– Как вовремя вы появились! – вскричал Дент-Пиррон. – Мы как раз затеваем крупное строительство… А как насчет воздушных пузырей?
– Чего-чего? – не понял Лабастьер.
– Ну-у… – потупился толстяк. – Э-э…
– Говорите, говорите, – потребовал король. – О чем вы меня спросили? Повторите.
– О воздушных пузырях, Ваше Величество.
– А что это такое?
– Да, наверное, не стоит и обращать ваше драгоценное внимание на подобную ерунду, – попытался уклониться от ответа махаон. – Вот, кстати, мы и добрались. Мой дом принадлежит вам, – произнес он ритуальную фразу, указывая на небольшое, но очень симпатичное строение из зеленого с голубыми прожилками камня. Однако в устах толстяка эта формула потеряла всякий оттенок торжественности и прозвучала более чем обыденно. К тому же, он сразу добавил: – Не правда ли, милый домик? Его выстроил еще мой дед, его звали так же, как меня… Точнее, меня назвали в его честь…
Лабастьер, по достоинству оценив красоту дома, не позволил сбить себя с толку и стал настаивать:
– Любезный, объясните же мне, что это за «пузыри» вы имели в виду.
– Одну минуту, я только распоряжусь о том, чтобы поухаживали за вашими сороконогами, – бросил Дент-Пиррон и, не без затруднений протиснувшись в дверной проем, исчез в доме.
– Мне он нравится, – заявил Лаан. – Только толст он просто неприлично.
– Он, наверное, и летать-то не может, – заметил Ракши. – Никакие крылья не выдержат такой вес.
– А мне его жалко, – добавила Мариэль. – Наверное, он болен. Но он очень милый.
– Вы слышали весь наш разговор? – спросил Лабастьер. – Боюсь, и тут нас ожидает какая-то тайна…
В этот миг из дома высунулась голова Дент-Пиррона:
– Никаких тайн, – заявила она. Вслед за головой протиснулся и ее хозяин: – Если вам показались подозрительными мои слова про воздушные пузыри, то я немедленно развею ваши подозрения.
С верхнего этажа слетели двое самцов маака и, приняв поводы сороконогов из рук Ракши и Лаана, повели животных прочь.
– Так вот, достопочтенные, – продолжил махаон. – Вы, я думаю, не оставили без внимания мои несуразные размеры? – произнеся это, он нелепо растопырил руки и повернулся вокруг себя. – Вы, наверное, решили, что я болен?
Лабастьер заподозрил было, что толстяк «случайно» уловил не только последнюю фразу его разговора с друзьями, а подслушивал и всю их беседу, но тут же эту мысль отбросил.
– Вовсе нет, – продолжал Дент-Пиррон. – Я просто люблю есть. Сам не знаю, почему. Люблю до непристойности. Я ем буквально каждый день и ничего не могу с собой поделать. Но ведь в этом же нет преступления? – посмотрел он на короля с надеждой.
– Нет, – успокоил его тот. – Хотя это и странно. Так при чем же тут «пузыри»?
– Сейчас, сейчас, вы все поймете. И вот однажды я обнаружил, что вешу уже так много, что больше не могу летать. Я собрал в кулак всю свою волю и прекратил есть. И примерно через полгода снова начал летать. Но что это были за полгода! – толстяк страдальчески возвел глаза к небу. – Я испытывал муки. Я потерял сон! Мое настроение было отвратительным, и я начал изводить соплеменников строгими распоряжениями! Да я и чувствовал себя при этом отвратительно. Тогда я плюнул на все и снова стал есть столько, сколько мне нравится. И снова потерял способность летать. Это продолжается уже несколько лет.
И вот тогда один из моих, э-э-э…, подчиненных придумал штуковину, которая бы очень мне помогла, если бы только я не посчитал невозможным ею воспользоваться. Он выдул из флуона большой пузырь, а затем наполнил его газом, который выкачал из наловленных им для этой цели шар-птиц. Он даже сумел не причинить бедняжкам никакого вреда и отпустил их на волю. В результате он получил пузырь, который так и тянет вверх любой груз. Сам по себе этот пузырь поднять меня не смог бы, но когда я немного помогал себе крыльями… Я снова летал!
