Лабастьер устремил взгляд туда, куда указал Лаан, и действительно, у края площадки увидел Ракши, кружащегося в танце с ослепительно красивой темноволосой бабочкой-маака.
– Хм, – нахмурился король. – Эта ко мне не подходила.
– Может быть, и подходила… – покачал головой Лаан. – Но вы не нашли нужным отвести ее к свету…
Друзья переглянулись и, не удержавшись, расхохотались вновь.
Лаан нырнул куда-то в сумрак, и как раз в этот миг рядом с королем появился Дент-Пирррон.
– Кто это синеглазка? – кивнул Лабастьер на партнершу Ракши.
– О! Это моя племянница Тилия. Я знал, что рано или поздно вы обратите на нее внимание. Девушка исключительных дарований.
Лабастьер посмотрел на правителя с подозрением:
– Она что-то изобретает?
– Нет, что вы! – всплеснул руками Пиррон. – Как вы могли… э-э-э… Ну-у… Да. Изобретает, – он вздохнул и потупил взгляд. – И весьма недурно. Несмотря на возраст и пол.
– И что же она изобретает? – спросил Лабастьер, чувствуя, что вспыхнувший было в его душе интерес к этой самке моментально остыл.
– Оружие.
– Вот как?! – Лицо короля потемнело. – Создание сложного оружия вдвойне преступно, это общеизвестная истина. И тут для меня нет альтернативы. Я просто обязан наказать преступника.
– О да. Я это знаю, и, опасаясь за Тилию, я не позволил ей создать ни единой действующей модели. Все – в чертежах, только в чертежах. Так что преступления не совершено.
– И на том спасибо, – вздохнул Лабастьер с облегчением. – Я должен признаться вам, Пиррон, что вы поставили меня в крайне затруднительное положение. Я не знаю, что делать. Я убил т’анга ваших соседей, а потом сильно пожалел об этом, несмотря на то, что я просто обязан был так поступить. Погибли сотни бабочек, и это камнем давит на мою совесть…
В этот миг публика разразилась аплодисментами и одобрительными возгласами. В небо, делая изысканные пируэты, одновременно взмыли сразу две прекрасные пары: Ракши с Тилией и Лаан с Мариэль.
– Признаюсь, я чувствую себя несчастным, – продолжал король, следя за тем, как эти пары распались, а затем четверо бабочек, взявшись за руки, стали с ускорением кружиться в небе. – Не всегда, но сейчас это ощущение стало почему-то особенно острым. Что-то я должен решать и с вами. Но я боюсь ошибиться. Помогите мне, Пиррон. Попробуйте хотя бы объяснить мне, зачем все это. Я должен понять. Зачем, например, эта самка, ваша племянница, изобретает то, чего даже не собирается изготавливать? Если вы, конечно, не лжете.
– Нет, я не лгу… – пряча глаза, Дент-Пиррон, по своему обыкновению, снял берет и утер им пот. – Вы спросили, «зачем»? – он нахлобучил берет обратно на лысину. – Мы, признаться, не задаемся этим вопросом. Сам я, знаете ли, не изобретатель, но я много общаюсь с ними. Они относятся к этому делу как к искусству. Им просто нравится. Вот и все. – Он в упор посмотрел королю в глаза.
Лабастьер покачал головой.
– Не знаю…
– Вот что, мой друг, – лукаво прищурился Дент-Пиррон. – У меня есть очередное преступное предложение к вам… Когда умерла моя дорогая Рууйни, я тоже вознамерился умереть. Я хотел наказать себя за строптивость… И я, в порыве отчаяния, выпил залпом ту самую жидкость, которую изготавливал мой лекарь. Я думал, эта жидкость убьет меня. И это было бы только справедливо. Она обожгла мои внутренности, я не мог дышать, и из моих глаз потекли слезы… Я приготовился заснуть вечным сном. Но представьте себе, вместо боли и предсмертных мук я неожиданно почувствовал огромное облегчение! Жжение прекратилось, дыхание выровнялось, а тем временем ноша словно бы покинула мою совесть. Я больше не был несчастен! И я понял, как мне следует вести себя дальше, я смирился с собой… Потом, когда действие жидкости прошло, я никому не выдал ее секрета. Но время от времени, когда жизнь ставит передо мной особенно сложные задачи или когда становится невмоготу терпеть тоску по моей Рууйни, я прячусь в своей спальне и делаю пару глотков… И иногда это помогает. Вы, мой король, первый, кому я признаюсь в этом. Потому что, мне кажется, простите меня за смелость, но именно сейчас вам очень бы не помешало выпить немного моего зелья…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Тащите! – махнул рукой Лабастьер. – В конце концов, вы прекрасно вылечили Лаана, вы показали нам удивительное огненное зрелище… И если это ваше зелье действительно лечит меланхолию, оно придется мне весьма кстати. А если бы вы хотели меня отравить, вы бы уже давным-давно сделали это.
