Она смотрела так, словно ждала от меня оправдательного или обвинительного приговора, но я ведь не судья и не моралист, я полузверь из Леса, безнадежно запутавшийся в ребусах цивилизованной жизни. Дэнис, Вир, Эфра – что с ними со всеми творится, и чем я могу им помочь? Если бы я был тогда на Мархене, я бы, конечно, поубивал тех подонков, но что я могу сделать сейчас?
– Теперь я живу хорошо, – снова заговорила Эфра. – В том, что меня окружают кесу, нет ничего страшного. Поссориться с ними я бы не хотела, но я их не боюсь, как другие. Они растерзали и съели тех, кто надо мной издевался, я им за это благодарна. После того, что со мной было на Мархене, людей я боюсь больше – и мужчин, и женщин. На Мархене девушки говорили обо мне гадости, осуждали меня за то, что я будто бы отбиваю у них парней, и при этом поменяться со мной местами ни одна не хотела. Мое прошлое похоже на холодную липкую грязь, но сейчас я немного согрелась и отмылась.
Эфра долила себе в чашку остывшего черного кофе из серебряного кофейника.
– Властитель был первый, кто разговаривал со мной, как с человеком. Не на равных, он ни с кем не общается на равных, но его интересовали мои умственные способности, а не то, что под платьем. Я почувствовала себя так, как будто меня из этой мерзкой вонючей грязи вытащили рывком и держат на весу, и вот-вот бросят обратно – или не бросят, и тогда начнется совсем другая жизнь. Я уехала с Мархена вместе с Властителем, тогда он еще был претендентом, и вначале, пока шла предвыборная кампания, выполняла всякую мелкую работу, как сотрудница в его свите. Никто больше не лапал меня и не называл шлюхой. Один ко мне полез, но я пожаловалась, и ему так влетело, что он после этого даже смотреть в мою сторону не смел – тогда я поняла, что моя жизнь действительно изменилась. А насчет того, что я флиртовала и кому-то свидания назначала – это было не то, что ты думаешь. Я делала это не для себя.
Она смотрела выжидающе, и я пробормотал:
– А для кого?
– По приказу Властителя. Он говорил, кто ему нужен, я заманивала указанного парня во дворец – и дальше мы разыгрывали сценку, словно муж застукал меня с поличным, а потом я уходила. Залман, это было всего несколько раз! И никто их на эти свидания на веревке не тащил, сами прибегали, так что сами напросились… на все, что происходило дальше.
– Но ведь приглашала их ты.
Я тогда подумал: а что, если бы мне такой номер устроили? Хотя я-то, с моей исполосованной физиономией, вряд ли могу кого-нибудь в этом плане заинтересовать.
– Не имеет значения, – ее лицо стало замкнутым и ожесточенным. – Если со мной так можно, почему нельзя с ними?
– Но ведь ты мстила не тем, кто издевался над тобой на Мархене, и даже не таким, как они, а ребятам из университета, вроде Дэниса, который в жизни никого не обидел. Если уж мстить, то по правильному адресу.
Эфра с досадой кусала губы, потом сказала:
– Да ничего страшного с ними не сделалось… Я не могу не выполнить распоряжение Властителя, неужели ты не понимаешь? Залман, я думаю, больше такого не будет, потому что теперь появился Дэнис, а к нему Властитель относится не так, как ко всем остальным. Хватит об этом, ладно? Лучше расскажи еще что-нибудь о себе. У тебя в Танхале девушка есть, да?
Я немного рассказал о Вир: как мы познакомились в кафе „Веселая бессонница“ на Шахматном бульваре, где она яростно спорила с компанией студентов о том, нужна ли всеобщая воинская обязанность, и какие странные у нас отношения, похожие на зигзаги машины, несущейся по разбитой дороге.
– А ты, оказывается, консерватор, – заметила Эфра, когда я сказал, что Вир, к сожалению, не любит ходить в платьях.
Я возразил, что никакой не консерватор, просто мне нравится, когда на девушках красивые платья – как на картинках в тех книгах и альбомах, которые я рассматривал в детстве. Для меня это был один из штрихов манящей городской жизни, и я никогда не пытался что-то Вир навязывать.
А картинки для меня значили очень много, потому что давали зрительное представление о цивилизованном мире. В доставшейся мне библиотеке были толковые словари, и я постоянно держал их под рукой, но все равно многие вещи мысленно видел не такими, какими они оказались впоследствии. Например, пишущая машинка представлялась мне агрегатом с рычагами, в которых зажаты авторучки, трельяж – сотами, составленными из мелких зеркал, а трамвайные рельсы – глубокими металлическими канавками посреди дороги.
