Читать интересную книгу Уарда. Любовь принцессы - Георг Эберс

Катути задумчиво опустила глаза и затем сказала:

– Уплатить следует. Отправься в Гермонтис и скажи управляющему конефермой, чтобы он прислал сюда десять лошадей Мены золотистой масти.

– Я уже говорил с ним, – пояснил домоправитель, – но он утверждает, будто Мена строго приказал ему не отдавать ни одного коня, разведением которых он так гордится. Только для колесницы госпожи Неферт…

– Я требую послушания, – решительно проговорила Катути, прерывая слугу, – и завтра лошади должны быть здесь.

– Но ведь управляющий конефермой – человек упрямый, Мена считает его незаменимым, и он…

– Здесь распоряжаюсь я, а не тот, кто далеко отсюда! – воскликнула Катути с раздражением. – И я требую лошадей, а приказание моего зятя устарело!

Во время этого разговора Неферт изменила свою ленивую позу. Услышав последние слова Катути, она поднялась с ложа и проговорила с решительностью, удивившей даже ее мать:

– Я требую, чтобы все исполняли приказания моего мужа. Пусть любимые лошади Мены останутся в табунах. Возьми этот браслет, подаренный мне царем, он стоит дороже двадцати коней.

Домоправитель взял браслет, богато украшенный драгоценными каменьями, и вопросительно посмотрел на Катути. Она пожала плечами, затем утвердительно кивнула головой и сказала:

– Пусть Абша сохранит его как залог до тех пор, пока не привезут сюда добычу Мены. В течение года твой муж не прислал ничего значительного.

Когда домоправитель удалился, Неферт снова улеглась на свое ложе и лениво промолвила:

– Я думала, что мы богаты.

– Мы могли бы быть богаты, – с горечью отметила Катути, но, увидев, что щеки Неферт снова вспыхнули, она добавила ласково: – Высокое положение налагает на нас большие обязательства. В наших жилах течет царская кровь, и взоры многих обращены на жену самого блестящего из героев царского войска. Пусть не говорят, что муж ею пренебрегает. Что-то Нему замешкался!

– Я слышу шум во дворе, – сказала Неферт. – Вероятно, явился наместник.

Катути снова посмотрела в сторону сада. Запыхавшийся раб объявил, что Бент-Анат, дочь царя, вышла из своей колесницы у ворот дома и направляется сюда вместе с царевичем Рамери.

Неферт встала и вместе с Катути пошла навстречу высоким гостям.

Когда мать и дочь склонились, чтобы поцеловать одеяние царевны, Бент-Анат отстранилась и сказала:

– Не подходите близко ко мне, жрецы еще не полностью очистили меня от осквернения.

– Несмотря на это, ты так же чиста, как око Ра! – воскликнул сопровождавший ее царевич, ее семнадцатилетний брат, который воспитывался в Доме Сети, но вскоре должен был покинуть его. Он поцеловал сопротивлявшуюся сестру.

– Я пожалуюсь Амени на этого шалуна, – с улыбкой сказала Бент-Анат. – Он непременно хотел сопровождать меня, ведь твой муж, Неферт, его идеал. А я не могла усидеть дома, так как должна сообщить вам приятную весть.

– От Мены? – спросила молодая женщина, прижимая руку к сердцу.

– Да, – ответила Бент-Анат. – Мой отец хвалит его и пишет, что при разделе добычи ему будет предоставлено право выбирать первым.

Неферт бросила на свою мать торжествующий взгляд, а Катути вздохнула с облегчением.

Бент-Анат погладила Неферт по лицу, как ребенка. Затем она увела Катути в сад и там попросила ее по-матерински помочь советом в важном деле.

– Отец мой, – начала она, – пишет мне, что наместник Ани сватается ко мне, и он советует вознаградить этого достойного человека за верность, отдав ему мою руку. Он только советует, а не приказывает.

– А ты что думаешь? – спросила Катути.

– А я, – решительно отвечала Бент-Анат, – должна отказать ему.

– Должна?

Бент-Анат утвердительно кивнула и добавила:

– Я уверена в этом и не могу поступить иначе.

– В таком случае тебе не нужен мой совет: ведь если ты что-то решила, повлиять на это не может даже твой родной отец.

– Этого решения не изменит даже ни один из богов, – твердо сказала Бент-Анат. – Но ты дружна с Ани, а я, уважая наместника, хочу избавить его от унижения. Постарайся уговорить его отказаться от этого сватовства. Я буду обращаться с ним так, как будто ничего не знаю о его письме к моему отцу.

Катути задумалась и опустила глаза. Затем она сказала:

– Наместник охотно проводит у меня свое свободное время в разговорах или за игрою, но я не знаю, следует ли мне говорить с ним о столь важных вещах.

– Сватовство – женское дело.