– Я выпью из того же сосуда и столько же, сколько и вы, – заверил Дент-Пиррон. – Ожидание вашего решения и, по всей видимости, наказания, знаете ли, тоже не самое легкое и приятное дело…
8
Молчи, сверчок, молчи;
Запуталася рыба в иле.
Молчи, сверчок, молчи;
Гнездо без входа птицы свили.
Молчи, сверчок, молчи;
Любимая лежит в могиле.
«Книга стабильности» махаон, т. XVI, песнь V; дворцовая библиотека короля Безмятежной (доступ ограничен).
Лабастьер очнулся, но глаза разлепить не спешил. Тр-рок-ток-ток, тр-рок-ток-ток – отдавался в голове перебор лап сороконога. Это умиротворяло. Почему-то Лабастьер знал, что стоит ему открыть глаза, как все станет намного хуже.
Итак, он, привязанный к седлу, лежит на ведомом под уздцы сороконоге. Это что-то новенькое. Как это, интересно, он оказался в столь странном положении? Лабастьер попытался припомнить, но ничего не вышло. Вместо этого перестук лап стал пульсировать в висках тупой головной болью.
Но не пролежишь же так всю жизнь. Лабастьер приподнял веки… и сразу же закрыл их: при виде бездонного синего неба у него закружилась голова. Внезапно он отчетливо вспомнил, как разлив прозрачное зелье по пиалам-раковинам, они с Дент-Пирроном залпом осушили свои посудины… Как спазм сжал горло, и Лабастьеру показалось, что он вот-вот умрет от удушья. Он выпучил глаза и захрипел… Но более опытный Пиррон успокаивающе замахал руками и сиплым голосом произнес: «Не бойтесь, мой король. Это пройдет…»
И действительно, миг спустя Лабастьер уже смог дышать, а пламя, только что сжигавшее ему чрево, приятными огненными ручейками разбежалось по всему телу… И больше он не смог припомнить ничего.
Он повторил попытку и приоткрыл глаза вновь. На этот раз все обошлось. Он повернул голову и увидел впереди спину Лаана.
«Эй!» – хотел крикнуть он, но вместо этого сумел издать лишь какой-то нечленораздельный и жалкий стон. Однако Лаан услышал его.
– Наконец-то! – обрадовано воскликнул он, обернувшись.
– Тс-с! Тихо… – сморщившись, прошептал Лабастьер, которого выкрик махаона словно бы ударил по темечку молотком. – Развяжи меня, что ли…
Лаан завозился с креплениями. Когда дело было сделано, Лабастьер сполз с Умника и присел на мох.
– Что случилось? – спросил он Лаана наконец-то нормальным голосом. – Что это тебе вздумалось меня связывать?
В этот миг их как раз нагнал Ласковый, бредущий с Ракши и Мариэль на спине.
– Как вы, король?! – встревоженно поинтересовался Ракши.
– Нормально, – поморщился Лабастьер и повторил вопрос: – Что случилось-то?
– Проклятый толстяк отравил вас, и я чуть было его не убил! – отозвался Ракши.
– Он преувеличивает, – возразил Лаан. – Как только мы заметили, что вы не в порядке, вы тут же предупредили, что Пиррон ни в чем не виноват, и что его зелье вы выпили по собственному желанию. Вы что, мой друг, действительно не помните ничего из того, что было дальше?
– Ничего, – помотал головой Лабастьер. – Но когда ты рассказываешь, я сразу вспоминаю, что так оно и было. К примеру, сейчас я хорошо помню, как защищал Пиррона от Ракши… Но что было дальше… Опять пустота.
– Тогда вспоминайте. Во-первых, вы громогласно объявили, что ни одна самка этого селения вас не интересует и интересовать не может.
– Почему? – удивился Лабастьер.
– Это вы меня спрашиваете? – с нажимом произнес Лаан. – Мне-то вы объяснили, почему. Но приказали при этом НИКОМУ, НИКОГДА И НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ЭТОГО НЕ ОТКРЫВАТЬ. И я поклялся.