Когда я об этом рассказал, Эфра стала называть разные предметы и спрашивать, какими я воображал их в то время, это напоминало детскую игру.
После того как она ушла, я долго не мог уснуть – слишком мучительным было все то, что я узнал.
А на следующее утро меня ждал сюрприз: дверь открылась, и Эфра вошла в комнату в пышном платье из серебряной парчи, ее волнистые платиновые волосы были распущены, на голове диадема с крупным цветком из сапфиров и алмазов.
– Нравится? – спросила она, остановившись у порога.
Я вначале онемел от восторга, потом вымолвил:
– Да, очень красиво! У вас тут, что ли, сегодня какой-то праздник?
– Нет, просто захотелось надеть платье… – она загадочно улыбнулась. – Погоди, я тебе еще другие покажу.
И с тех пор она каждый день появлялась в каком-нибудь королевском платье. У нее было облегающее черное с открытыми плечами, и из тончайшей голубой ткани – словно полупрозрачный туман окутывает фигуру, и атласное белое, расшитое жемчугом. Но сама она еще красивей, чем все эти наряды. Если бы я мог понравиться такой девушке… Я понимаю, это не очень хорошо по отношению к Вир (которую, кстати, еще не видел, вернувшись в Танхалу), но не думать об Эфре не могу.
Я спросил, не знает ли она, будет ли иметь силу Нерушимая Клятва, которую дал восьмилетний ребенок. Она обещала разузнать, и на другой день, виновато глядя на меня, сообщила:
– Властитель сказал, что только дурак позволит восьмилетнему ребенку добраться до текста Нерушимой Клятвы, а о последствиях он ничего сказать не может, потому что прецеденты неизвестны. Что-нибудь серьезное?
– Я и есть тот самый дурак, – вздохнул я, тоже виновато. – Надеюсь, для Сандры все обойдется…
– Сандра – та злая маленькая девочка, которая была с вами в парке?
– Да. Только она не злая. Она устроила у меня во дворе благотворительную столовую для бездомных кошек и собак.
– Что у тебя за дом?
– Такой большой, деревянный, второй этаж – настоящий лабиринт. Жаль, не могу пригласить тебя в гости.
– Ну, там посмотрим… Может, я без приглашения приду. А книги по магии ты от этой Сандры лучше спрячь. Хотя, многие вещи оттуда сумеет выполнить как надо только настоящий колдун. На Мархене я кое-что прочитала и пыталась навести порчу на тех парней, но ничего серьезного не вышло. Властитель потом протестировал меня и сказал, что у меня нет способностей к колдовству. Я в него чуть не влюбилась, – Эфра вздохнула. – Он сразу предупредил, чтобы я не вздумала в него влюбляться, но я все равно была на грани… до последнего времени. Недавно я поняла, что люблю другого человека.
Похоже, ее очень интересовало мое мнение. Я спросил:
– У тебя не будет из-за этого неприятностей?
– Нет! По условиям договора, я имею право на личную жизнь, если мне кто-нибудь понравится, лишь бы это не мешало нашей легенде. Причем Властитель сам предложил это условие. Я тогда считала, что никогда не смогу никого полюбить, но теперь знаю, что есть люди, которые стоят того, чтобы их любили.
Она то сплетала, то расплетала пальцы, непонятно из-за чего волнуясь. Я сказал, что очень рад за нее и желаю ей счастья с тем парнем, который ей нравится. Настроение у нее вдруг испортилось, и она ушла. Не знаю, в чем дело. Может, что-то сказанное мной вызвало у нее неприятные ассоциации? Такое ведь иногда бывает, особенно если человеку пришлось пережить много плохого. Впрочем, в тот же день после обеда она вернулась, и мы разговаривали, как раньше, я снова рассказывал ей про Лес.
Я узнал у нее имя кесу, которую сожгли в Танхале религиозные фанатики. Ее звали Регайя. Надеюсь, что Хэтэсси жива.
В цепях я провел около двух недель, и если не считать самих цепей, все было нормально. Мерсмон больше не приходил меня бить. Эфра сидела со мной с утра до вечера, еще Бенедикт каждый день делал уборку, и кесу регулярно, с угнетающей педантичностью, проверяли, целы ли мои кандалы.
Дэниса я после того раза не видел. Эфра говорила, что с ним все в порядке, просто Властитель не разрешает ему навещать меня. Это „все в порядке“ не успокаивало. У меня не идет из головы та сценка: Мерсмон властно и небрежно кивает на дверь, и Дэнис молча уходит, бросив на меня невеселый взгляд. Когда я это вспоминаю, у меня возникает предчувствие, что для Дэниса эта история закончится плохо.