– А свадьба царевны – дело государственное, – возразила вдова. – Я понимаю: дядя сватается к племяннице, которая дорога ему, и он надеется, что она украсит вторую половину его жизни и сделает ее счастливее первой. Ани добр и мягок. Став твоим мужем, он исполнял бы малейшие твои желания и охотно подчинялся бы твоей твердой воле.

Глаза девушки сверкнули, и она, оживившись, воскликнула:

– Именно эта причина и заставляет меня решительно и твердо отказать ему! Неужели ты думаешь, что раз уж я наследовала гордость своей матери и решительный характер отца, то захочу иметь мужа, над которым могла бы господствовать и который согласился бы подчиниться мне? Как мало ты знаешь меня! Слушаться меня должны мои собаки, слуги и, если будет угодно божеству, мои дети. Покорных мужчин, которые станут целовать мне ноги, я найду сколько будет угодно, и, если захочу, то куплю сотню таких на невольничьем рынке. Двадцати женихам я отказала, и не из опасения, что они унизят мою гордость и покорят мою волю, но именно потому, что чувствовала себя равною им или даже выше их. Человек, которому я желаю отдать свою руку, должен быть существом высшего порядка, он должен быть тверже и лучше меня, я буду стремиться за могучим полетом его духа, смеясь над своей слабостью, и с благоговением прославлять его превосходство.

Катути слушала девушку, улыбаясь, – так опытные люди чувствуют свое превосходство над мечтателями. Потом она сказала:

– Может быть, подобные люди рождались в давние времена, но если ты надеешься в наше время встретить такого, то тебе придется носить девичий локон[69] до тех пор, пока он не поседеет. Наши мыслители – не герои, и наши герои – не мудрецы. А вот идут твой брат с Неферт.

– Согласна ли ты уговорить Ани отказаться от сватовства? – настойчиво спросила царевна.

– Я могу попытаться, в угоду тебе, – сказала Катути. Затем она полуобернулась к юному Рамери и сказала: – Глава Дома Сети, Амени, был в молодости таким человеком, как ты говоришь, Бент-Анат. Скажи нам, сын Рамсеса, кого считаешь ты выше всех среди своих друзей? Нет ли между ними кого-нибудь, кто бы заметно выделялся возвышенностью своих помыслов и силою ума?

Молодой Рамери взглянул удивленно на Катути и, смеясь, ответил:

– Все мы люди обыкновенные, делаем более или менее охотно то, что должны, а еще охотнее то, чего не должны делать.

– Неужели юноши, могучего умом, обещающего стать вторым Снофру[70], Тутмосом или хотя бы Амени, нет в Доме Сети? – продолжала допытываться вдова.

– Есть такой! – решительно воскликнул Рамери.

– Кто же это?

– Поэт Пентаур, – ответил юноша.

На лице Бент-Анат появился яркий румянец, а ее брат продолжал:

– Он благороден и обладает возвышенным умом, и кажется, что все боги вселяются в него, когда он начинает говорить. Мы обыкновенно не прочь вздремнуть во время урока во дворе школы, но его слова увлекают нас, и если мы не всегда понимаем все его мысли, то мы все-таки знаем, что они возвышенны и правдивы.

Бент-Анат дышала прерывисто, а ее глаза были устремлены на губы брата.

– Ты знаешь его, Бент-Анат, – продолжал Рамери, – он был с тобою в хижине парасхита и во дворе храма, когда Амени объявил о твоем осквернении. Он прекрасен и строен, как Монту[71], и я нахожу, что он принадлежит к числу тех, кого нельзя забыть, даже раз увидав их. Вчера, после того как ты покинула храм, он говорил так, как никогда прежде. Он возвысил наши души. Не смейся, Катути, я до сих пор охвачен пламенем. Сегодня утром нам сообщили, что он удален из храма неизвестно куда и что он заочно прощается с нами. Никогда не считают нужным сообщать нам о причинах, но мы знаем больше, чем думают наши наставники. Говорят, будто он недостаточно строго отнесся к тебе и что вследствие этого они велели ему покинуть Дом Сети. Но мы решили все вместе просить о его возвращении. Молодой Анана написал главному жрецу письмо, под которым все мы подпишемся. Одному пришлось бы несладко, но со всеми они не могут ничего сделать. Может быть, они образумятся и вернут его. Если же нет, то мы все пожалуемся нашим родителям, а ведь они не из последних в этой стране.

– Да ведь это настоящий бунт! Будьте осторожны, мальчики! Амени и остальные пророки не позволят шутить над собою.

– Да и мы также, – со смехом сказал Рамери. – Если они не вернут Пентаура из ссылки, я попрошу отца перевести меня в школу Гелиополя или Хенну, и другие последуют за мной. Пойдем, Бент-Анат, я должен до захода солнца быть в своей западне – так мы называем школу. Но вот идет ваш малютка Нему!