Две ночи я забавлялся этим давно забытым ощущением… – Дент-Пиррон виновато заморгал. – Да, признаюсь, я не смог удержаться от того, чтобы не попробовать… Но потом выяснилось, что кое-какие негодяи подглядывали за мной. Устроили, понимаете ли, себе развлечение… И тогда я взял себя в руки и… и спрятал этот пузырь туда же, где держу музыкальные инструменты. Казните меня, мой король. Я виноват и вину свою признаю полностью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Да, это занятная история, – признал Лабастьер, представив толстяка болтающимся в небе на флуоновом пузыре и пряча улыбку. – Но, думаю, большой вины за вами нет…
– Да? Я очень рад, – торопливо согласился толстяк. – А как насчет водопровода?
– А это еще что такое? – нахмурился король. – Впрочем, я, кажется, понял, что тут у вас творится. Выкладывайте уж сразу все, что вы тут напридумали…
В разговор вмешалась Мариэль:
– Кстати, что это за симпатичные любопытные лица постоянно выглядывают из ваших окон? Наверное, это ваши домашние?
– Совершенно верно, милая девушка, – обрадовался смене темы городской владыка.
– Так что же вы их нам не представите?
– Я попросил их не мешать нашему разговору.
– Это не совсем прилично, – заметил Лабастьер. – Давайте-ка познакомимся с ними. А обо всех ваших преступных изобретениях мы поговорим позже.
– Все мои домашние – маака, – продолжал без умолку болтать Дент-Пиррон, ведя гостей наверх по винтовой лестнице. Лицо его стало печальным. – Моя любимая женушка Дипт-Рууйни скончалась при родах, а жениться во второй раз я не пожелал. В нашей семье осталась самка-маака, так что я не обделен теплом, а Рууйни мне все равно никто не заменит, да и продолжать свой род с кем-то другим я не стал бы… И ничего. В нашей семье множество детей – маака. Кстати, и есть-то без всякой меры я начал именно тогда. Я и раньше, возможно, любил покушать несколько больше других, а тут уж и вовсе потерял голову. Тосковал и ел. Ел и тосковал…
Они добрались до второго этажа и прошли через потолочное отверстие. С напольных ковриков поднялись и поклонились гостям трое маака – супружеская пара и юный самец, очевидно их младший, еще живущий с родителями, сын. Цвета их одежды были те же, что и у Дент-Пиррона – серебро и золото. По-видимому это были фамильные цвета.
Не успели гости и хозяева обменяться приветствиями и представиться, как Дент-Пиррон вскричал:
– Кстати! А не пора ли нам перекусить?!
– Нашим гостям, пожалуй, пора, – отозвалась самка, назвавшаяся Айнией. – Они потратили в дороге много сил. А вот нам это необязательно. Особенно тебе, дорогой. И, думаю, надо распорядиться о том, чтобы кто-то позаботился о поврежденном крыле, – указала она на Лаана.
В тот момент, когда самка произнесла слово «дорогой», Лабастьер бросил взгляд на самца маака, и по умиротворенному выражению его лица убедился, что в этой, хоть и неполной, семье царят мир и согласие.
– Айния, – укоризненно покачал головой Дент-Пиррон. – Неужели ты думаешь, я не заметил, что наш многоуважаемый гость нуждается в лечении? Но есть тут один щекотливый момент… С одной стороны, крыло можно починить традиционным способом, но тогда оно не будет складываться полностью, будет доставлять неудобство на земле, да и в полете будет недостаточно гибким… С другой стороны, есть у меня один умелец… Э-э… Если возьмется он, крыло будет, как новое… Но… Боюсь, его методы несколько не соответствуют… Инструменты и приспособления, которыми он пользуется…
– Непозволительно сложны, – догадался Лабастьер.
– Вот именно, вот именно, – подтвердил махаон и удрученно потупился.
– А долго он будет возится, этот ваш умелец? – поинтересовался Лаан.
– Если возьмется прямо сейчас, к началу сегодняшнего бала вы уже могли бы летать, – с воодушевлением заверил Дент-Пиррон, но тут же стушевался и, осторожно глянув на короля, добавил. – Только уважение к вашему другу заставило меня сделать это предложение. Не сомневайтесь, упомянутые инструменты и приспособления я держу все в той же кладовке…
– Вместе с музыкальными инструментами, воздушным пузырем, – продолжил за него Лабастьер, – и этим, как его…