он давным-давно потерял способность реагировать.
Он давным-давно потерял все.
И надежду разгадать эту тайну. Но был уверен, что Эльдорадо существует. И желал этим двоим, рыженькой принцессе и ее летчику, его найти. Вдвоем, наверное, это получается лучше.
Крышка соскользнула. Змея взвилась, и Мойзес даже не пытался от нее увернуться.
Точно желтая молния мелькнула у его виска.
Мгновенье он оставался недвижим. Не вскрикнул.
Потом упал – медленно, как осыпается башня из песка.
Медленно и неслышно, ведь моторы турбин заглушают все звуки.
XXV
– Удалось выспаться? – спросила Анди.
– Да.
– Глядя на вас, не скажешь.
– А что?
– Вы дрожите… Теребите все ваши датчики. Елозите на сиденье.
– Да что вы…
– А, поняла! – крикнула Анди, заметив едва различимые в тени «фалькона» атоллы, всего-навсего несколько светлых пятнышек на фоне моря. – Мы опять над Бермудским треугольником, сейчас все ваши стрелки начнут сходить с ума!
Я только плечами пожал. Мне не хотелось снова рассказывать о пропавших кораблях и самолетах. Анди, насмешливо на меня поглядывая, развлекалась, трогала навигационные приборы – анемометр, альтиметр, вариометр.
Меня это бесило.
И вдруг она замерла, хотя я ничего ей не сказал, в растерянности уставилась на навигатор.
– Анди, вы увидели привидение?
– Нет-нет.
– А что тогда?
– Да нет, ничего.
Я разозлился еще сильнее.
– Не многовато ли секретов? То вы в рукописи «Маленького принца», в Нью-Йорке, что-то такое высмотрели, то вот теперь…
– Просто не хочу вас путать. Я складываю кусочки пазла у себя в голове. Как только картинка сложится, я вам расскажу…
Вот как, путать она меня не хочет! Только выходит так себе.
– Спасибо, я понял. Я всего лишь таксист. Вы, моя русалочка, были куда любезнее, когда смотрели, как заходит солнце.
– Нет… Просто я была в печали. Или в задумчивости. – Она улыбнулась. – Цветы так непоследовательны!
На этот раз ей улыбкой не отделаться.
– Усвоил. Вам надо только цеплять на себя бейджик с именем, Анди или Ундина. И я пойму.
– Не сердитесь, Неван.
– Мне жаль, Анди, что я оказался не на высоте… Не знаю, почему Око Доло выбрал меня, я всего лишь механик-неудачник, руки в масле, нос в тавоте. Ничего общего с авиаторами с планеты сверхлюдей, которые без карты летали над Африкой и Америкой и знали там каждую тропинку, каждый сад и каждый дом.
Но когда она смотрит так сочувственно и так трогательно, устоять невозможно.
– Знаете, Неван, Сент-Экзюпери был не только лунатиком и поэтом, он был еще и ученым. И нос у него был в тавоте, он тоже в моторе копался. И у него тринадцать патентов на изобретения в